Портал «Православие и мир» продолжает путешествие по закулисью религиозной журналистики. Идея серии бесед принадлежит публицисту Марии Свешниковой, исполнение – редактору портала Анне Даниловой.
«Что скажет Легойда?» — всерьез или в шутку, но все же нередко думают журналисты, пишущие о религии и Церкви.
Профессор МГИМО, член Общественной палаты и главред самого известного православного журнала «Фома» уже несколько лет совмещает две противоречащие друг другу работы: редактора и публициста, которому надо написать понеожиданнее, и церковного «министра печати», которому надо проследить, чтобы неожиданностей и неправильных трактовок церковной жизни в СМИ не было.
Загадочный Синодальный информационный отдел Русской Православной Церкви располагается в Андреевском монастыре — минут 15 от метро «Воробьевы горы» по набережной. Дойти непросто, зимой — страшновато.
Зато много места — это не редакция «Фомы», где не повернуться. В ожидании интервью расспрашиваю секретаря о графике Легойды: вчера освободился часам к десяти, до 23:00 — звонки, часам к 5 утра наконец досмотрел фильм, по которому утром будут звонить за комментарием, днем принимал экзамены, оттуда сам на прием — к Святейшему Патриарху, вот сейчас только ушли аспиранты-практиканты, сделает пару звонков — и будет готов давать интервью.
«Только Вы пооперативнее, потому что уже на 20:00 следующее интервью запланировано». Как я и догадывалась, во время интервью дел не убавилось — Легойда в ходе беседы одновременно просматривал эфир «Союза» — получилось ли у них снять что-то совместно задуманное или нет. Кстати, кажется, не очень получилось.
Кандидат политический наук, профессор МГИМО. Главный редактор журнала «ФОМА» Председатель правления Фонда содействия развитию культурно-просветительской деятельности «Фома Центр». Член общественного экспертного совета при Комиссии МГД по межнациональным и межконфессиональным отношениям. Председатель Комиссии по вопросам образования Общественного Совета Центрального федерального округа. Постоянный член жюри гуманитарной телевикторины для старшеклассников «Умники и умницы»(«1-й канал»). Член редакционной коллегии журнала «Альфа и Омега».
— В чем состоит Ваша основная задача в должности главы Синодального информационного отдела?
— Моя основная задача — чтобы Отдел работал, причем работал эффективно. А вот если говорить про задачи самого Отдела, то здесь несколько условно можно выделить два направления: взаимодействие со светскими СМИ и с православными СМИ и епархиальными пресс-службами и иными информационными подразделениями.
Что касается светских СМИ, здесь мы ставим перед собой также две основные задачи: первая — позиция Церкви должна присутствовать в медийном поле, вторая — она должна быть выражена адекватно: и по форме, и по содержанию. Вкратце так. Немного, но и непросто, уверяю Вас.
Что касается «своих», церковных, медиаресурсов, то здесь основная задача Отдела — построение единого информационного пространства всей Церкви. Конечно, в первую очередь в смысловом плане, а не в технологическом. Технологиями мы занимаемся в меньшей степени, в отличие от нашего светского vis-a-vis — Министерства связи и массовых коммуникаций РФ. С этой целью мы пытаемся развивать собственные информационные, медийные ресурсы.
В октябре 2010 года на фестивале православных СМИ «Вера и слово» состоялась презентация официального видеоканала Русской Православной Церкви на «YouTube» — для тех, кто все меньше читает на бумажных носителях и больше смотрит. Мы даем людям возможность получать информацию о Церкви в том числе и в формате коротких привычных роликов, ведь именно такой формат считается наиболее «ходовым», удобным для интернет-пользователей.
— Ситуация в области современной религиозной журналистики далека от удовлетворительной…
— Действительно, перед сообществом православных СМИ стоит еще целый ряд важных и амбициозных задач. У нас до сих пор нет православной газеты — общественной, массовой, значимой для широкого читателя. Нет еженедельного концептуального журнала, такого, который можно было бы встроить в один ряд с теми же «Итогами», «Коммерсант-Властью», «Экспертом». Вместе с тем, я не уверен, что это сегодня — главные проблемы в нашей информационной работе.
