«Безбилетники». Роман-сериал. Серия 20. «Дождь»

Кто-то тихонько тряс его за плечо. Отгоняя липкий утренний сон, Том с трудом открыл глаза.

Над ним стоял дядя Саша. Уже рассвело. На дороге, пониже их поляны, в облаке сизого дыма пыхтел вчерашний грузовик.

— Мы на покос не поедем, дождь собирается. Можем вас до Лучистого подбросить.

— Спасибо, дядя Саша, — прошептал Том. — Мы сами.

— Ну, бувайте. Мы поехали. — Старик махнул рукой, и зашагал к машине. Грузовик развернулся и скрылся за сосняком у дороги.

Том покрутился на отсыревшей за ночь хвое, но спать уже не хотелось. Он встал, и, разминая затекшую от твердой земли спину, пошел на родник, умываться.

Когда он вернулся, Монгол все так же мирно посапывал, уткнув нос в рукав утыканного репейником свитера. Неподалеку, в обнимку с овчаркой, спал Игорь. Том застыл в нерешительности. Можно было бы еще поваляться, растянуться во весь рост, но они скоро уйдут отсюда, и может больше никогда не увидят этих мест. А ему было так жалко терять время на сон в таких красивых краях.

Куда идти, они так и не решили. Но можно хотя бы разведать окрестности. — Решил он.

Ему очень хотелось залезть на вершину Демерджи, чтобы увидеть то редкое явление, о котором вчера рассказывал дядя Саша. Но солнца над горой не было, а лезть просто так наверх не хотелось.

Том размялся, еще раз посмотрел на спящего Монгола.

«Не панк, говоришь. Ну и спи тут». — И он трусцой побежал по тропе вдоль сосняка, — туда, где в сизом утреннем мареве горбатился Лысый Иван.

Эта вершина была ближе, и куда ниже Демерджи, нависая над местом их ночевки крутой каменной шишкой. Тому непременно хотелось посмотреть на седловину сверху, и, может быть, увидеть место, где сидели партизаны. Подъем оказался крутым, но достаточно коротким. Когда Том взобрался наверх и тропа стала более пологой, вершина оказалась значительно дальше, чем ему виделось снизу, будто отдалилась от него, превратившись в невысокий пологий холм. Том посмотрел назад, и обнаружил, что прошел довольно много. Вдобавок подъем стал легче. «За полчаса сбегаю, а они еще и не проснутся», — мелькнуло в голове, и он бодро потопал наверх.

Тропа вела все дальше и дальше, бодро виляя между сизых, покрытых ржавыми лишайниками, камней. Когда трава совсем исчезла, сменившись каменистыми россыпями, он выбрался на вершину, обернулся.

Небо хмурилось. Сзади кривым зубом-карнизом нависала над балкой Демерджи-гора. Ее вершину, куда он чуть было не полез, уже скрывали низкие серые облака. Они медленно ползли к седлу, стекали узкими языками к седлу, будто дымился от лесного пожара склон. Еще ниже, в балке под седловиной, плескался туман. Зато на юге, — там, откуда они вчера пришли, за тяжелыми, будто грязный поток, тучами, открывался совершенно другой мир. Там, в голубом небе висели легкие, безмятежные облака. Словно многоэтажные замки, подсвеченные желтым, розовым, оранжевым огнем, нелепо радостные в этой предгрозовой тишине. За ними синей полоской жизни сияло море. Было видно, что погода там совсем иная, теплая и солнечная.

На другой стороне долины высился мрачный шатер Чатырдага. К нему тянулся поросший лесом иванов кулак. За кулаком кучерявился облаками склон серой, в подпалинах, горы. Еще правее, из-за отвесного обрыва доносился снизу гул трассы.

Том повернул голову вправо, и на северной стороне склона увидел лежащую голую женщину с поросшими лесом бедрами и бюстом в виде двух конических сопок.

— Кудрявая Марья! — рассмеялся он.

