«Безбилетники». Роман-сериал. Серия 21. «В Ялте»

Погода с утра наладилась. Небо выплакалось, и теперь любовалось своей синевой в серо-молочных лужах предгорья.

— Протестант явно. Хорошо, не грузовой попался. — Сказал Иван, когда они шагали по селу.

— По мне — хоть кришнаит. Пустил, и слава Богу. — Ответил Монгол.

— А ты вообще в Бога не веришь? — Иван повернулся к Тому.

— В человеческом облике — не верю. Слишком он слабый какой-то. Или ошибается. Иначе откуда боль, беда, вся эта хрень? Зачем она?

— Ну, а вообще, хоть в какого-нибудь Бога веришь? — допытывался Иван.

— Какая разница, верю я в него, или нет? — Вдруг вспыхнул Том. — Бог — это такое понятие… Такое… О нем вообще сложно говорить, есть он, или нет. Что ни скажешь, — всё равно мимо. Он где-то по ту сторону слов. Он — как снег. Покрывает всё, искрится на солнце. Не трогай эту красоту, чтобы не испортить. А люди берут его в руку, сминают в снежок, а потом швыряют им друг в друга.

Они дошли до центра села, сели на остановке.

— Биб! Биии-иб! Биии—ии-ии-ииб! — Нарастал протяжный сигнал и стрекотание двигателя.

— Свадьба! — Монгол вскочил со скамейки. — Сельская свадьба! Может пожрать удастся?

Они подбежали к повороту, откуда доносился звук. Там, в конце дороги медленно, неохотно вышагивала знакомая им грязно-белая корова. Сзади нее ехал, сигналя, мотоцикл.

— Знакомая свадьба. Каждый день женятся. — Захохотал Том.

Монгол сплюнул. Они вернулись на остановку. Иван достал карту, раскрыл, повертел ее так и эдак.

— Ладно, мужики, пойду я дальше. — Наконец, сказал он.

— Сам-то куда? — Спросил Монгол.

— На Каменные грибы.

— А что там?

— Как что? — Недоуменно проговорил он. — Грибы каменные.

— Пока, земеля!

— А мы чего? — Том повернулся к Монголу. — В Партенит?

— Ты как хочешь, а я дальше пешком не пойду. Автобуса ждать буду.

Том помолчал, почесал ухо, посмотрел на дыру в джинсах.

— А может его вообще не будет?

— Будет! — Уверенно сказал Монгол.

Минут через десять к остановке подошла женщина с сумкой, села рядом. Смуглая, морщинистая, с натруженными сухими руками и восточным разрезом глаз, она с интересом разглядывала пришельцев.

— Молочка не нужно, мальчики?

— Нет, спасибо. А автобус будет?

— Конечно будет, обязательно будет.

— А скоро?

— Скоро будет, скоро. А творожку, ребята?

— Не, спасибо!

Том успокоился. Он вытянул ноги, прикрыл глаза, и даже, кажется, немного задремал. Прошло полчаса. Автобуса не было.

— Красиво у вас тут!

— Мне тоже нравится! — Подхватила женщина. — Я сама ссыльная, из Средней Азии вернулась. У нас в Нижнегорском такие ветра были, так плохо. Здесь хорошо.

— Нижнегорский — это Средняя Азия? — Уточнил Том.

— Да, Средняя Азия, Средняя, мальчики. А сметанки не хотите?

— Нет, у нас денег нет.

— Я уступлю.

— Где же ваш автобус?

— Будет, скоро будет.

— А точно будет?

— Конечно точно будет! У меня племянник на нем водителем работает. Поэтому и будет. Может сырку возьмете? Недорого. Свеженький сыр, вчера делала.

Прошло еще полчаса. Автобуса не было.

— Может он устал? — задумчиво глядя на дорогу, проговорила женщина Востока.

Солнце уже припекало. Время ползло вслед за тенью, так медленно, как это бывает только в центре села. Том металлический звон вывел Тома из оцепенения.

Мимо проходил мужик с видавшим виды, громыхающим всеми частями тела велосипедом. На багажнике лежал мешок картошки.

— О, это сосед мой, из Нижнегорского приехал. — Сказала женщина. — Энвер! Энвер! Привет! Как дела? Как там, в Нижнегорском?

— Я как раз оттуда еду, картошку везу. — Охотно отозвался Энвер. — Всё по-старому, Айше. Вчера дождь был.