— А что Вам кажется более важным?
— Назову несколько вещей. Во-первых, это жизнестойкость в СМИ ряда ложных стереотипов о Церкви («Церковь богатая, а никому не помогает»; «Церковь срослась с властью» и проч.).
Во-вторых, нежелание (неумение?) многих авторов писать о том, что в Церкви действительно главное, а не о второстепенных вещах. Я сейчас говорю даже не про скандалы (или псевдоскандалы), но именно про второстепенные вещи для Церкви. Второстепенные с точки зрения церковной самоидентичности, конечно — если Вы мне позволите так выразиться.
— Но разве наличие своей газеты или популярного еженедельного журнала не помогли бы решить эти проблемы?
— Думаю, лишь отчасти. Они помогли бы решить проблему наличия канала адекватного донесения до аудитории мнения Церкви. Но я говорю обо всей картине церковной жизни, которая сегодня рисуется светскими СМИ и доходит до читателя или зрителя по другим каналам.
— Самая большая проблема православной журналистики сегодня?
— Я говорил об этом уже много раз. Православная журналистика, коль скоро она претендует на это звание, должна быть христоцентричной. Без этого в ее существовании нет смысла.
Если говорить о более технических проблемах — многим православным СМИ не хватает оперативности в реагировании на важные общественные события. По идее, именно православная журналистика должна давать церковную, нравственную оценку тому, что происходит в нашем обществе. А удается это далеко не всегда и не всем. Но кое-кому удается. Вот Правмиру, например. Я бы даже сказал, что вы иногда слишком оперативно реагируете. Можно и подольше подумать: вдруг что-то не стоит публиковать. Это, конечно, можете вырезать, если захотите.
— Добрались до неразрешимого: низкая оперативность плоха, высокая оперативность тоже плоха – «Зачем вы перевели эту новость» и «почему взяли комментарий у N». Трудно. И что же Вас в МГИМО тогда толкнуло на этот сложный путь православной журналистики?
— А что, в МГИМО нечистые животные учатся, что ли?
Если же говорить серьезно, я перед собой никогда не ставил задачу заниматься религиозной журналистикой. Вообще, преподавание мне всегда нравилось больше. И сейчас, пожалуй, по-прежнему больше всего нравится. Но годы учебы в институте стали для меня временем знакомства с жизнью Церкви. А потом появилось и желание, и благословение делать журнал. Собственно, это была наша своеобразная попытка таким образом ответить на вопрос: что такое вера, что значит «жить по Евангелию»? Мы вели много разговоров с однокурсниками о вере, о жизни и смерти, о чести и достоинстве. Такие кухонные «советские» разговоры, только не про власть (точнее, против власти), а про главное: зачем жить и зачем умирать.
Смерть миру!
— Расскажете об атмосфере того времени?
— Звучит как вопрос ветерану Отечественной войны 1812 года. Это вообще не так давно было… Хотя, наверное, Вы правы — атмосфера с тех пор поменялась. Я бы сказал, перефразируя Ясперса, что это было мини-осевое время. По крайней мере, для журналистики.
Появились основные печатные православные издания последних двадцати лет. В 1994 году вышел журнал «Альфа и Омега», в 1995 году — газета «Татьянин день» и журнал «Встреча», а в 1996 — журнал «Фома». С тех пор, кстати, новых журнальных форматов не создано.
Конечно, и мы не Христофоры Колумбы, журналы придумали до нас, но, как мне кажется, все последующие издания так или иначе отрабатывали уже существующие форматы. Разве что журнал «Виноград» — нет. А еще относительно недавно появился журнал «Фамилия», выходит в Киеве.
— А как появился «Фома»?
— В начале 90-х я год провел в США, в одном из университетов Северной Калифорнии.
