«Безбилетники». Роман-сериал. Серия 37. «В Планера»

Перекусив и искупавшись, они медленно гуляли по алуштинской набережной.

— К дяде зайти не хочешь? — Спросил Том.

Монгол внимательно посмотрел на него, но, не увидев иронии, мотнул головой.

Набережная была полно народу. Отовсюду доносилась музыка, симпатичные девушки продавали пиво, пирожки и сладкую вату.

— Интересно, где же этот Коктебель? — Монгол глазел по сторонам. Он уже отвык от такого количества людей.

— Куда-то на восток. — Том пожал плечами, и вдруг остановился около художника-карикатуриста. Тот читал газету. Желающих нарисоваться не было.

— Привет! Слушай, а нарисуй нас. — Попросил Том.

— Сто тысяч. — Художник оторвался от чтения.

— За сто тысяч каждый может. А вот двоих — и забесплатно нарисовать можешь?

— Как это? — Недоуменно спросил художник.

— А так. Просто потому, что настоящее искусство не продается.

— Не, я так не смогу. Я бы тут не торговал. — Засомневался художник.

— А в качестве рекламы? — Спросил Том.

— В качестве рекламы можно. Но только одного. Садись! И улыбайся на все сто тысяч. — Неожиданно добавил он.

— Граждане! — тут же заорал Том, — подходите! Только сегодня лучший художник Крыма показывает свое настоящее искусство!

Вокруг остановилось несколько скучающих человек.

— Шедевральное мастерство! Невероятный лик человека! Память незабываемых дней! — Кричал Том.

Наконец, художник предъявил портрет. Из узких плечиков таращилось на Тома вытянутое щекастое лицо с жалким хвостиком волос. Внизу прилагалась подпись: «Егору от Толика. Алушта».

— Спасибо! — Том скрутил портрет в трубочку. — Ни одно доброе дело не пропадет в этом мире.

— Я знаю! — Толик обреченно махнул рукой, и вновь углубился в газету.

Разузнав на автовокзале дорогу, они пошли на восток по живописному горному серпантину. Алушта осталась за спиной. Дорога медленно поднималась наверх, время от времени голосуя редким автомобилям. Никто не останавливался.

— Вот же люди. — Вяло проворчал Том, — те, кто едет с кем-то, — беспомощно поднимают руки. А те, кто пустой, просто отмораживаются.

— Чужая голова не болит. Ну зато Машка с нами. — Монгол кивнул головой вверх. Там, за крутыми склонами Демерджи, в легкой голубой дымке все так же маячила гордая и высокая голова Марии.

— Как высоко! — Том остановился, посмотрел из-под руки на знакомую гору, обернулся, и тут увидел, как сзади, на одной из петель дороги мелькнула открытая красная машина с сияющей на солнце радиаторной решеткой.

— Смотри, — кабриолет! Сюда едет. Может это тот самый разбогатевший хиппи?

Он махнул рукой, и машина резко затормозила. За рулем сидел молодой парень в красной рубахе и черных солнцезащитных очках. На руке его поблескивали большие часы. В салоне играл блюз.

— До Коктебеля подбросишь? — Спросил Том.

— Сколько?

— Что значит — сколько?! Километров?

— Денег сколько?

— Денег нет. Бесплатно подбросишь?

— Вы что, идиоты? — Сказал водитель, и дал по газам.

— Сам идиот! — Крикнул вслед Монгол, и они побреди дальше.

Долго ждать не пришлось. Вскоре около них остановился старый вишневый жигуленок, за рулем которого сидел крепкий седой мужик лет пятидесяти.

— Куда?

— До Планерского. Только у нас денег нет.

— Садитесь. — Коротко сказал водитель.

Монгол сел спереди. Он почему-то сразу почувствовал, что за рулем — военный.

Мужик ехал молча, крепко сжимая плетеную баранку руля жилистыми руками. На зеркале заднего вида весело подпрыгивал миниатюрный человеческий скелетик.

Том пытался было заговорить, но шофер никак не реагировал, время от времени вставляя какие-то малозначительные междометия.

Монотонный серпантин убаюкал его. Том даже задремал, но за очередным виражом машина вдруг резко сбросила скорость. Свернув в узкий тупик, они остановились у ничем не примечательной стены, затянутой диким виноградом.

— А теперь сидите тихо, и не рыпайтесь. — Спокойный, но жесткий, как сталь, голос шофера моментально вывел его из сна.

Раздался щелчок, затем гул невидимого мотора. Виноград зашевелился, и Том увидел, как стена медленно отодвинулась в сторону. За ней открылась бетонная дорога, ведущая к небольшому зданию, напоминающему КПП.