Подойдя к краю, — туда, где в сизо-зеленой дымке деревьев прятался перевал, он попытался представить, куда лучше поставить пулемет. Откуда-то снизу, из-за кулака доносился едва слышный шум машин, но из-за низких облаков ничего не было видно. Площадка была удобной, и, хотя до шоссе было далековато, но если взять винтовку с оптическим прицелом... Да нет, какая винтовка? Тут лучше миномет поставить, пристрелять шоссе… Или сорокапятку, чтобы прямой наводкой. А лучше — зенитку. Правда, как ее втащить? А главное — куда прятать при отступлении? Нет, все-таки лучше миномет…

Сзади обдало волной холода. Он обернулся, и обмер. Со всех сторон на Ивана, словно щупальца, ползли языки серых, холодных туч. Они уже перевалили через отрог-кулак и облизывали отвесный западный склон горы. Просматривался лишь небольшой кусок вершины, часть склона и ускользающий вниз пунктир тропы. Вся эта перемена произошла настолько быстро и неожиданно, что Том даже растерялся. Туман будто не приполз откуда-то издалека, а просто образовался где-то рядом.

Прощальным взглядом он ухватился за тонущие в белом молоке верхушки деревьев, и быстро поспешил назад. Через пару минут его окутал плотный слой облаков. По неопытности он даже не успел запомнить какие-то вешки обратного пути. Стараясь держаться выбранного направления, Том осторожной поступью шел вниз, по дыбившимся из земли камням. Камни в один миг стали скользкие, будто превратились в торчащие из травы куски льда.

— Не хватало еще ногу сломать, — он сбавил скорость. Вздохнув поглубже, взял себя в руки, и, зябко поеживаясь, двинулся было снова, как вдруг, совсем рядом, отчетливо услышал чьи-то шаги. Шаги были мелкие, осторожные, и стихли на миг позже того, как он остановился. Холодный пот пробил его до самых пяток. Он резко повернулся, но не увидел ничего кроме тумана. Осторожно присел, попытавшись поднять ближайший булыжник, но тот, как назло, будто прирос к земле. Том снова встал, прислушался. Сделав еще два шага назад, он снова услышал движение, теперь сзади, снова обернулся, замер…

— Туман! — Спасительная догадка неожиданно вспыхнула в мозгу. Звуки его собственных шагов уходили во мглу, и, отражаясь от облака, как от стены в комнате, возвращались к нему с небольшой, едва заметной уху задержкой.

— Надо же, сам себя испугался! — громко, нарочито непринужденно сказал Том, стараясь не замечать в голосе натужные нотки. Облегченно вытер со лба то ли пот, то ли налипшую облачную морось, снова глубоко вздохнул. Постоял немного, решив наконец, что окончательно успокоился, сделал несколько шагов вперед, стараясь не обращать внимания на доносящийся из-за спины хруст камней. Но тут тропа… Исчезла! Она и так едва угадывалась среди мелкой белесой каменной ряби, но тут ее следы скрылись окончательно. Повсюду, в редких клочках травы, земли просто не осталось: в сплошном, плотном как вата, холодном сумраке, виднелись лишь вымытые веками камни. К тому же, после приключения со звуком его внутренний компас совсем сломался. Том интуитивно понимал, что тропа прячется где-то здесь, что нужно продолжать идти вниз, и взял левее, но вскоре оказался на краю невысокого, но крутого спуска, поросшего ольхой, шиповником и молодыми кустистыми дубками. Лезть вниз, в колючки, ему никак не хотелось. Да и не был он здесь. Том вернулся на место, откуда свернул, стараясь успокоить колотившееся от волнения сердце.

— Нормально. — Зачем-то сказал он, отдышался, пытаясь сориентироваться по солнцу, но небо над головой сияло совсем однотонно, словно рассеянный прожектор бил сквозь белую простыню. Том двинулся влево. Впереди оказался длинный пологий склон, сплошь поросший мелкими белыми цветами, совсем незнакомый, который к тому же никак не заканчивался.

