«Безбилетники». Роман-сериал. Серия 36. «Аю-Даг»

Солнце было уже высоко, когда Том открыл глаза. Из колышащегося океана зелени доносился снизу монотонный гул трассы. Справа, за склоном, едва видимые за порослью кривых деревьев, белели верхушки партенитских пятиэтажек. Место, которое они чудом нашли в потемках, оказалось совсем крохотным пятачком на отвесном обрыве. Здесь было совсем тесно.

«Будто и не было ничего» — Том встал, поглядел на свои пальцы. Осторожно размялся, глянул наверх, оценивая высоту, на которую они забрались, но обзора почти не было.

Быстро вскипятив чаю в копченых алюминиевых банках, они двинулись дальше, наверх.

Карабкаться при свете солнца оказалось гораздо легче. Склон тем временем все больше покрывался лесом, почва уже не сыпалась под ногами. Трасса внизу совсем затихла. Наконец, подъем стал совсем пологим, и вскоре они уперлись к целую кучу наваленных камней, за которой начиналась тропа.

Вокруг шумел старый высокий лес, звенели птицы, в глубоких буераках лежали покрытые мхом деревья.

— На Демерджи было проще, — вытирая пот, выдохнул Том.

— Зато тут дорога одна. Не ошибешься.

Медленно, отдыхая от подъема, они шли по тропинке в сторону берега. С каждым метром тропа становилась все более утоптанной. В нее, как в ручей, со всех сторон впадали более мелкие тропки. Вокруг появились банки, винные и водочные бутылки, старые пакеты, пачки из-под сигарет и прочий туристический мусор. Повсюду, — на больших дымчато-сизых камнях, на поваленных деревьях, на скалистых уступах красовались свежие и совсем старые надписи:

Здесь был Юнат. 1976

Тут був Борода. Львiв, 1989.

Здесь были Фима и Вася. 1933.

Тут была Людочка. 1910.

Все это действовало угнетающе.

— Дорога! — Закричал Том. — Ты посмотри! Сюда ведет дорога! Колея от колес! Это как же так?! Мы, значит, лезли-лезли. Жизнью, блин, рисковали. Чуть не погибли, можно сказать. А наверху — такое! Сволочи. А вот фиг вам, а не дорога. Ходите по своему гадюшнику сами. А мы напрямик пойдем.

Том решительно зашагал прямо, но вскоре, зацепившись за куст, разодрал рукав футболки.

— Да тут не одно Держи-дерево. Тут держи-лес!

Исцарапанные и исколотые, продираясь сквозь колючие дебри, они упрямо шли напролом, к берегу.

— Ничего не видно. Мы хоть к морю идем?

— К морю конечно. Мы же вперед идем. Значит сзади трасса.

Наконец, тропа пошла вниз.

Справа от них увеличивалась пологая яма, которая постепенно превратилась в глубокую балку. На другой ее стороне длинным языком вытянулся покатый, поросший кустарниками склон. Очевидно, они шагали по такому же языку, только более высокому, пока не вышли на небольшую круглую полянку. Дальше склон резко ушел вниз, а перед глазами открылась, наконец, широкая и бесконечно лазурная даль моря.

Влево и вправо от полянки уходили две тропы, а прямо внизу виднелась зажатая между двумя вертикальными скалами узкая и совершенно дикая бухта. Там, у покрытого сыпучими валунами склона, призывно плескалось синее-пресинее, чистое, нетронутое, и оскорбительно мокрое море. Оно казалось неожиданно близким, — только руку протяни.

— Море! И — никого!

— Влево или вправо? — засмеялся Монгол, кивнув на тропы, и они, не сговариваясь, побежали по камням прямо вниз.

Со спуском творилось что-то непонятное. Море было вроде бы совсем рядом, но они спускались, спускались, спускались… А оно все так же синело внизу, — только совсем чуть-чуть увеличился белый прибой.

Том остановился, глянул вверх. Они спустились метров на сто.

— Это обман зрения! Здесь же всё относительно: камни, берег, море, деревья.

— Угу, — тревожился Монгол. — Медведь нас развел. Нам еще назад карабкаться, а солнышко уже того.