— У нас тоже дождь был. А Мустафу не видал?

— Он корову пошел пасти. Сегодня его очередь.

— А, точно! Как же я забыла?

— Пойду дальше. — Улыбнулся мужик, и, тарахтя велосипедом, продолжил свой путь.

Айше повернулась к приятелям.

— У Мустафы сегодня очередь корову пасти. — Сказала она так, будто эта очевидная вещь должна быть известна всем на свете.

— А кто такой Мустафа? — Спросил Том, начиная что-то подозревать.

— Как кто? Племянник мой, водитель. Не будет автобуса, мальчики. Мустафа пошел корову пасти. Сегодня его очередь. — Айше встала, взяла сумку с молоком, и пошла в ту сторону, откуда пришла.

— Душевно тут. — Сказал Том, глядя ей вслед.

— Ну, посидели, и ладно. — Монгол встал. — Пошли в Партенит, короче.

— Пошли. Главное не мимо не проскочить, а то тут из Средней Азии пешком ходят. — Засмеялся Том.

— Когда приспичит, — оно везде недалеко, — хмыкнул Монгол.

По дороге из Лучистого их догнала большая компания волосатых ребят с гитарами. Было видно, что они, драные и запыленные, тоже спустились с гор.

— Ребята, а вы Индейца из Партенита не знаете? — дежурно спросил Том, когда они поравнялись.

— Не, не знаем. Мы из Донецка, из Николаева.

— Вы не на концерте в горах были?

— На концерте. Ну как концерт. Народ собрался, человек двадцать. Посидели у костра под гитару, и разошлись.

— На Караби ходили? — С видом знатока спросил Монгол.

— Не, это далеко. Мы на Джурле три дня стояли.

— На Джу?... — Том переглянулся с Монголом. Тот развел руками.

— А что это — Джурла?

— Это водопад, недалеко от южной вершины. Вернее каскад, там целые каменные ванны вымыты. Это во-он туда, вдоль моря. — Худой сероглазый паренек в хайратнике показал в сторону головы Марии.

— А мы на север пошли. Нам сказали, что концерт на Демерджи.

— Ну да. Демерджи — вот это всё! — Паренек окинул рукой высящуюся над ними громадину плоскогорья.

— Демерджи — наше всё! — Подхватила симпатичная белокурая девушка в фенечках по локоть.

— А вы теперь куда? — Монгол с интересом взглянул на девушку.

— Как куда? Сегодня же в Ялте концерт БГ! Еще успеваем.

— Поедем? Может он там появится? — Без энтузиазма сказал Том.

— Это я уже где-то слышал. — Мрачно усмехнулся Монгол, спохватился, еще раз глянул на девушку. — Но ехать, конечно, надо.

Они шли рядом. Девушку звали Вероника. Монгол рассказывал ей о том, как они бесстрашно покоряли горы, живя в пещерах целую неделю без воды и еды, питаясь мятой и мхом.

— А потом мы руками поймали дикого зайца, и зажарили его на костре.

— Вот это да! — говорила Вероника.

— Это чепуха. Нужно только знать, как ловить. Мы вон с ним на кабана с ножом ходили. — Говорил Монгол.

— И как?

— И всё. Нет кабана.

— А ведь правду говорит. — Усмехнулся Том, вполуха слушая трепотню друга. Его разморило. Беспощадное крымское солнце жгло голову. К тому же ему мешала разорванная штанина. Она все время цеплялась за колено.

— Монгол, нож дай.

— Держи. Догоняй! — Монголу не хотелось терять спутницу.

Том сел на землю, обрезал штанины, и через полминуты остался в джинсовых шортах. Одну из штанин он засунул в сумку, из второй соорудил нечто вроде длинной шапки, вывернув ее светлой стороной наружу.

Когда он догнал Монгола, между ним и Вероникой уже красовался крепкий парень в зеленой бандане.

— А вы слышали историю про разбогатевшего хипаря? — громко спросил он.

— Нет, нет! Расскажи, — Сказала Вероника.

— Ну короче, жил в Крыму хипарь один. И внезапно разбогател. Не знаю как, история умалчивает. Будем считать, что привалило ему наследство. Ну вот он дом купил, машину. Работать не нужно. И с тех пор ездит по Крыму и всяких хипарей бесплатно довозит. Моего брата возил, так что всё на самом деле.

— А где он живет?

— Не знаю. В Планерах наверное. Где ж еще хипарю жить?