Он продолжал спуск, пока слева не выросла сплошная темная стена кустистой колючей поросли. Вскоре она совсем окружила его, и он оказался на небольшой поляне. В самом ее центре, среди робкого радужного тумана в каком-то странном танце стыло небольшое белое облачко. Оно было метров шесть в высоту, висело вертикально, почти касаясь земли, и то кружилось волчком, то выворачивалось наизнанку, то вспучивалось, словно бурлящая вода в кастрюле. Время от времени из него высовывались языки-щупальца, и растворялись в тяжелом прелом воздухе. Как завороженный, он смотрел на этот странный танец неведомого, инопланетного существа. От облака веяло холодом, но оно выглядело настолько живым, одушевленным, что сковало Тома каким-то животным ужасом. В носу запахло кровью. Проглотив тяжелый комок, он бросился назад, наверх, и вновь заметался по вершине, словно потерявшийся зверек.

Вдали прокатились первые раскаты грома. Погода окончательно испортилась.

Том снова побежал вниз по склону, навстречу грому, изо всех сил надеясь, что если тучи пришли с Демерджи, то и эпицентр непогоды должен быть где-то там. Но расстояние было слишком большим. Места вокруг были совершенно незнакомые: вновь какая-то небольшая поляна, отвесный каменный обрыв.

— Монгол! — что есть силы закричал Том. Его осиплый голос глухим ойком растворился в вате, будто бы он стоял не среди гор, а сидел в обитой войлоком студии звукозаписи. На крик никто не ответил. Лишь где-то неподалеку сорвалась с ветки тяжелая большая птица, и, со свистом махая огромными крыльями, полетела прочь.

«Полезу вниз» — задыхаясь в разреженном воздухе, он упрямо ринулся через кусты, и тут же зацепился за колючку. Со злобой рванул ногу, и штанина лопнула поперек, обнажив колено.

— Баран. — С ненавистью на самого себя буркнул он, вытер рукой лицо.

Обрыв был невысокий. Снизу, вдоль каменной стены росли несколько кривых дубков. Схватившись за ветку, он прыгнул к стволу дерева, уцепился за него. Затем осторожно полез по скользким веткам вниз, с тревогой поглядывая на зависший над головой, поросший лишайником каменный куб величиной с гараж: тот не падал лишь потому, что его подпирал ствол сизого от мха и совсем не толстого дерева.

Спрыгнув на землю, он отряхнул с себя прилипшие со склизкого ствола мох и грязь. В заднем кармане обнаружилась спрятанная про запас игорева конфета. Том машинально развернул фантик, отправил ее в рот, и тут, к своей неописуемой радости, прямо перед собой увидел вполне приличную тропу: красновато-землистая полоса, виляя между кустов, вела куда-то вниз по склону. Он здесь не был, это была явно другая тропа, но, в конце концов, все тропы ведут куда-то, подумал он, и с облегчением зашагал по ней. Настроение улучшилось.

— Куда бы я не вышел, — рассуждал он, прыгая с камня на камень, чтобы лишний раз не мочить о траву обувь, — я наверняка попаду на дорогу. Если выйду на дорогу, — пойду по ней вверх, в обратную сторону. Гора-то небольшая, а, значит, дорог тут много быть не может. А уж дорога точно выведет туда, куда нужно.

Тропа между тем вела куда-то через густую чащобу, и в некоторых местах ему едва удавалось продираться между старых кряжистых деревьев.

«Тут, похоже, давно никто не ходил». — Невесело думал он, то и дело обламывая слева и справа колченогие сизые ветки. Но возвращаться назад не хотелось: мягкий неспешный спуск манил куда-то вперед, давая возможность подуставшим ногам хоть немного отдохнуть. Наконец, тропинка стала шире, и вдруг… Неожиданно оборвалась. Том едва не шагнул в темно-молочную мглу, в последнюю секунду устояв на каменном обветренном краю. Внизу, едва заметные в тумане, тянули свои сизые руки к небу огромные многометровые буки.

— Вот тебе и здрасьте. — Он почесал в затылке, присел на камень, завязал шнурок уже промокшего кеда.