Действительно, они рассчитывали на менее сложный и долгий спуск. Их полуторалитровая бутылка воды уже кончалась, а во фляге было и того меньше. Чтобы укрыться от солнца, они старались идти по краю бухты, в несмелой тени невысокого каменного откоса. Тома подташнивало. Он всматривался в прибой, пытаясь угадать, сколько еще до берега. Наконец стал слышен его шум, а у волн появились брызги.

Грязные, уставшие, с саднящими от пота царапинами, они с наслаждением бросились в прохладную воду. Тому показалось, что она зашипела вокруг его раскаленного тела.

Они долго сидели в воде, стараясь не думать об обратном подъеме. Безжалостное солнце будто прилипло к зениту. Оно немилосердно жгло макушку, и спрятаться от его жестоких лучей можно было лишь под водой.

— Слушай, а зачем нам до тропы на самый верх лезть? Нам же все равно в Партенит. Может за этой стеной тропа есть? — Том кивнул на отвесную скалу, которой оканчивалась бухта.

— Может, — согласился Монгол.

Намотав на голову смоченные в море футболки, они полезли вверх, пока не достигли того места, где можно было перемахнуть через стену. За ней открылась точно такая же небольшая бухта-близнец. Противоположная ее сторона ограничивалась такой же каменной стеной.

Не спускаясь, они прошли по склону бухты. От камней поднимался жар, будто они шли по краю огромной сковороды. Футболки на голове быстро высохли.

— Надо одеться. Сгорим.

Они вновь перемахнули через стену-скалу, но и за ней их ждала такая же бухта. Но на этот раз внизу, на берегу стояли две палатки.

— Смотри! Живые люди!

Обрадовавшись, они вновь запрыгали по валунам к морю, и вскоре уже стояли около ближайшей из палаток.

— Эй, есть кто живой? — Осторожно спросил Монгол, с восхищением разглядывая выгнутые дугой пластиковые штанги, растягивающие палатку без традиционных советских опор у входа. Покатые, с блестящими колышками, они смотрелись на диком пустынном пляже как инопланетные корабли.

— Импортная.

В палатке раздалось шуршание, тихий шепот. Затем откинулся полог, и из нее вылезла ослепительно красивая блондинка. Она была так прекрасна, будто сошла с эротического плаката. Сделав ладонь домиком от солнца, она удивленно смотрела на них, и молчала. Миниатюрный купальник тщетно пытался скрыть выдающийся, ровно загорелый бюст. Огромные глаза застенчиво хлопали длинными ресницами.

«Голову что ли напекло». — Сглотнул Том, прикрывая свисающий на груди лоскут грязной футболки, глянул на Монгола. Судя по его открытому рту, тот видел то же самое.

Тут в палатке снова раздался какой-то шорох, и следом вылезла такая же ослепительная брюнетка. Лоснящиеся, накрашенные девушки молча и несколько испуганно рассматривали незваных гостей.

— А вы кто? — Наконец спросила очаровательная блондинка.

— Здравствуйте, девушки. — Бодро сказал Монгол. — Мы известные путешественники. Покорители гор и перевалов.

Тут открылась вторая палатка, и из нее выбрались два накачанных мужика. Здоровые, как быки, выглядели они неприветливо. Друзья с недоумением таращились на их совершенные тела. Грязные, в разорванных о колючки футболках, они словно попали в какой-то голливудский фильм про идеальных людей.

— Чего надо? — хмуро спросил один из качков.

— У вас воды нет? — Поинтересовался Том, размазывая по лицу грязную струйку пота.

— Воды нет. — С легкой брезгливостью ответил качок, картинно поглаживая красивый бицепс.

— Как же вы тут живете? Без воды?

— Нам каждый день на корабле завозят.

— А, ну тогда ладно. — Сказал Монгол, как будто бы спустился только за этим. Они повернулись, и медленно потащились вдоль берега, к дальнему краю бухты.

— Эй! А вы откуда взялись? — крикнул вслед второй. — Нам тут полную дичь обещали.