— А что такое Планера? — Спросил Монгол.

— Ты не знаешь что такое Планера? — Ужаснулась Вероника.

— Планера — это братская любовь. — Важно ответил парень в бандане.

— Ясно. — С умным видом сказал Монгол, и Вероника засмеялась.

— Ну, это такой поселок, где пипл неформальский тусит. Там все живут, как хотят. Траву курят, музыка везде. Все любят друг друга, бухают. Свобода, короче. Про Вудсток слышал? Вот там так же. Мекка типа.

— А где это?

— На востоке, где же еще? — Вероника махнула рукой назад. — Мы туда после концерта двинем.

— Точно, на востоке. — Монгол хлопнул себя по лбу. — Я Тому говорю: смотри, это ж те самые Планера, где народ тусит. А Том: пошли в горы, пошли в горы. А вы надолго в Планера?

— Не знаю. Если хорошо впишемся, то будем там до сентября жить, пока не похолодает. А если нет, — в Лиску двинем. Или на Мангуп.

— Там тоже хорошо. — Со знанием дела сказал Монгол. — Только в Лиске народу много. Мы там были. Пиплу тьма. Отстой, короче. На Мангупе, кстати, тоже были. Там грязно в этом году. В прошлом лучше было. Так что оставайтесь в Планерах. А мы одного приятеля разыщем, и сразу в Планера.

Так, незаметно коротая время разговорами, они дошли до трассы.

— Рассредоточьтесь вдоль дороги. Перед толпой никто не тормознет, — парень в зеленой бандане наконец-то отшил Монгола от Вероники. Все разошлись вдоль трассы, потихоньку спускаясь к Алуште, и стали махать руками проезжающим машинам. Один за одним неформалы исчезали в легковушках, автобусах, грузовиках.

Монгола подобрал рефрижератор. Том вписался в рейсовый Икарус. Довольно быстро они вновь оказались в Ялте, и через непродолжительное время уже сидели в сквере у набережной перед большим белым зданием, из которого доносился знакомый, слегка блеющий голос.

Монгол искал глазами Веронику, но не мог найти.

— Понравилась? — Спросил Том.

— Они наверное внутри. Билеты купили. — Обреченно сказал тот. — Эх, не надо было вино брать.

— Так ты за концерт БГ готов последние копейки отдать? — засмеялся Том. — Вот это Монгол! Не-а, ты точно не панк. Ты мажористый хипарь! Столичный такой, лакированный. Иди, слушай свой фонтан фальшивого света.

— Причем тут вообще БГ? — Помрачнел Монгол.

— Ладно, шучу я. Не грузись, через пару часов увидитесь. Все равно Индейца ждать будем.

Вокруг здания, на скамейках и газонах грудились толпы неформалов всех расцветок.

Они сели под деревом, рядом с бритоголовым парнем в футболке Sex Pistols с сантиметровым ирокезом на голове и в тяжелых литейных ботинках с металлическими набалдашниками. Около него лежала батарея пустых пивных бутылок. Он уже изрядно набрался.

— Промедол. — Отрекомендовался он, и неопределенно повел пальцем в сторону, откуда доносились проникновенные звуки гитар и скрипки. — Вот вам налицо старая неформальная дилемма. Почему кумир закрылся стенами от народа, и поет о свободе? Почему он говорит, что не в деньгах счастье, а на него нельзя посмотреть бесплатно?

— Ты Индейца не знаешь?

— Я тут вообще никого не знаю, — икнул панк, и поднял вверх большой палец. — Вокруг все такое незнакомое. В зеркало смотрю — там чувак какой-то. Ты кто такой? — Спрашиваю. А он мне такой: а ты кто такой? Не нахожу понимания. Что это за город вообще? У нас, в Конотопе, моря нет. Зато трамваи есть, и вороны. Тут тоже трамваи есть, но тут пальмы. Я вообще не втыкаю.

— Вот. Еще один из Конотопа. — Сказал Монгол. — Кучно пошли.

— Да, только первый — как трагедия, а второй как фарс, — заметил Том.

— Как фарш. — добавил Промедол. Он вдруг вскочил, и бодрыми зигзагами поспешил к концертному залу. Подтянувшись на руках, неожиданно резво взобрался на высокий подоконник. Затем, отчаянно удерживая равновесие, встал во весь рост, и заглядывая внутрь сквозь плотно задернутые шторы, стал орать прямо в стекло:

— Бо-рис! Вы-хо-ди! Бо-рис! Вы-хо-ди!