Длинная извилистая полоса земли, так похожая на тропу, оказалась сухим руслом водяного стока, видимо намытого во время бурных ливней. Поэтому-то и не ходил по ней никто.

— Монгол! — Снова заорал он в сизую мглу, и что есть силы швырнул куда-то вниз круглый, обмытый древним морем, голыш. В ответ внизу, в чаще задвигалось что-то тяжелое, огромное, и, с хрустом ломая толстые ветки, медленно пошло прочь.

— Зверь? А вдруг нет… — Ледяной озноб снова пробежал у него по спине. Том осторожно отступил от обрыва. Враз вспомнились вчерашние разговоры у костра и то жуткое Существо, что он когда-то видел…

Стараясь ступать как можно тише, побрел назад.

***

— Саня!

Монгол открыл глаза. Над ним стоял Игорь.

— Сань, вставать надо. Сейчас дождь польет.

Монгол нехотя поднялся, посмотрел на близкое, грозовое небо. Склон Демерджи, по которому они вчера спустились на седло, растворился в тумане. За краем их поляны все превратилось в молоко.

Вокруг было тепло, тихо и как-то тревожно.

— Ты Тома не видел?

— Не-а. Я встал, а его уже не было.

— Ты давно встал?

— Полчаса. Только костер успел развести. Еле развел. Спички отсырели.

— А ты на родник ходил?

— Его там нет. Уходить нужно. Скоро начнется...

— Что, гроза?

— Ага.

— Куда же он запропастился? — Монгол вышел из леса на седло, но из-за плотного тумана никого не увидел.

— Ти-хий! — Заорал он.

Ответа не было, и он вернулся к костру. Игорь вытащил из костра жестяную банку с водой, бросил в нее горсть собранной вчера травы.

— А он с дедом не мог уехать?

— Да не, зачем? Если бы уехал, — Сказал бы. — Монгол пожал плечами. — И сумка его тут.

Прошло полчаса. Они выпили чай, поставили еще, а Тома все не было.

Заморосил дождь. Холодный и неспешный, с крупными каплями, он тихо ощупывал землю, уныло шуршал в хвое, явно решив пролить все вокруг хорошо и основательно. Костер еле тлел, с трудом переваривая сырые дрова.

— Ты сушняк с деревьев ломай. — Подсказал Игорь. — Ветки — самое сухое место в лесу.

Вдруг неподалеку тяжело и гулко рвануло.

— Что это? — Монгол вздрогнул. В ушах у него зазвенело.

— Это гром такой, в тумане. — Игорь тревожно посмотрел вверх. — Мы в эпицентре. По такой погоде лучше высоко не подыматься. В прошлом году на Караби в туриста молния попала.

— Убило?

— Не знаю. Когда приехала «Скорая», еще жив был. В синяках весь, с ожогами. Его прямо с метеостанции забирали. В тумане вообще гулять опасно. Я как-то весной в туман попал, — два дня блуждал. И карта была, и компас, но в тумане от них толку мало. Направление вроде и верное, а чуть в сторону взял, балкой ошибся, и без ориентиров дорогу не найти. Смотришь на карту: может ты тут, а может во-он там. Тут столько народу погибло. И не просто погибло, — сгинуло, что и не найти! Иногда идешь старой тропой, глядь — рядом пещера новая открылась. Спустишься туда, а на дне колодца — уже целый холм из костей. Друг на дружке лежат слоями: звери, люди…

— А куда ж тут спрятаться, если дождь? — Монгол старался не думать об этом.

— Здесь неподалеку пещера есть. Большая, просторная. Но я туда не пойду… А еще случай был. Вел когда-то ребят по Караби, дошли до Сухого озера. Тоже в туман попали, но я там все кочки знаю. Вдруг смотрю, — фигура мимо идет. Заметил нас, подбежал и говорит: мужики, а где здесь военная часть? Я ему: ты что?! Это же на север километров восемь! А он: я десять минут назад из машины вышел, она у части припаркована. И часы мне показывает. Я говорю: не может такого быть. А он ругнулся, и назад в туман ушел. А в прошлом году случай был…

— Ладно, харош грузить. Ты скажи мне, где пещера, и иди. А я его подожду.