— Оттуда! — Том ткнул пальцем то ли в небо, то ли в нависающую над бухтой, потрескавшуюся буханку горы.

— Мы первые, разведка. — Серьезно добавил Монгол. — Там, сзади, целый отряд идет. Будут здесь лагерь ставить. Пионерский слёт. Дружба народов. Но пасаран!

Идеальные люди ничего не ответили, и снова попрятались по палаткам.

Отойдя к самому краю бухты, друзья вновь полезли в море. Вода немного взбодрила прохладой, но никак не утолила жажду.

— Зачем ты их так? Они же теперь не расслабятся.

— Потому что воду зажали, мажоры гребаные. А эти качки вообще мне всё настроение испортили. — Ответил Монгол.

— Смотри, вон там кажется что-то съедобное. — Том выбрался из воды, и поспешил к чему-то зеленеющему среди камней у самой кромки прибоя. Это казалась огромная кисть винограда. Виноград был крупный, породистый. Том не видел такого даже на гурзуфском базаре. Рядом с кистью блестела монетка.

— Ого, дойчмарка. — Том, подбросил монетку в руке.

— Лучше бы это был стакан воды. — Мрачно сказал Монгол, плавая на спине «звездочкой». — Виноград только в море помой. Может эти граждане заразные какие.

Отдохнув, они снова полезли наверх, под скалой. Этот подъем окончательно выбил их из сил, тем более что за очередным скалистым гребнем вновь открылась такая же унылая и раскаленная на солнце бухта.

— Как будто по кругу ходим. — Пробормотал Том.

— Берег нарезан как торт кусками. Водит нас медведь за нос, сволочь! — Злился Монгол, отмахиваясь от мелких назойливых мушек. Их налетела откуда-то целая тьма. Они вились столбами над головой, лезли в глаза и рот, мешали дышать.

Тени совсем исчезли, воздух недвижимо стоял над раскаленными камнями. Солнце будто звенело в ушах. Гудела голова, перед глазами плыли красные круги.

— Надо опять купаться. А то помрем тут, на жаре. — Пошатываясь, сказал Том, тоскливо глядя на склон, где высоко вверху зеленели деревья.

В изнеможении они спустились к морю, окунулись, укрылись на берегу под чахлым кустиком.

— Зато дождя нет. — Мрачно усмехнулся Монгол, достал фляжку, поболтал ее. Воды оставалось пару теплых глотков. Он нехотя спрятал ее назад.

— Смотри, вон бутылка. — Вяло сказал он. — По крайней мере здесь кто-то был.

— Она закрыта. Может ее сюда морем выбросило?

Том нехотя встал, подошел к бутылке, посмотрел на свет.

— Слышь, она вся в тине. А внутри записка!

— Карта с кладом? — Оживился Монгол.

— Щас поглядим! — Том с размаху разбил бутылку о камень, развернул большой листок.

— Что там? — Нетерпеливо спросил Монгол.

— «Юрий Куклачев и его кошки. Ялта-1992» — громко прочитал Том.

— А ты сокровищ ждал? — Монгол сплюнул, закрыл глаза.

Как ни странно, эта афиша здорово утешила обоих. Где-то далеко, за горячими камнями и высокими утесами существовал целый мир, где выступал Юрий Куклачев и его кошки. Там точно была вода, а неоспоримое доказательство их существования Том только что держал в руках.

Они давали надежду, что все не зря — нужно было лишь упрямо идти вперед.

Отдохнув, они вновь полезли вверх. Шатаясь, спотыкаясь, перемахнули через очередную скалу-стенку, глянули вниз, и обомлели, не веря глазам. Очередная бухта была гораздо просторнее предыдущих. Внизу, посреди пляжа стояли широкие, уставленные яствами столы. Вокруг столов, прямо на гальке, неторопливо танцевали мужчины в строгих костюмах и женщины в нарядных платьях. Играла музыка, кто-то пел в микрофон. Праздник был в разгаре.

Том не помнил, как спустился. Он обнаружил себя уже совсем рядом с отдыхающими.