Там познакомился с людьми из общины, которую основали в свое время отец Серафим (Роуз) и отец Герман (Подмошенский). В городе, где я учился, был даже… Богоявленский скит. Обычный с виду дом, в котором жили два молодых послушника, один из них — бывший рок-музыкант. Они стали выпускать журнал для панков — Death to the World — Смерть миру. Я им немножко помогал.
Когда я уезжал, отец Герман мне сказал, что теперь надо выпускать журнал в России. Я говорю: «Отче, я же не панковал никогда, какой из меня панк!». Ответ был таким: «Тебе Бог дал голову, теперь научись ею пользоваться. Придумай так, чтобы получился интересный православный журнал».
Так я и уехал из Штатов с этим благословением. Не знаю, научился ли я пользоваться головой, но поломал ее здорово.
Сначала мы с Владом Томачинским (ныне — иеромонах Симеон — прим. ред.) хотели вместе делать журнал. Помню, он даже написал какую-то сказку — в качестве первой публикации. Тогда это на меня не произвело большого впечатления.
Мы с Владом очень дружили и до сих пор относимся друг к другу тепло. И, знаете, я очень рад, что у нас не получилось совместного издания. Потому что в результате вместо одного плохого СМИ — в случае, если бы мы продолжали совместный творческий поиск, который явно не клеился — получилось два далеко не самых плохих. Влад сделал «Татьянин День» и был, на мой взгляд, его лучшим главными редактором, да не обидятся на меня все последующие и достойные главреды этого прекрасного издания (говорю, в первую очередь, об эпохе бумажного «ТД»). А мы спустя непродолжительное время сделали «Фому».
— Как «искали людей»?
— Мой близкий друг и крестник Алексей Захаров, знавший о мучительных поисках братьев по несчастью, однажды пришел ко мне с экземпляром центральной газеты профсоюзов «Солидарность» и со словами: «Ты ищешь человека? Вот кто тебе нужен». И протянул номер газеты, где была опубликована статья Владимира Гурболикова.
Оба текста были на церковную темы. Точнее, первый – с вопросами, сомнениями и даже претензиями, а второй — с попыткой ответа. Очень хорошего, надо сказать, ответа. Я даже название Володиной статья помню: «Место встречи изменить нельзя». Это про Церковь. Мы потом переработанный вариант этого текста опубликовали в «Фоме» с заголовком «Эра недоверия, или Место встречи изменить нельзя». Программная была статья. Ну вот, я тогда Володю прочел и понял: место встречи изменить нельзя. Таким местом оказался храм Иоанна Богослова возле Пушкинской площади. Володя с Лешей оба были его прихожанами. Так мы встретились, и все вопросы о поиске партнера отпали. Мы поняли, что сможем работать вместе. Так и работаем уже 15 лет. Это большое счастье и милость Божия.
— С места в карьер?
— Я, конечно, многого тогда не понимал и не умел в профессии, хотя и заканчивал журналистский факультет. Кроме того… Как стандартно рисуется (или мне тогда рисовался) путь журналиста: сначала бегаешь с диктофоном, блокнотом, еще с чем-то, а потом растешь, растешь… Может, станешь редактором. Знаете, как говорят: прошел путь от сантехника до министра… У меня было совсем не так. В, так сказать, фомовской трудовой книжке у меня всего две записи: редактор, точнее — соредактор, потом — главный редактор.
…«Фома» не задумывался как профессиональный проект. В том смысле, что мы не писали бизнес-планов, да и вообще почти никаких планов не писали. Длительное время не получали за свою работу деньги… Переход к «Фоме» как к профессиональному изданию — это был очень серьезный и важный этап. Просто в какой-то момент мы поняли: нельзя издеваться над читателями и выпускать журнал три раза в год, когда тебе захочется. А ведь бывало, что хочется, а средств на выпуск нет…
— Есть история про три рождения журнала…
— Да. Это, кажется, я придумал рассказ про три рождения. Ну, или мне хочется думать, что я. Первое — когда мы с Володей встретились. Второе — когда придумали название. Оно приснилось Володиной жене Кате. Мне, кстати, тогда один мой православный друг и издатель сказал строго: «Женщине? Приснилось? Ни за что нельзя так называть!». Ну, и я поступил строго по классике. Точнее, по киноклассике.