— Это вон там, по склону Демерджи, на север. Но вы ее в тумане не найдете, — только зря время потеряете. К тому же там деревьев нет, а молнии людей любят. Сиди лучше здесь. Если он до вечера не появится, — иди в Лучистое, вызывай спасателей. А я на троллейбус пошел, на Перевал. Ну, счастливо!

— Спасателей! — Монгол проводил его взглядом, сплюнул, и сел под деревом, накрывшись куском полиэтилена. Недалеко в небе снова тяжело бумкнуло. Он злобно посмотрел наверх, затем полез в сумку Тома, и, достав бутылку спирта, щедро разбавил им чай.

— Ментов еще позвать. — Проговорил он, и, выпил, кривясь, до дна. Продышавшись, вышел на поляну и снова заорал.

— Ти-хий!

Ответа не было.

***

Том медленно брел вверх, по стоку. «Надо успокоиться». — Монотонно и глупо стучало в голове. Он уже почувствовал, что каждый неосмысленный спуск требует куда более трудного подъема, и теперь старался экономить силы. Но хуже всего было то беспомощное, угнетающее состояние слепоты, которую он ощущал с тех пор, как потерял ориентацию в пространстве. Наконец, он вернулся к дубку, по которому спускался вниз. Он не проскочил его по чистой случайности, заметив неподалеку от «тропы» свой ярко-красный фантик от конфеты.

Заморосил косой дождик. Том поднял голову вверх, в мутное покрывало тумана. Вокруг все также, невозмутимо покачивая ветвями, высился холодный, надменно отстраненный, молчаливый и вечный лес.

— Куда мне идти! — В беспомощном отчаянии он вдруг рухнул, как подкошенный, на колени, сам не понимая, что с ним происходит, то ли молясь, то ли кашляя, то ли рыдая. Слова не поддавались, лезли из него с трудом, как из тюбика, — глупые, сиплые, стыдные.

— Бог! Не знаю, есть ты или нет! Если ты есть, — помоги мне. Научи меня, куда идти! Помоги мне, пожалуйста.

Не особо надеясь на ответ, понимая всю нелепость, комичность просьбы, он в то же время осознавал странную верность своего поступка. Конечно, его оправданием могла быть лишь крайняя степень безвыходности, но каким-то непонятным образом Том чувствовал что-то еще, какое-то, непонятное внутреннее успокоение, которое никак не вязалось с его положением. Эта странная расслабленность даже несколько напугала его, как пугает истощенного человека осознание неминуемой смерти. Он живо вскочил с колен, и в ту же секунду в его сознании вспыхнула яркая картина. В памяти вспомнился вчерашний теплый вечер, когда они с Монголом шли по ту сторону седловины, и смотрели на Лысого Ивана. Перед глазами встала желтая песчаная дорога с высокими, пронизанными корнями сыпучими обочинами, и острые верхушки сосняка, рядами взбиравшегося вверх. Игорь рассказывал, что их насадили еще при Хрущеве, для укрепления склонов.

— Елки! — Вскрикнул он.

Место, где они остановились и ночевали, находилось у края ельника, а он тянулся далеко вдоль седловины, у подножия этой злополучной горы. Здесь же не было ни одной ели. Значит, нужно искать еловый лес!

Он попытался влезть назад по тому же дубку, но не тут-то было: его мокрая кора выскальзывала из рук, оставляя на ладонях грязные следы.

— Ах, ты так?! — Том даже разозлился. Он уперся спиной в его ствол, и, цепляясь за камни и ветки, взобрался на склон по скалистому обрыву. И снова пошел наугад, по скользкой, отполированной сырым туманом каменной полке, пока не увидел внизу, в рваном просвете туч несколько темно-зеленых остроконечных верхушек. Это случилось почти случайно, будто кто-то на миг, полунамеком приоткрыл плотную завесу облаков, — мол, смотри быстрее, только для тебя покажу чуть-чуть, больше не могу держать эти воздушные воды.