Его начинание подхватили все окрестные неформалы. Они собрались под стеной, и, дождавшись паузы между песнями, скандировали:

— Бо-рис! Вы-хо-ди! Бо-рис! Вы-хо-ди!

— Играй бесплатно, Боря!

— Гребень, здесь собрались самые верные твои соратники. — Кричала подвыпившая простоволосая толстушка в народном платье и паре килограммов фенек. — Они приехали к тебе, но не могут тебя увидеть! Скажи, в чем лажа?

В ответ ей снова зазвенел из-за окон высокий голос певца:

— Эй вы, как живется там?

У вас есть гиппопотам,

А мы в чулане

С дырой в кармане,

Но здесь забавно,

Здесь так забавно...

— Боря, вылазь из чулана! Мы тебе пиво купим! — Орал Промедол.

Так продолжалось минут десять. Потом Промедолу это наскучило, он слез с подоконника и пошел к своему пиву. Пива на месте не оказалось: он допил его раньше. Панк разочарованно развел руками, плюнул, и двинулся к ближайшему ларьку.

Через минуту на набережной появились два сине-желтых УАЗика, а откуда-то сбоку вынырнул милицейский автобус. Лихо визжа тормозами, они остановились у концертного зала.

— О, канарейки пожаловали! — Лениво сказал Монгол.

Из УАЗиков выскочило с десяток человек в черной форме с надписями «Беркут» на спине. Они были с дубинками, на плечах болтались укороченные АК. Красиво рассыпавшись цепью, они быстро окружили ближайший сквер, и погнали попавших в кольцо неформалов к стене концертного зала. Сильно не церемонясь, они хватали людей за шиворот и вели к стене. Сопротивлявшихся валили на траву, пинали, били дубинками, заламывали руки. Тех, кто пытался выскочить из окружения, догоняли, сбивали с ног и волоком тащили к стене.

Том с Монголом сидели немного поодаль, вне окружения.

— Расстреливать их, что ли, собираются? — Недоумевал Монгол, меланхолично наблюдая, как к ним бежит здоровенный мент в черном берете.

— Встать! — Мент подбежал вплотную, схватив Тома за руку. — К стене! Руки за голову!

— А мы причем? — Удивился Том.

— Встать, я сказал! — Ощерился мент, и ударил его дубинкой по ребрам. — Быстро, сука!

— Садисты! — Том схватился за бок, и заковылял к концертному залу.

— Один. Два. Три. Ноги расставили!.. — Менты, щелкая рациями и позванивая тяжелой амуницией, равняли шеренгу пленных. — Паспорта! Лицом к стене! Двенадцать… Тринадцать… Всем достать документы! В правую руку, над головой. Двадцать пять! Двадцать шесть!..

— Как в кино! Эту бы энергию, и на пользу обществу. — Пробормотал Том, потирая ушибленный бок.

— Скорее цирк! — Ответил ему сосед по несчастью, — ребра целы?

— Целы вроде. — Том всмотрелся в лицо собеседника. — Жека! Елки-палки, это ты? Здарова! Не узнал тебя!

— Том?! Ну где бы мы еще встретились, как не у стенки?!

Они обнялись. К ним тут же подбежал беркутовец.

— Молчать! Стоять, не разговаривать!

— Ладно, потом поговорим. Надеюсь, нас не расстреляют. Если что, то мы на роднике стоим, под Гурзуфом.

— Ну, значит и мы подтянемся! — Засмеялся Том.

Том повернулся в другую сторону. Крайним в их цепочке у дальнего угла здания был худой длинноволосый блондин. Он постоянно оглядывался. Улучив момент, вдруг оторвался от стены и дал деру. Ему повезло. Хотя до угла дома было метров десять, но «беркута» так упивались своим величием, что никто не заметил его бегство.

— О! Один ушел! Молодец!

— Клоуны! — Сказал Монгол. — Боевиков насмотрелись, вот и выпендриваются. — А кто это, рядом с тобой?

— Это Жека, панк из Киева.

Скажи мне, что я сделал тебе,

За что эта боль?

Но это без объяснений,

Это видимо что-то в крови,

Но я сам разжег огонь,

Который выжег меня изнутри.

Я ушел от закона,

Но так не дошел до любви.

— сочилось из окна над ними.

— Ненавижу БГ. — Сказал Том.