- ?!
- Помните, в «Служебном романе» героиня Ахеджаковой спрашивает у своей начальницы-«мымры», что та думает про сапоги, которые ей предложили купить. И после ответа начальницы, что та бы никогда не взяла, однозначно резюмирует: «Значит, хорошие сапоги, надо брать».
Хотя, наверное, это я сейчас для Вас придумал. А первая моя реакция на Катин сон была отрицательной. Но потом мы поняли, что обречены на это название. А третье рождение – это когда отец Аркадий Шатов (ныне епископ Пантелеимон (Шатов) — прим. ред) дал нам денег на первый выпуск журнала. Не от финансового изобилия отдал — думаю, эти средства были предназначены на какие-то другие важные дела, на жизнь прихода. Но без его помощи ничего бы не было. Мы ему показали макет. Он спросил, почему не издан журнал до сих пор. Денег нет, говорим. Сколько надо? Столько-то. Берите. Отдадите потом, если сможете.
— Смогли?
— Да, насколько я помню. Так отец Аркадий стал нашим крестным отцом. И долгое время был негласным духовником издания, прочитывал все тексты. Очень нам помогал. Бывали случаи, когда мы спорили о возможности публикации того или иного материала. Может быть, поэтому в какой-то момент и появился «Нескучный сад» и отец Аркадий стал его «гласным» духовником.
— А какие были еще варианты названий?
— Я хотел назвать «Преображение», чтобы было все просто и понятно — прочитал журнал и преобразился. Открыл сомневающимся, закрыл верующим! А потом выяснилось, что так назывался журнал московских феминисток. Володя хотел назвать журнал «Двери», «Ковчег»… А много лет спустя приятель-маркетолог сказал мне, что лучшим названием для журнала является существительное мужского рода из двух слогов. Что тут скажешь? Только: промыслительно, как говорят православные.
— И никаких казусов с названием не было?
— Казусов не помню. Но вот вспоминаю, что когда я показал первый номер заведующему кафедрой философии МГИМО Алексею Викторовичу Шестопалу, он спросил: «Фома? Это какой Фома? Аквинский?». Я сказал, что апостол. И Алексей Викторович стал членом нашего редакционного совета.
— Большую роль в развитии журнала сыграла Марина Андреевна Журинская, редактор «Альфы и Омеги», правильно?
— Сыграла и играет. И в жизни журнала, и в моей жизни. Я счастлив, что знаком с Мариной Андреевной и имею возможность с ней общаться. Именно МАЖ (как мы ее иногда называем во внутриредакционной переписке) железно сформулировала, что православный журнал должен быть христоцентричным. Если он таковым не является, то не имеет права на существование. Я был сегодня утром у нее, ехал и мучительно пытался вспомнить, как мы с ней познакомились. Честно говоря, первую встречу так и не вспомнил в деталях. Марина Андреевна — великая женщина. Повторяю, я счастлив, что имею возможность с ней общаться. Хотя, признаюсь, это общение не всегда бывает простым.
Марина Журинская в редакции "Фомы"
Она принадлежит к тому кругу людей, которых уже почти нет. И по уровню культуры, знаний, и по владению словом, и по полету мысли, так сказать. Это люди, после общения с которыми хочется что-то делать. Поговорив с Мариной Андреевной, всегда хочется узнать больше, прочитать книжку, как-то себя подтянуть под ее уровень.
— Что значит — «христоцентричность» журнала?
— Христоцентричность — это всегда разговор о главном в христианстве. Как-то у нас в Питере были псевдодебаты с популярным питерским писателем-католиком. Он сказал что-то вроде того, что в православных журналах встречает много материалов о величии России, о ценности монархии, о вкладе православия в культуру и других подобных вещах, но очень мало — об Основателе христианства. Полагаю, здесь есть над чем задуматься.