Не разбирая дороги, цепляясь за терновые колючки, продираясь сквозь заросли шиповника, он ринулся вниз. Его путь пересекла заброшенная лесная дорога. По ней давно никто не ездил: прямо посреди влажной выбоины от колеса росла высокая тонконогая поганка. Ельник, который он видел вдали, был еще ниже. Дорога шла параллельно ему, забирая резко вниз. Но, помня печальный опыт необдуманных спусков, Том наугад идти не хотел.

«Может это вообще не тот ельник, мало ли? — Его вновь разобрали сомнения. — ЗИЛа здесь точно было, а значит дорога левая».

Вокруг шумел старый лес: белесые мачты буков уносились вверх, пряча свои недостижимые кроны в низких облаках. А он все стоял посреди дороги, раздумывая, в какую сторону идти. Ветер утих. Солнце осветило деревья, и в туманном воздухе от их высоких стволов прочертились на миг длинные тени.

«Тени! Еще утро, а, значит, солнце где-то на юго-востоке. Нужно идти вниз!» — и он быстро зашагал по дороге.

Спуск окончился. Впереди показался шлагбаум. Дорога вильнула, и вывела его на другую, более наезженную, глубоко промытую колею. В свежих лужах виднелись четкие следы протекторов. Выше седловины дорога просматривалась хорошо, здесь же, по обочине, росли ели. Это значило, что нужно было идти вверх, налево. Не прошло и десяти минут, как он, усталый и мокрый, еще не веря своим глазам, увидел знакомую поляну и скрючившуюся под елкой фигуру Монгола.

Монгол сидел к нему спиной, накрывшись от дождя сумкой. Услышав шаги, он вскочил на ноги.

— Том, ты совсем дебил? Я думал, ты может подох уже!

— Я кричал. — Тяжело дыша, Том присел рядом.

— Я тоже! Голос, сука, сорвал.

— Дурак я, прости. В облаках ничего не слышно. Как в вате.

— Куда ты свалил?

— Пошел посмотреть, где партизаны. Рано встал, не хотел тебя будить.

— А, главное, не ясно, что делать. Сидеть и ждать, или в ментовку идти? — Монгол махнул рукой. — Ладно, упрощаем. Пошли уже куда-то.

Побросав в сумки свои нехитрые пожитки, они быстро двинулись вниз по дороге, ежась от первых крупных капель дождя.

Вскоре их накрыл ливень. Где-то рядом, почти над головой, в клубах серых туч гремели раскаты грома.

— Бам! Бам!

Тому казалось, что это партизаны заряжают тяжелые пушки, и что есть мочи бьют по немцам.

— Гром без эха. Никогда такого не слышал. — Том пытался отвлечь друга.

Монгол молчал, шлепая мокрыми кедами по разбитой дороге, превратившейся в сплошной ручей.

— Какой, нна, здесь Индеец? — Он вдруг схватился за голову. — На пляж, в тепло. Всё, точка.

Дождь усиливался, пока не превратился в сплошной ливень. Через полчаса одежда промокла насквозь, стала коробом, мешая идти.

— Ванна небесная! — Закрывая лицо от ледяных струй, прокричал Том.

Ручей превратился в поток. Они шлепали вниз, по щиколотку увязая в бурой жиже, стараясь обгонять резво несущиеся вниз камушки, веточки, листья. Еще через полчаса дождь вдруг прекратился, и из-за туч вышло солнце. Горы, недавно мрачно-фиолетовые, стали вдруг серебряными.

Дорога вильнула вправо, и исчезла за поворотом. Прямо через лес шла тропа.

— Пошли, срежем! — Сказал Том, и тут же умолк.

— А пошли! — Неожиданно согласился Монгол.

Они пошли по тропе прямо, через лесную чащу. Вокруг лежали исполинские, вывернутые с корнем стволы буков, словно туши невиданных змеев, обнажившие на изломах темно-розовую плоть древесины. Стволы некоторых деревьев, потерявших от времени кору, закручивались в спираль, будто огромные буры, прилетев неведомо откуда, ввинтились в землю, и стояли здесь веками, пока не сгнили совсем.