В экзекуции повисла пауза. Беркут, победно чирикая рациями, вяло равнял нестройную неформальную шеренгу у стены и явно чего-то ждал. В этот момент рядом с Томом неожиданно появилась девочка лет трех. Она пришла откуда-то с набережной, явно убежав от зазевавшихся родителей. Улучив момент, она пробралась между бойцами Беркута, подошла к зданию, и, став между Томом и Жекой, тоже подняла ручки над головой. Воспринимая все происходящее как интересную игру, ребенок с детской любознательной улыбкой заглядывал в лица стоящих у стены людей.

— Ну, теперь я спокоен. С нами будущее! — Сказал Жека. — Народ! Сфотографируйте кто-нибудь!

Между тем снаружи оцепления стали собираться зеваки. Кто-то щелкал семечки, кто-то ждал, чем все кончится.

— Что же вы делаете! — Заголосила какая-то бабка. — Невинных хлопчиков мордуете!

— Беркут на окорочка! — Заорал кто-то из-за деревьев.

— Чиё дитё! Заберите! — Крикнул один из ментов. Ребенок у стены под стволами автоматов портил всю картину. К нему уже бежала мать.

— 17-й, дайте еще автобус! — Сказал в рацию кто-то из ментов.

Вскоре подъехал еще один ПАЗик.

— Ну что, граждане хиппи, панки и прочие придурки, подходим по одному. Сдаем паспорта, и грузимся в автобус. — Весело помахивая дубинкой, скомандовал здоровенный, как бык, офицер.

Концерт кончился. Из дверей уже потянулись люди, а они все сидели в автобусе. Монгол невесело смотрел в окно на здание концертного зала. Набережная пустела, но ни Вероники, ни ее друзей видно не было. Беркута ушли, и в автобусе остался лишь молодой сержант в форменных серых брюках и рубашке. Он понуро и терпеливо стоял на ступеньках, держа в руках пачку изъятых паспортов. Разномастный волосатый народ гудел и смеялся, все еще надеясь, что их выпустят. Все вдруг разом замолчали, когда в кабину запрыгнул водитель. Автобус повернул куда-то вглубь города, повез их вверх, от моря, петляя кривыми ялтинскими улочками. Он то и дело подпрыгивал на колдобинах, и наконец, протиснувшись в узкий переулок, остановился у серого трехэтажного здания.

— Так, все выходим по одному, строимся. — Скомандовал сержант, сжимая пачку паспортов.

Пленные построились.

— За мной. — Сержант двинулся к ближайшей двери. Неформалы потянулись за ним.

— Ялтинское отделение милиции № 2. — Прочитал кто-то вывеску на стене.

Когда они вошли во двор, в здании отделения неожиданно погас свет.

— Стойте на месте! — испуганно закричал сержант. Волосатые замерли, тихо посмеиваясь.

Сержант бросился к автобусу, и через секунду вытащил из кабины два старых, напоминающих угольные утюги, аккумуляторных фонаря.

— Так. Ану-ка, давайте станем паровозиком. — Заговорщицки, голосом воспитателя из детского сада сказал сержант.

Неформалы построились паровозиком.

— Передайте, пожалуйста, последнему в цепочке. — Он протянул руку в густую ялтинскую темень, и дал кому-то один из фонарей. — Так, теперь осторожно! Идем за мной!

— Ту-ту-уу! — Прогудел кто-то.

Паровозик, похихикивая, двинулся во двор, и заехал в здание отделения милиции.

— Светите! Осторожнее, здесь стулья. Не упадите. Осторожнее! Осторожнее! — Командовал сержант.

Наконец, все хиппи и панки зашли в здание, и сгрудились в коридоре. В конце коридора был открыт один из кабинетов. Там, у свечи сидел за столом упитанный милиционер, и грыз семечки. В кабинете сразу стало тесно, вдоль стен зашатались причудливые длинные тени.

— Тайная вечеря! — Шепнул кто-то.

Сержант поставил свой фонарь, оставил на столе паспорта, и наощупь вышел в коридор. Толстый мент, хитро постреливая глазками, развалился на стуле.

— Так, а-ну тишина! Эй, ты! Свети сюда!

Он взял верхний паспорт, и, вытерев потную шею, прочитал.

— Михайлов Леонид Петрович!

— Я! — из темноты шагнул высокий длинноволосый парень.

На секунду Тому показалось, что их посвящают в подпольную комсомольскую ячейку.

— С вас полагается штраф в размере трехсот тысяч.

