«Безбилетники». Роман-сериал. Серия 31. «Ёжик»

Он проснулся вечером. Прямо над ним темнела земляная осыпь обрыва. Совсем близко шумело море. Немного болела голова, но явно не от удара. Рядом стоял Монгол.

— Жив? Ну ты летчик. С такой высоты, и без парашюта! Пьяным всегда везет.

— Дай руку. — Том поднялся, стараясь не трясти головой, и полез наверх.

Вскоре пришел Валик. Он был помят и расстроен.

— Почему ты меня бросил? Почему забрал вино?!

— А что мне оставалось делать? Караулить тебя, или на себе тащить? — Ответил Том. — А вином я угостил остальных людей этой планеты. Я устроил в Гурзуфе космический коммунизм.

— А, ну если так, то хорошо. Это правильно! — Сказал Валик. — Мне был знак во сне. Я ухожу. Я спрячу свои вещи на отстойниках. Там же, справа от лестницы. Там есть полянка, в ней нора. Присмотри за ними. Я, может быть, вернусь через пару недель... Или через месяц.

Он попрощался со всеми, забрал свою гитару, и ушел.

— Отмаялся. — Сказал Веня, глядя ему вслед.

— Великий человек. — Сказал Том. — Космический странник. Одинокий астероид любви.

Берег вновь укутала теплым одеялом черная южная ночь, и жители поляны беззаботно уснули.

Не спалось только Монголу. Его вновь накрыло воспоминаниями про Виолетту, — красивую, стройную, коварную. «Разбогатею, — приеду снова. — думал он, вертясь на охапке сена. — Отпущу бороду, волосы. Куплю ее на ночь, а наутро побреюсь. Скажу: что, не узнала? Пушку привезу, в карты проиграюсь, потом из ресторана выйдем, и одному башку прострелю».

Полусонные мысли унесли его в оружейный магазин, где висели добротные дробовики, блестящие длинноствольные Магнумы и небольшие автоматы УЗИ. Он долго выбирал себе оружие, пока не достиг того странного состояния, когда вроде и не спишь, а наутро понимаешь, что спал. Краем глаза он видел тропинку, проходящую недалеко от их крохотной полянки.

Из облачной занавеси кокетливо выглядывала луна. Ее свет падал на очаг, лежащего ничком Тома, на посуду и разбросанные вещи, тут и там прикрытые иссиня-черными тенями веток. Вдруг у тропы, на фоне белеющего сена, мелькнула чья-то тень. Что-то черное подошло-подкатилось к нему из кустов.

«Снится наверное», — подумал Монгол, и замер. Существо вразвалку подошло ближе, и вдруг прыгнуло ему на грудь. Оказавшись неожиданно тяжелым, оно стало душить его всем весом, вцепившись в горло маленькими когтистыми лапками.

— А-аа! — Заорал Монгол, и вскочил, сбрасывая с себя странное нечто.

— Что там? — Из темноты возникло перекошенное лицо Тома.

— Ффуу-ухххх! Жуть какая-то приснилась, — Монгол сидел на земле, и, тяжело дыша, тер шею. — Никогда в жизни такого не было, чтобы какая-то тварь меня душила. Тяжелая такая. Я проснулся, а ее нет. Недоброе это место. Демон какой-то, или леший.

Монгол перекрестился, и, перевернувшись на бок, сразу же уснул.

Но теперь уже не спалось Тому.

«Чудится спросонья», — прислушивался он к невнятным ночным звукам и шорохам, напоминающим топот многочисленных маленьких ног. Топот исходил из ближайших кустов, и постепенно усиливался.

— Тоже мерещится? — Том приоткрыл глаз, и вдруг увидел пробежавшую совсем рядом черную тень. Это был явно не демон, а самый обыкновенный еж, но, как и рассказывал Глеб, величиной он был не меньше кошки. Как же он был не похож на тех милых созданий, которых среднестатистический гражданин встречает где-нибудь в парке, или в лесу у дачи. И которые целиком — от сопливого носа до крохотного хвоста — умещаются на человеческой ладони. О, как же любит этих существ отверженное природой человечество за их полное отсутствие интереса к этому самому человечеству.