В послегрозовой тишине звенели, тихо падая, искрящиеся на солнце капли. Необычно яркие, светились умытые дождем листья.

— Грибы!

За поворотом дороги вдруг, — в траве, под деревьями, под ногами, куда ни кинь взгляд, — вылезли дождевики, лисички, белые. Некоторые храбро торчали прямо посреди тропы: нагибайся, рви, иди дальше. Их было очень много, и Том на секунду подумал, что они ненастоящие.
Он стянул с себя мокрую футболку, завязал ее, и вскоре она доверху наполнилась грибами. Еще через полчаса на лес снова опустился туман.

Тропа кончилась, и они снова вышли на дорогу. Поворот к троллейбусу на Перевал они скорее всего пропустили, но останавливаться и экспериментировать с непонятными проселочными дорогами, ведущими неизвестно куда, не хотелось. Всё, что было на них, давно промокло до нитки, а перспектива снова заблудиться и остаться ночевать в горах под дождем не радовала.

Том в тайне надеялся, что резко налетевшая непогода так же быстро и рассосется, но дождь превратился в затяжную мелкую морось, и не собирался останавливаться, глухо барабаня по опавшей многолетней листве. Разбитая, засыпанная крупными булыжниками дорога поворот за поворотом вела вниз, и казалось, ей не будет конца, если бы не лес, который заметно мельчал, то и дело разбиваясь на рощицы и уступая место небольшим кустистым полянам.

— Смотри, кто-то идет впереди! — Сказал Том, тыкая пальцем на обочину. Там, в промокшей грязи, дымился чей-то свежий окурок.

— Давай ускоримся, может он подскажет чего.

Они пошли быстрее. Неожиданно быстро темнело. Дождь снова усилился.

Через некоторое время впереди в вечернем дождевом мороке мелькнул силуэт человека.

— Привет!

Путника звали Иваном. Он был из Конотопа. Вдобавок он оказался поразительно похожим на их хорошего приятеля Ужа, с которым Том родился в один день и год.

— Ого! Почти земляк! — Хохотнул Монгол. — Сам где ночевать будешь?

— А я вижу, вы налегке. Ничего, у меня палатка есть! — Ободряюще пробасил Иван. — Она хоть и одноместная, но может как-то влезем! Да и село скоро.

— В советской одноместной трое легко вмещались. — Уверенно сказал Монгол.

Иван не ответил.

Лес кончился. Повсюду виднелись то ли небольшие деревья, то ли большие, покрытые шипами, кусты. Слева вдруг выплыл из темноты огромный каменный куб величиной с двухэтажный дом.

— Это место обвала. — Сказал Иван. — Я был тут. До села, мне кажется, еще минут пятнадцать.

Кусты измельчали, почти исчезли. Вскоре, сквозь непрерывный шум ливня они услышали лай собаки.

— Село! Дошли! — С облегчением выдохнул Том.

Они подошли к крайней хате, и остановились перед забором, глядя на свет одинокого окошка.

Иван развязал рюкзак и достал палатку.

— Ба, хоромы! — Присвистнул Том. — Ты сам-то в нее влезешь?!

То удивительное изделие, которое Иван назвал одноместной палаткой, по величине было похоже то ли на гроб, то ли на комфортабельный спальник с каркасом.

Монгол быстро оценил положение, присвистнул.

— Ладно. Пойду в деревню. — Сказал он.

— Ага. Кому мы нужны. Кто же пустит не пойми кого, да еще ночью?! — С сомнением проговорил Том.

— А какие варианты? Я бы пустил. Да вот и свет горит. Пойду спрошу.

Упрямо повторил Монгол, и ушел. 

Они стояли под деревом, молча глядя в холодную мокрую пустоту. Ливень в незнакомом месте особенно удручает. Прошло время шуток, причитаний и нервного хохота. Прошло все, кроме холода и усталости. Не осталось ни мыслей, ни идей. Отсутствие сил притупляет даже неприятные переживания. Тому казалось, что лучше просто стоять вот так, промокшим до нитки, под бесконечным дождем, потому что всё остальное — только хуже. Они и стояли. А дождь лил и лил, будто бы в этом мире не осталось ничего, кроме дождя.