— Смотрите, туристы! — радостно засмеялся какой-то мужик. Он был будто окружен красным ореолом раскаленного марева.

— Люди! Дайте воды. — Сквозь гул в ушах услышал Том свой хриплый голос.

Веселый мужик, по виду тамада, взял чистый стеклянный стакан, подошел к другому столу, где рядом с высокой вазой, украшенной бананами и виноградом, стояло несколько бутылок минеральной воды. Он открыл бутылку, взял стакан, поднес его к бутылке, перевернул, и начал лить в него воду. Эти незамысловатые действия, судя по тому, сколько ждал Том, длились несколько лет, а может даже и веков. Веселый человек улыбался и лил, лил в бездонный стакан мурлыкающую, переливающуюся пузырьками, сверкающую на солнце воду. Он лил ее целую вечность, тысячу лет и еще один день.

Том не помнил, как стакан оказался в его руке. Он пил жадно, большими глотками, морщась от пузырьков газа и сочувственно разглядывая Монгола сквозь дно стакана. Ведь тот ждал воды на одну вечность дольше.

— А как отсюда выбраться?

— Идите по этой тропе, наверх метров триста. — Сказал тамада. — Там есть пятачок, оттуда в Партенит идет тропа. А дальше дорога, разберетесь.

И они вновь полезли вверх, карабкаясь быстро, неловко, с каким-то злобным остервенением хватаясь руками за все подряд, пока не достигли плоской площадки с двумя тропинками. Тупо глазея по сторонам, они не хотели верить тому, что увидели.

— Слушай, ну как? Это же та полянка, на которую мы с утра спустились! — Монгол развел руками.

— Точно. А вот, внизу, наша первая бухта. Мы по кругу обошли всю голову, и поднялись сюда же! — Прохрипел Том.

Но печалиться по этому поводу не было сил. Они брели по тропе, стараясь не думать о том, сколько еще до Партенита, пока не вышли на дорогу. Она шла почти ровно по склону горы, прячась среди гранитных утесов, огромных валунов и деревьев. Дорога сделала с ними невероятное. Еще недавно они едва ползли, умирая от жары и усталости. А теперь, немного отдохнув, быстро шагали вперед, смеялись, и даже шутили.

— Прямая дорога — это как на диване лежишь. — Изрек, наконец, Монгол.

Гора неожиданно быстро кончилась. Быстрый витиеватый спуск, и они вошли в распахнутые ворота санатория. Он оказался огромным и совсем пустым. Время здесь будто застыло, намертво сохранив советский бетонный дух, растворенный в благоухающей южной хвое. Они долго шли через огромный парк с высоченными платанами, прошли белоснежную ротонду, дельфинарий, закрытый магазин с размашистым названием «Изумруд», и, учуяв запах еды, вышли к столовой. На кухне никого не было. Напротив, у стены стоял целый ряд умывальников. Том, не до конца веря своим глазам, подошел к одному из них, и, как когда-то в прошлой жизни, повернул вентиль крана. Из него потекла вода. Она пузырилась, шипела, и по вкусу ничем не отличалась от газированной.

Они с жадностью хлебали эту воду, заливали ее в себя, будто в бензобаки, умывались, подставляли под краны шеи и головы. Казалось, что здесь, у крана, можно было бы жить до самой старости.

— Вы откуда? Вы откуда?! — рядом закричала здоровенная повариха.

— От медведя, — Сказал Монгол. — Где у вас тут выход?

Еще через полчаса блужданий по поселку они сидели на скамейке у панельной пятиэтажки. Здесь, на пятом этаже, жил тот самый, полумифический Индеец. Это был их долгожданный, нелегкий, но вполне заслуженный и неожиданно быстрый финиш. Осталось подняться на пятый этаж, но они не спешили.

— Письмо у тебя? — Наконец спросил Монгол.

— У меня. — Вздохнул Том.

— Ну что, пошли. Последний подъем! — Монгол хлопнул себя по коленям, и открыл дверь подъезда.

Не спеша, с привалами, как бывалые путешественники, они профессионально поднялись на пятый этаж.

Звонок не работал. Монгол постучал. За обшарпанной дверью было тихо. Монгол постучал еще… За дверью никого не было.