— А за что?

— За нарушение общественного порядка.

— А я не нарушал. Там кто-то в окно полез и сбежал, мы даже не знаем, кто.

— Не знаем! Мы не при чем! Нас просто так похватали! — Загалдели все, надеясь на то, то их многочисленные возмущенные голоса как-то повлияют на дежурного. Толстяк отстраненно выслушал их возмущения, пролистал паспорт. Когда все затихли, продолжил.

— То есть вы, Михайлов Леонид Петрович, отказываетесь платить? Хорошо, тогда составляем протокол. — Привычным, нарочно будничным голосом сказал он, и потянулся за бумагой. — Завтра рассмотрим ваше дело, когда придут остальные сотрудники.

— А где я буду их ждать? — Спросил Михайлов.

— Не волнуйтесь, у нас обезьянник есть. Посидите там, до утра. — Ответил дежурный ялтинского отделения милиции № 2.

Хипари приуныли. Сидеть в обезьяннике никому не хотелось.

Михайлов молча достал из ксивника три зеленых бумажки.

— Свободны! — Толстяк протянул ему паспорт.

— Я вас на улице подожду! — Крикнул тот друзьям, и вышел в коридор.

— Михайлов Сергей Леонидович!

— Петренко Иван Федорович!

— Мартынов Никита Петрович!

— Кухарчук Владимир Николаевич!

Эти странные названия людей, будто клички из другой, казенно-деловой вселенной, гулким эхом откликались в длинном коридоре.

Арестованные выкупали свои паспорта и выходили.

— Кошковалова Наталья Ивановна! Можно просто Каша. — Грустно произнесла миловидная девушка, с ног до головы украшенная бусами и феньками, небрежно бросив на стол смятые бумажки. — А нас так красиво ловили. Как бандитов в кино. И такая проза в конце.

— И не стыдно деньги у девушки требовать? — Вырвалось у Тома.

— Самый умный? — Мент коротко посмотрел на него.

— Я не буду платить! — Шепнул Монгол. — Облезет, боров жирный. Пусть в обезьянник, — мне пофигу. Не холоднее, чем в горах.

— А ты юморист. Чем платить? У нас уже бабки кончились! — Усмехнулся Том.

— А, точно! — С облегчением сказал Монгол. — Гребень облез, и они облезут, суки.

Мент между тем, стараясь выглядеть невозмутимым, долго рассматривал чей-то паспорт.

— Янис… Янис… Балбес! — Наконец выдавил он.

— Моя фамилия Ба-албес. — С прибалтийским акцентом произнес худенький паренек в футболке с пацификом.

Несколько человек в коридоре прыснули от смеха. Где-то рядом распахнулась дверь, и показался силуэт милиционера.

— Шо за хохот? Я вам милиция, чи дэ? — загрохотал он.

— Чи дэ! — Вырвалось у Монгола.

Все снова прыснули. Милиционер, уставший немолодой мужик с маленьким крючковатым носом и рыжей щеткой усов, подошел к Монголу, взял его под локоть.

— А ну, пишлы, побалакаем.

Монгол скрылся за дверью ближайшего кабинета, через минуту вышел, скрючившись пополам, тяжело хватая открытым ртом воздух.

— Ще у кого вопросы йе? — Спросил вслед усатый мент, и грозно оглядев оставшихся, хлопнул дверью.

Все как-то подобрались, замолчали.

— Семенов Евгений Юрьевич!

Из угла шагнул вперед Жека.

— Толик, заплати за меня! — Сказал он полноватому коротко стриженному парню с электронными часами на руке. Толик вообще выбивался из всех, и Тому вначале показалось, что он попал сюда случайно.

— Так и быть, выкуплю вас, крепостных. — Посмеялся Толик, неспешным барским движением достал толстый бумажник и отслюнявил несколько крупных купюр.

Наконец, подошла очередь Монгола.

— С вас штраф триста тысяч.

— Я ни в чем не виноват.

— То есть вы отказываетесь платить? — Снова насупился толстяк, и с суетливой деловитостью полез за бумагами. Будто надоело ему брать деньги, и захотелось наконец всё сделать по-честному, по закону.

— Я не отказываюсь. У меня денег нет. — Сказал Монгол, осторожно щупая свой живот.

— У меня тоже! — Шагнул из темноты Том.

— Хорошо. Так, все на выход, вы двое — остаетесь.

Жека что-то шепнул Толику.