— Пошли! — Монгол призывно махнул им рукой.

Похватав вещи, они пошли на голос, на свет.

— Заходите, гости дорогие, располагайтесь. Да не волнуйтесь вы, вас таких много ко мне ходит. — Весело сказал им хозяин, хорошо выбритый худощавый человек лет сорока, с седеющими висками и быстрыми блестящими глазами. — Вас тут много таких ходит. А моя хата — с краю. Да заходите же скорее.

Еще не веря, Том осторожно вошел в дом, и тут же стукнулся головой о невысокую притолоку. Медленно, одеревеневшими от холода обескровленными пальцами они поснимали с себя опостылевшую мокрую обувь, носки, футболки.

В большой пустоватой комнате было жарко натоплено. Пахло молоком, капустой, травами, обжитым жильем.

— Снимайте одежду. Вешайте сюда! — хозяин показал им на веревку посреди комнаты. — Я вот как раз сегодня стирал, и не убрал.

Хата была приземистая, просторная, небогатая. Старый круглый стол, стулья, ковер на стене, небольшой сервант с сервизом. В центре дома располагалась большая, потрескивающая дровами, беленая печь. От нее веяло теплом. Над печью висели большие пучки травы, каких-то сушеных цветов. По печи ползали маленькие дети. Они бегали за печью, выглядывали из-под стола, прятались за шкафами и занавесками, с застенчивым любопытством разглядывая незнакомцев из-за развешенных повсюду пеленок. Вскоре Том понял, что не может их сосчитать.

— Это сколько же у вас детей?

— Восемь. 

— А хозяйка где?

— В роддоме.

Через полчаса, уже немного отогревшись, они пили травяной чай и ели жареное сало.

— А не страшно вот так пускать к себе незнакомых?

— Я стараюсь жить по заповедям Божиим, и везде дела Христовы творить. — Ответил хозяин. — Ближнему всегда нужно помогать.

Том хотел было поспорить на счет религии, ввернуть пару известных распространенных шпилек, и уже открыл было рот, но тут вспомнил сегодняшнее утро в горах, и себя — жалкого, немощного, молящегося... И умолк.

«Может случайно все это, то воспоминание, про елочки? — Пришло в голову. — Стресс, там, или повезло просто? Но я же не вспоминал, да и не вспомнил бы. Оно ведь само пришло, аккурат в ту самую секунду. Если Бога нет, то это все случайно. А если есть, если Он помог мне, а я спишу это на случайность... Это ли не предательство?»

— Мы все забыли Христа. — Продолжал хозяин, пеленая щекастое румяное дитя. — Многим и так хорошо. Потому что Христос требует меняться. Рядом с ним сложно выпить, или покурить. Неуютно как-то. Христа не любят, гонят отовсюду. Христа распинают всегда и везде, куда бы он ни пришел. Будь он посреди нас, — его бы послезавтра распяли. Мы не любим нравоучений. Даже если нравоучитель прав, и от этого зависит наше спасение.

— Вер много, много и нравоучений. — Сказал Иван.

— А еще у вас тут грибов много, — перебил его Монгол. — Мы набрали чуток. Может заберете?

— Спасибо, у меня своих хватает. Здесь вообще грибов полно. Как дождь, — так и грибы.

— А это что у там за камни лежат? Обвал был? — Спросил Том.

— Давненько. В 1927 году, после землетрясения. Раньше Лучистое больше было, потом его от опасных мест отодвинули… Ладно, ребята. Я вижу, что вы еле живые! Ложитесь-ка спать.

Хозяин выдал им одеяла, и они без лишних слов повалились в ряд на деревянном полу.

Утро началось с петухами. Сухие и счастливые, они оделись, поблагодарили хозяина. Тот стоял у калитки, помахал им рукой, и пошел в дом…