— Может, — подождать?

— Думаешь, он не слышит, как твой дядя?

Спустившись, они снова сели на скамейку. Рядом играла детвора. Из подъезда с трудом тащил велосипед пухлощекий бутус лет восьми.

— Пацан, ты здесь живешь? — Спросил его Том.

— Да. А кто вам нужен?

— Музыкант. С пятого этажа. Знаешь его?

— А, барабанщик! Знаю. Только его нету.

— А давно?

— Давно. Года три не видел. А может даже больше.

— А где он, не знаешь?

— Не знаю. Либо сдох, либо сбомжевался… — холодно и даже презрительно ответил ребенок.

Время шло, а они по-прежнему сидели на скамейке. Оба ощущали некоторую опустошенность, думая, что делать дальше. Цель поездки, все время маячившая где-то впереди, вдруг исчезла.

— Куда теперь? — Том наконец произнес эти слова.

Монгол не ответил. Он молча поднялся со скамейки, и в эту секунду на первом этаже, прямо напротив них открылась форточка. Из нее выпало полбуханки серого хлеба. Монгол подскочил к окну, поднял хлеб, бережно отряхнул прилипший к нему мусор. Хлеб был совсем свежий. Монгол посмотрел наверх, но за бликующим стеклом никого не разглядел.

— Благодарствуем. — Сказал он, и положил хлеб в сумку.

Когда они поднялись на трассу, уже совсем стемнело. Мимо проносились машины, выхватывая из тьмы часть горного склона и мозаичную остановку с надписью «Партенит». Бетонная крыша остановки была сделана из двух наползающих друг на друга кругов. Они забрались на верхний, и, бросив сумки под головы, устало вытянули ноги на разогретом за день бетоне.

— Ну и денек. — Наконец выдохнул Монгол, достав флягу с водой. — Часа четыре назад чуть не подохли. А теперь лежим вот, водичку пьем.

Он поболтал фляжкой. Фляжка тяжело и полно курлыкнула. — Тепло, приятно.

— Кстати, а ведь мы ту воду на горе так и не допили. — Вдруг сказал Том. — Там же чуток оставалось. Если бы я писал книгу про человека, который умирал в пустыне от жажды, я бы никогда не написал, что он допил воду до конца. Последний глоток — это уже не глоток. Это как последняя надежда.

— Когда-нибудь ты напишешь книгу про наши похождения. Про Назарыча. Про ежика.

Том посмотрел на Монгола, как будто впервые его увидел.

— Ты смеешься? Кто поверит, что грузин ехал в машине под «Чито-дрито»?

— Ну наврешь. Напишешь — армян.

— А что мы нашли бутылку Бренди, а потом пакет мидий. А склад с арбузами? А хлеб из окна? Прямо чунга-чанга, синий небосвод. Ешь кокосы — жуй бананы.

— Ну ты же про жизнь писать будешь, а не басни сочинять.

— А Медведь-гору ты сзади видел? Туда же в своем уме никто не полезет. Она же почти отвесная!

— Так мы ж ночью лезли! — Нашелся Монгол. — В темноте не видно.

— Не, Монгол. Реальность невысказуема. Это такая штука… Со смещенным центром тяжести смысла.

— Я тебе точно говорю. Все песни пишут, а ты книгу напиши, в стиле панк.

— Я даже знаю, как она будет называться. «Преодолевая разум». Как тебе?

— Назови лучше «Гуляй-Лето».

— А что это?

— Была со мной история. Помнишь, когда тебя с картиной перемкнуло. Я тебе говорил еще, что случай странный был. Ну и вот. Как-то ездили мы в Ленинград, на соревнования. В седьмом классе кажется. Когда все кончилось, у нас оставался свободный день. Тренер отпустил нас самих по двое-трое по городу погулять, и вечером за вещами домой вернуться. А жили мы в Лигово. Это далеко, нужно на электричке ехать с Балтийского вокзала. Ну, погуляли мы с другом Генкой по городу, и на вокзал приехали. Смотрим, на лавке колдырь какой-то спит, а неподалеку — бутылка вина непочатая. И — никого рядом. Я ее схватил машинально, в сумку сунул. Говорю потом: Генка, попробуем? Все равно соревнования кончились. Тот отказался. А я говорю: слабак ты. И полбутылки залпом выпил. Иду такой, трезвый, и не в одном глазу. Думаю, вот колдыри слабаки. Еще выпил. И тут ка-ак даст по мозгам. Я бутылку выкинул, говорю: не могу идти, Генка! Двоится всё! Веди меня домой.