— Та ну. — Тот с сомнением замотал головой.

— Да ладно тебе. Ты же за бухлом в соседний ларек на такси ездишь.

Мент замер, вороша бумаги. Его глаза бесцельно блуждали по комнате, будто бы до этого разговора ему и вовсе не было никакого дела.

— Так то для себя жеж! — Сказал Толик, и громко добавил:

— Эх, пользуетесь моей добротой… Плачу за всех!

— Да не надо, слышь, не надо! — Занекали Монгол и Том. — Нам хоть в обезьяннике, хоть где.

Толик замер в нерешительности.

Жека молча взял у Толика деньги, сунул толстяку половину.

— Хватит?

— Ладно, прощаю! Все на выход.

Они вышли под теплое южное небо и с наслаждением вдохнули свежий морской воздух.

— Спасибо, мужики! Спасибо, Толик.

— Да не во что! — Самодовольно отмахнулся тот. — Деньги правят миром. Ладно, где тут море?

— Вниз наверное. — Предположил Том.

— Логично!

И они зашагали куда-то вниз темными ялтинскими переулками.

— Меня Жека зовут! — Жека протянул Монголу свою крепкую короткопалую руку.

— Как вообще, в Киеве? — Спросил Том.

— Да как… Я в тюрьме сидел. В позапрошлом году в Москве переворот был. А я там у своих московских панков вписывался. Потом, когда заваруха началась, мы с анархистами пошли Белый дом защищать. Пришли поздно, когда его уже блокировали. Так мы в него по канализации пролезли. Кого там только не было! Многие, конечно, за идею шли, как наши. А некоторые — просто за оргтехникой лезли.

— Там панки вроде по обе стороны воевали…

— Я не знаю, кто из панков за Ельцина был, и что это за панки тогда... С другой стороны Нестор Иваныч ведь тоже то с теми воевал, то с другими… А я тогда совсем глупый был, наивный. Гадов пострелять хотелось. Но поскольку мне на тот момент еще восемнадцати не было, то Руцкой и Хасбулатов оружия мне не выдали. Зато зачислили меня в какую-то казачью бригаду, которая во внутреннем дворике стреляла со скуки по депутатским машинам. А потом, когда Ельцин победил и Белый дом взяли, то нас всех в Бутырку отправили. Вот там жесть была, я чуть умом не тронулся. Выпустили нас через полгода, по амнистии. Даже сигареты какие-то интересные вернули, которыми я в Белом доме разжился. А вот медальки и значки казачьи почему-то конфисковали.

— А чего чуть не тронулся?

— У нас в камере радио было. И нам каждый день включали выступления «Его Святейшества Преподобного Учителя истины Сёко Асахары». Секта такая есть японская — Аум Синрикё. Представь себе. Россия, Москва. — Жека даже остановился. — Тюрьма, в ней сидят анархисты, а им каждый день вещают: «Всевозможные военные конфликты и стихийные бедствия, где страдает много людей, являются отличным источником подкормки для вредоносных духов, а когда планета оказывается порабощённой вредоносными духами, она приходит в жалкое состояние: опустошенность на физическом уровне и духовный сомнамбулизм». Этот Душа Истины еле-еле спас землю от порабощения, а мы тут со своей убогой политикой... Я даже как-то проникся. Говорили, правда, что первое время у меня после тюрьмы глаза стеклянные были. Потом вроде отпустило.

Они вышли на набережную.

— Пойду, прогуляюсь. — Мрачно сказал Монгол, и ушел.

— Чего это он? — Спросил Жека, глядя Монголу вслед.

— Девушку потерял. Кстати, ты случайно Индейца не знаешь? Это барабанщик из Фрунзенского. Из Партенита.

— Не-а. Мы сами под Гурзуфом стоим. Вот, на Гребня поглядеть съездили. Поглядели, ага.

— А в Гурзуфе есть почтамт? Чтобы позвонить.

— Не знаю, не звонил. Из Алушты точно можно. Ну, пошли что-ль портвейн пить?

— У нас денег нет.

— Не парьтесь. Толик угощает.

Толик действительно притащил из магазина несколько пакетов Портвейна. Кто-то приволок гитару.

Вернулся Монгол. Молча сел рядом, выпил, отвернулся к морю. Судя по всему, Веронику он не встретил.

Спев все песни, какие помнили, они уснули вповалку на газоне, под тихое поскрипывание мачт на ялтинском причале.