Это не значит, конечно, что на каждой странице должно быть слово «Христос». Для нас всегда важной была личная тональность. Наш девиз — показать красоту Православия — как писал протоиерей Валентин Свенцицкий. Поэтому мы сразу сказали, что не пишем про секты, ни с кем не воюем.
— А что плохого в предостережении, полемике?
— Человек может из бездны греха воззвать к Богу, а может тянуться к красоте и любви. У нас в основном виден второй путь, хотя, конечно, если посмотреть личные признания, которыми «Фома» был всегда богат, там есть и бездна греха, из которой человек пытается вырваться.
— Кого еще Вы бы отнесли к числу своих учителей?
— Безусловно, Юрия Павловича Вяземского, сыгравшего в моей жизни огромную роль. У него я многому учился и до сих пор учусь — не только как у преподавателя или научного руководителя, но и как у мыслителя и художника. В школьные годы у меня был старший друг и учитель, Вячеслав Николаевич Дьяков. К сожалению, мы сейчас живем в разных странах (я вырос в Северном Казахстане) и очень редко видимся и общаемся.
Я всегда очень внимательно слушал Володю Гурболикова, потому что он формулировал, создавал и создает творческую и личностную составляющую журнала. Мы постоянно все обсуждали и одновременно с этим оба учились жить церковной жизнью. Сейчас, к сожалению, мы общаемся намного меньше, но всегда хорошо друг друга чувствуем и понимаем. Владимир Александрович помог мне сломать стереотип, что друзья не могут вместе работать.
— Чему научились, что восприняли друг у друга?
— В самом начале «славных дел» Володя мне всегда говорил, что надо писать проще: «Почему ты не пишешь так, как ты рассказываешь? Ты рассказываешь всегда очень интересно. А когда пишешь, то хочется сразу умереть».
Ну, он как-то нежнее это говорил, но смысл был такой. Помню, что я переписывал тексты по семь раз. Володя всегда говорил, что в тексте должна быть не нарочитая мораль, а «картинки» — рассказы, в которых человек сам эту мораль увидит и ее для себя выведет.
— А сами о чем больше любите писать?
— Я больше люблю читать. А писать… Всегда нравилась научно-популярная работа. С удовольствием сидел над статьями про Галилея и Бруно.
— В современных СМИ есть ли хорошие, радующие примеры правильной тональности и разговора?
— Да, безусловно. Постепенно идет отход от музейного рассказа о православии.
За последний год мне часто приходилось общаться с руководством ведущих телеканалов, у них много заявок на православные фильмы.
На Первом канале в этом году вышла трилогия «Рождество — Великий пост — Пасха». Помню, на совещании с создателями этой трилогии я сидел и не верил своим глазам: где я: На Первом канале или на планерке Фомы? Так это близко по подходам. Конечно, этот фильм можно и покритиковать, но попытка, как мне кажется, очень удачная. И правильная. Очень важна сама интенция сделать такой фильм.
— А какие феномены Вы бы отнесли к настоящим провалам в области религиозной журналистики?
— Без комментариев. 🙂 (смайлик вписан собственноручно Легойдой – прим. ред.)
— А если говорить о каких-то неотработанных больших сюжетах? Тему новомучеников наши СМИ смогли раскрыть?
— Что значит: раскрыть? Это же не сочинение на заданную тему. Это постоянная работа. Пока она, с моей точки зрения, неудовлетворительна. Но что-то уже сделано. Что-то делается. Проблема в том, что, на мой взгляд, почитание новомучеников вообще не стало фундаментальной частью нашей церковной жизни. Очень много трудов понесла комиссия по канонизация. Но эти труды пока еще малоизвестны даже людям Церкви – если говорить о массовом масштабе. Поэтому очень важно, что последний Архиерейский собор дал ряд серьезных поручений Синодальным учреждениями в связи с почитанием новомучеников.