Дорогу мы знали. Главное было в электричку на Лугу не сесть, но они в другом месте стояли. Тут смотрим, — наша электричка. Только они обычно зеленые были, а тут синяя подошла. Мы сели, едем. Я голову к окну прислонил, чтобы прохладно было, а напротив женщина сидит. Вся в золоте, с браслетами. На мать мою ни капли не похожа, а глаза — точно ее! Мамкины. Я честно говорю, я тогда испугался, протрезвел даже. Смотрю на нее, а на меня из незнакомой тетки мать моя смотрит. Смотрит, и молчит. Ну вот не бывает такого, чтобы у двух людей глаза одинаковые были, а тут… Короче, мы уже долго едем, Генка забеспокоился. Говорит: не туда едем, станции вообще незнакомые. И тетка эта вдруг тоже говорит: я, кажется, не в ту села.

Выходим мы с теткой на ближайшей станции. А там платформа и лес такой дремучий: елки высокие, как стена стоят. На табличке написано: «Гуляй-Лето». И больше никого, кроме нас.

Мы до конца станции дошли, чтобы рельсы перейти и обратно ехать, а тетка эта отстала. Тут навстречу электричка. Мы бегом, Генка в последний вагон впрыгнул, а я снаружи остался, и двери держу. Думаю, что раз глаза мамкины, то это все не просто так. Может, знак мне какой? Хотя я тогда вообще ни во что не верил. А тут прям знание такое, что сомнений нет. И так нехорошо на душе. Как у тебя было.

Монгол вдруг осекся, замолчал, что-то обдумывая. Достал сигарету, закурил, глядя в небо.

— А дальше? — Спросил Том.

— А дальше Генка видит, что я снаружи, и тоже из вагона выскочил. Пока тетка дошла, электричка эта уже уехала, и мы снова втроем стоим. А тетка и говорит: «спасибо вам, что подождали. А вы сами откуда?» Мы: «с Украины». А она: «я так люблю украинские песни!» И начинает петь любимую песню моей матери. «Тече вода». Песня не очень известная, сам понимаешь. Но я-то знаю, что это за песня! А она мне как будто знаки подает. Мол, ты что, не понял еще? Короче, у меня тогда чуть крыша не потекла. Я и так все вижу, все понимаю, но не скажешь же ей: что там, дома?

— А Генка?

— А Генка вообще не понимает ничего. Стоит, смеется, песню слушает. Короче, приехала электричка, мы сели, а тетка отвела меня в тамбур, и говорит: маму слушай, только пива не пей, и всё будет хорошо.

— А потом?

— Приехали назад на вокзал, попрощались. И в Лигово уже на зеленой собаке прибыли.

Я потом домой звонил, перепуганный. Но самое смешное, что на карте Ленинградской области никакого «Гуляй-Лета» нет. Я искал ее, хоть что-то похожее, куда мы могли приехать. И Генка искал. Прикинь, да? Я с тех пор, кстати, пива не пил. До того случая, в «Ромашке». Сейчас вот думаю, если бы тогда пива не пили, может быть все по-другому пошло…

— Пива не пьешь, а заливаешь. — Хохотнул Том.

— Да пошел ты. — Монгол отвернулся.

— Ладно, извини.

— Ты, Том, аккуратнее на поворотах. Мать — не тема для шуток.

— И дома ничего не произошло?

— Я ж говорю, что нет. Мать жива. — Монгол снова повернулся к Тому. — Я тебе зуб даю, что всё так было. Что-то непонятное происходит иногда. Случается.

— А отец?

Монгол не ответил.