Нет, это были совсем другие животные. Наглые и толстые, они еженощно делали налеты на дикарей, расхищая их и без того скудные запасы. В поисках добычи ежи шумно рыскали по поляне, шуршали пакетами, фыркали под нос. Кроме колючек эти жирные твари ничем не отличались от крыс.

Один из ежей смрадно фыркнул у самого его лица. Том осторожно протянул руку к сумке, и, нащупав дубовую рукоять, медленно вытащил свой кухонный нож. Лезвие тускло блеснуло при лунном свете.

Заслышав тревожный шорох, ежи попрятались было в сумерках кустов, но долго их ждать не пришлось. Один, особенно наглый зверек, подошел к самому лицу Тома, и обнюхав его, вцепился зубами в сумку.

Том вскочил, и свечой взвился над ежом, отрезая его от ближайших колючек. Еж, перемахнув через Монгола, бросился бежать в дальний конец поляны. Он быстро достиг спасительных кустов самшита, но их поросль была очень густой. Том бросился следом, стараясь боковым зрением не терять место, где исчез еж. В два прыжка он достиг самшитового частокола, в недра которых уходило наглое существо. Лезть туда было бессмысленно. Где-то почти под ногами с тяжелым хрустом протискивался сквозь переплетенные ветви толстый зверек. Полагаясь на обострившееся за голодные дни чутье, Том наугад метнул свой тесак на метр вперед, в самую середину трещавших веток.

Треск затих.

Том подошел к кострищу, снял с котелка палку. Вернувшись к кустам, ткнул ее в то место, куда бросил нож, и с удовлетворением почувствовал мягкую тушку убитого врага. Опираясь на палку, он дотянулся до рукояти ножа, и аккуратно вытащил его вместе с добычей. Нож пробил ежа насквозь, пригвоздив его к земле.

На удивление, на поляне никто больше не проснулся. В палатке храпел Веня, посапывал под своей шторой Монгол.

Том вытащил нож, посмотрел при свете луны на неподвижного ежа. Он почувствовал себя первобытным охотником, вернувшимся в лоно природы. Правда, это лоно оказалось не таким, как обычно рисуется сытому воображению. Ему вдруг страшно захотелось разорвать животное зубами, выпить до капли его кровь, вымазаться ей с головы до ног. Снять его скальп, съесть сердце. Это — не месть. Это — награда сильнейшего.

Держа в одной руке ежа, а в другой окровавленный нож, Том отправился на родник. Там он вспорол зверьку брюхо, почти наощупь выпотрошил, промыл в ледяной родниковой воде, и, вернувшись на поляну, положил в кастрюльку заметно уменьшившуюся тушку. И тут же заснул крепким сном победителя. Ежи в ту ночь больше никого не беспокоили.

***

Наутро они развели костер, и съели ежа с рисом. Мясо было не ахти, жесткое, к тому же его было совсем немного. Но для них это был настоящий праздник.

— Жестокий ты человек, Том, — обгладывая тонкую ногу, говорил Монгол.

— Кстати, у женщин вообще переход в состояние природы происходит гораздо проще, чем у мужчин. — Отвечал Том. — Помнишь, как мы в нашем лесу супы из гадюк варили. Девчонки всегда поначалу говорили, что есть не будут. А ели всегда первыми. Сразу после первой рюмки. Удивительно.

— А помнишь, как мы на речке лягушек с рисом варили? — Отвечал Монгол. — У них были такие человеческие пальцы, а мы были типа как великаны, которые едят пойманных людей.

— Я за тебя отомстил. — Том положил себе добавки.