Монгол сидел неестественно прямо. По его шее ползла капля пота.

«Приехали!» — Том сидел сзади, глядя на его взмокший затылок, и думал, что с этим делать. Он мог в любую секунду рвануть дверцу и убежать, но что будет с Монголом? Скорее всего он не успеет. Но даже если они оба выскочат — не окажутся ли они полными идиотами? А вдруг ничего страшного, и этому есть какая-то неизвестная им, но тривиальная причина?

Тем временем ворота сзади закрылись.

Том медленно расстегнул сумку, нащупал рукоять ножа и, высвободив его из-под вещей, аккуратно положил сверху. Бить живого человека ножом ему еще не приходилось. И, если честно, совсем не хотелось.

Водитель проехал под козырек ко входу в здание, которое оказалось заправкой. На ней не было ни души. Мужик вставил в шлагбаум карточку, заправился, и проехал заправку насквозь. Слева показался поросший деревьями склон горы, в котором виднелся мощный бетонный портал, закрытый серебристыми воротами с желто-черным треугольником радиации. Справа мелькнуло небольшое, напоминающее карандаш, помещение. На его алюминиевом боку виднелась клепаная овальная дверь со звездой и обрывками рубленных цифр. «Из самолета в сортир переделали» — догадался Том.

Бетонка уперлась в кусты. Впереди сдвинулись другие, такие же неприметные ворота. «Жигуленок» вывернул на трассу, и вновь понесся вместе с потоком машин по виляющему горному серпантину.

— Только что вы побывали на территории секретного ядерного военного объекта. — Сухо сообщил водитель. — Только не говорите никому, где это, — ладно?

— Хорошо! Конечно! — Почти хором ответили друзья.

Спать больше не хотелось. До места назначения они доехали в полном молчании, и скомканно попрощались у автовокзала.

— Стрёмный водила. А я уже за ножом потянулся. — Том все еще переживал происшествие в поездке.

— По поводу? — Непонимающе спросил Монгол.

— Ну как же… Сидите, не рыпайтесь.

— Тю, нашел чего бояться. — Засмеялся Монгол.

— У тебя же самого шея взмокла.

— Жарко в машине было. — Невозмутимо ответил он.

Планерское встретило их пылью, лаем собак и криками зазывал. Поселок расположился на берегу широкой живописной бухты. Слева розовел уходящий далеко в море мыс, справа бугрилась невысокая скалистая гора, укрытая по склонам желтой, выгоревшей на солнце, травой. Солнце уже заползло за него, вытягивая в море длинные прибрежные тени. Они молча шли друг за другом к морю, как незнакомые, чужие люди, без всякого желания общаться.

Том чувствовал, как на него нахлынуло непонятное раздражение. Ему вдруг до смерти надоело это странное путешествие, не имеющее четкой цели, и не увенчавшееся ничем. Единственным его плюсом было время, которое прошло с момента их отъезда, но стоил ли этот месяц всех их непростых приключений? Нельзя ли было пересидеть его где-то поблизости, — там, где время не столь бесчеловечно, где не так долго тянутся длинные-предлинные, нескончаемые, вечные дни?!

Монгола тоже тяготило их долгое общение. Будто острыми крючками цепляя за самую душу, вновь тревожили его воспоминания о своем дяде. Чуждый всякой романтики, Монгол рассчитывал именно на него, в глубине души вовсе не собираясь путешествовать с Томом по чужим, пусть и красивым, местам. Если бы он знал, что так выйдет с дядей, то ни за что бы не поехал к какому-то там барабанщику.

Погруженные в свои мысли, они вышли, наконец, на набережную, побрели по берегу, к горе.

— Где-то здесь живут всякие хиппи и панки. Может под этой горой? — задумчиво рассуждал Том.

— Почему?

— Потому что там красиво.

— Оно везде красиво, только достала уже эта красота. — Монгол, с ненавистью поглядывал на приближающуюся рыжевато-серую громаду, увенчанную сверху огромным каменным пнем. — Ты как хочешь, а я в горы больше не полезу!

У самого ее подножия их остановил военный патруль.

— Территория вулкана Карадаг — это заповедная зона. Проход запрещен! — Весело сказал военный, поправляя на груди старенький военный бинокль.

— Во как. Тем лучше. Товарищ солдат, — а где тут волосатые обитают? — Спросил Том.

— Во-он там, в зеленке! — Пограничник махнул рукой в противоположную сторону бухты, где на желтом обрывистом склоне моря темнели клочки серебристых рощиц.

Берег тянулся нудной чередой аляповатых строений, пестрых ларьков и гостиничных корпусов. Казалось, что его набережная с бесконечными столовыми и чебуречными никогда не кончится. Зато на берегу и в море, компаниями и поодиночке, — везде попадался разный волосатый люд.

— Тихо как-то. А говорили, что Мекка! — Пробормотал Монгол, пнул попавшуюся под ноги бутылку. Та, пролетев несколько метров, разбилась о парапет.

— А так можешь? — Том с разбегу прокатился по луже, подпрыгнув в самом ее центре. Веселые брызги окатили набережную и прохожих.

— А так? — Монгол попытался было преодолеть лужу на одной ноге, но поскользнулся, и форсировал лужу уже на спине.

— Не запомнил, как! — Засмеялся Том, — повторить сможешь?

Стало немного веселее.

Набережная окончилась небольшим холмом, за которым уже маячил покрытый чахлым леском берег с пестреющими тут и там палатками.

— Зеленка!

— Щас базарить будем, по понятиям. — Осклабился Монгол.

— Зачем?

— Ты видишь, народу сколько? Это значит, что все хорошие места забиты. А я устал с дороги, и хочу занять нормальную поляну. Ща найду, если там есть кто, — скажу: ты откуда, кто на районе заправ, как кликуха, почему за район не бегаешь, бабки давай или вали отсюда… Ты только не мешай мне, я сам.

— Я тогда в другом месте стану. — Сказал Том.

— Почему? — Удивился Монгол.

— Гопов мне и дома хватает.

— Зануда.

На подъеме к Зеленке он быстро вошел в роль: набычился, растопырил локти, выпятил челюсть, и, постреливая исподлобья глазами, пошел вперед по узкой тропе.

Попадавшиеся навстречу люди старались не встречаться с ним глазами.

Наконец, Монголу приглянулась уютная, закрытая со всех сторон деревьями, полянка. В ее центре еще дымились выгоревшие угли очага, рядом стоял большой закопченный котел. На поляне явно кто-то обитал. Пока он оценивал, куда лучше бросить вещи, из кустов, словно из сказки, выплыла загорелая девушка. Она была немного старше их. Простоволосая, худая и совершенно голая, не считая нескольких незатейливых фенечек на руках. На ее шее, едва прикрывая маленькую вздернутую грудь, висела гирлянда из полевых цветов.

— Привет. Вы наверное ищите, где стать? — Спросила она. Нет, пропела, проворковала.

Монгол, еще секунду назад страшный и свирепый, совсем потерял дар речи. Он стоял совершенно растерянный и хлопал глазами, стараясь не смотреть, но и не в силах отвернуться.

— Становитесь у нас. Поляна большая, места всем хватит. — Продолжала девушка. — Меня Аня зовут.

Монгол все еще стоял в ступоре, не в состоянии выговорить ни слова.

— А, вы наверное есть хотите? — Аня обезоруживающе улыбнулась.

— Как вы можете такое спрашивать?! Конечно, хотим. Заждались уже обеда. — Наигранно возмутился Том. — Где тут у вас стол?

— А здесь везде стол. — Засмеялась Аня. — Ну, тогда вон там суп, в котле. Он правда немного поостыл, но еще теплый.

— Вот ништяк! Вот он, рай! — Том, бросив сумку, плюхнулся рядом на землю.

— Да, рай! — Засмеялась Аня, и исчезла в кустах.

Монгол все стоял, ошарашенно смотря ей вслед.

— Видишь, какие гостеприимные. — Шепнул Том. — А тебе бы все быковать.

Подкрепившись, они стали обживаться на небольшой, укрытой от ветра прогалине. Холмистый, поросший деревьями берег моря, где они остановились, представлял собой целую систему небольших заселенных пятачков, находящихся на разной высоте и соединенных между собой тонкими тропами. Некоторые тропинки вели куда-то наверх, некоторые спускались к морю, но их поляна, как и под Гурзуфом, располагалась на крутом отвесном обрыве. Людей здесь было немало, но и мест хватало на всех желающих. Повыше, на краю одной из полян над балкой был устроен туалет; рядом с ним на стволе дерева был заботливо прикручен рукомойник, сделанный из перевернутой пластмассовой бутылки. Чувствовалось, что народ жил здесь давно и основательно. Этот удивительный симбиоз незнакомых, но открытых друг другу людей почему-то напомнил Тому колонию птиц, живущих на отвесных морских скалах.

Аня оделась, когда небо стало сиреневым. Она оказалась местной. Дома ей было скучно, и на Зеленке она жила с самого мая. Впрочем, это было и так видно по ее ровному загару в тех местах, где обычно начинается одежда.