— Не, то не еж был. — Монгол посерьезнел. — Я проснулся, а он исчез. Такой круглый, как мяч, волосатый, и глазки такие красные. А главное, — тяжелый, гад, как гиря. Нечисть какая-то. Если б со мной не произошло, я бы не поверил. Вот, у нас любят говорить, что первые люди глупые были, и всяким персонажам сказочным поклонялись. Лешим, русалкам. А я если б президентом был, то всех наших ученых на природу бы отправлял. В колонну по два, и вперед. Месяца на три, на практику, дикарями. Чтобы они из кабинетов своих повылазили, и жизнь узнали. А потом объясняли людям, почему первобытные духам поклонялись. Природа — она здорово мозги прочищает.

Мясо придало им бодрости. Заметно повеселев, они спустились к морю, и, искупавшись, вытянулись на берегу, лениво наблюдая за жекиной компанией.

Толик был как всегда в работе. Держа в зубах гвозди, он приколачивал к своему бунгало полочку. Жека разжигал костер, Каша чистила картошку.

— Толик, тебе мясо нужно? — крикнул Монгол.

— Почем? — Недоверчиво спросил Толик.

— Бесплатно. Можно охоту организовать. У нас наверху ежей полно. А из шкурок ковер сошьете, в шалаш.

— Ежей есть нельзя. Они несъедобные. — Сказала Каша.

— Нормальные, съедобные. Мы вон только что ежика слопали. Отличное мясо.

— Вы ёжика съели? — В кашином горле застрял ком.

— Ага. Наказали. Они у нас сало украли. Так что око за око…

Не дослушав ответа, Каша бросила картофелину в котел, и побрела куда-то в палатку.

Остальные встретили эту новость гробовым молчанием. Только Жека, пожимая плечами, смущенно улыбался. Но особенно расстроился Толик.

Он выплюнул гвозди, сел на валун, и, достав пачку Мальборо, закурил. Ощущение нарушенных законов природы мучало его, требуя возмездия, наказания. Или хотя бы порицания.

— Вы понимаете, что сделали? Они живут у себя дома в природе. Они охотятся, они маленькие и классные. А вы у них в гостях! — С видом смертельно оскорбленного человека он расхаживал между мешком с картошкой и горой пустых консервных банок.

— Та нормально. Мы ж к ним в кусты не лазим. Так что это они у нас в гостях были.

Толик хотел что-то ответить, но в этот момент у него на руке запиликали часы.

— Ух ты, “Монтана”? — Монгол отвлек его от грустных мыслей. — Хорошие часы. 9 мелодий! Я такие свои дома оставил.

— У меня восемнадцать. Эти играют громче. И те, в которых девять, тоже есть. И «Электроника» еще. Там семь мелодий. — Ответил Толик, не расставаясь с ноткой трагизма. Затем махнул рукой, будто отгоняя приятные воспоминания. — Как вы вообще после такого спать сможете?

— Теперь точно сможем. Надеюсь, они как вам переберутся. — Сказал Том. — Живите с ними в мире и гармонии.

Из палатки выбралась Каша. В ее руке был бутерброд.

— Э, ты куда в одиночку хомячишь! — Крикнул Толик.

— Толик, прости. Просто я всегда стресс заедаю. — Виновато сказала Каша. — Ужас! Они же такие милые! Живые! Как вы вообще могли поднять на них руку?

— Сытый голодному не товарищ! — Мирно сказал Монгол.

— Изверги! — Толик бесцельно бродил по берегу, нервно сбивая пепел. — Ничего человеческого. Да, рожденный ползать летать не может.

— А мне голодный летчик Мересьев гораздо ближе, чем набитый городским майонезом пацифист. — Ответил Том.

— А-ну валите отсюда, пока… — Толик выплюнул сигарету.

— Пока что? — Вальяжно спросил Монгол.

— Пошли, Монгол. — Сказал Том. — Солнце тут жаркое. Народу явно голову напекло.

— Ладно, пошли! — Монгол нарочито медленно встал, и они не спеша побрели вдоль берега.