Отношение к памяти новомучеников — это косвенное указание на страшную черту, присутствующую в нашей церковной жизни — ее внешнюю формальность. Понятно, о чем можно молиться святителю Николаю – о мореплавателях, путешествующих. Великомученику и целителю Пантелеимону – тоже понятно, о чем молиться. А чего просить у новомучеников? Укрепления в вере. Неужели не нужно?
— Мы свели большинство очень важных и острых проблем человека и его духовной жизни к такому набору сентенций, которые не читают, заранее зная, что об этом скажут. Получается, что мы сами для себя очень многие темы закрыли. Есть какие-то перспективы? До этого мы говорили об экстенсивном развитии, в области экспертной журналистики. С интенсивным нам что делать?
— Я думаю, прежде чем говорить о каком-то развитии, мы должны попытаться понять, почему так получилось. Изменения, которые происходят в мире, настолько быстрые, что мы не всегда за ними успеваем.
Та же самая проблема происходит в образовании, потому что сегодняшние студенты по-другому подготовлены, у тинейджеров иначе работает мозг. Они привыкли получать информацию по таким каналам, по которым им ее никто не дает, потому что поколение преподавателей не перестроилось.
В чем специфика именно современного этапа развития информационного общества? Объем и скорость циркулирования информации обрекают нас не на ее поиски, а на отсев. «Информационная модель» Шерлока Холмса, не желавшего забивать голову ненужными знаниями и лишней информацией, сегодня — удел практически каждого человека, который работает с потоком информации.
Модель телевидения, где десятки каналов, — это модель информационного общества будущего. Выход, который я вижу, — это создание нишевых профессиональных ресурсов, которые будут «цеплять» человека с разных сторон. Я могу взять и положить рядом отзывы на журнал «Фома», положительные и отрицательные. Я могу согласиться и с теми, и с другими. Просто пишут разные люди. Трюизм: для разных людей нужно создавать разные вещи. По исполнению, по способу донесения мысли. Но христоцентричные по сути.
Тогда мы можем спокойно делать такой журнал для панков, который издавали в маленьком городе в Калифорнии. Этот журнал был потрясающе популярен. Он не был интересен никому, кроме самих панков и специалистов, которые на это смотрели с позиции исследователей контркультуры. Но он достигал цели в этой конкретной аудитории.
Это как «дилемма преподавателя». Приходишь в аудиторию, там есть до тридцати процентов тех, кто хочет и может учиться, до тридцати процентов тех, кто не может и не хочет учиться, и болото, которое между ними колышется. И ты понимаешь, что ты читаешь высокоумную лекцию, и тебя слушают тридцать процентов, а если ты расскажешь анекдот, то тебя слушают все. Нам нужно эту аудиторию разбить и работать с разными людьми.
Я уверен, что в ближайшие пять лет можно наращивать тиражи «Фомы», «Нескучного сада», «Славянки», потому что есть люди, которые будут читать. И не только из-за качества изданий, но не в последнюю очередь оттого, что голод к этой теме есть. Но общемировую тенденцию падения печатных тиражей мы, конечно, не изменим.
Есть вещи, которые с помощью СМИ не меняются. Почему сейчас нужно построить минимум двести храмов в Москве? Элементарно: у священников нет возможности быть духовниками, когда к тебе на исповедь стоит сто человек…
— А что можно назвать среди достижений последних лет? Какие-то развеянные мифы?
— Думаю, отчасти развеян стереотип о том, что Церковь — это собрание антиинтеллектуалов, которые якобы нигде не могут состояться и поэтому они пришли в храмы. Правда, остается проблема взаимодействия Церкви с академическим обществом — извечная проблема, о которой в свое время писал Киреевский. Язык святоотеческих интуиций не был переведен на язык, на котором говорит современная наука, и они друг для друга чужие.
— Сложилась ли сегодня экспертная религиозная журналистика в России в области церковных и пишущих на религиозные темы СМИ?
— Экспертов в западном понимании у нас немного. Конечно, мы должны работать с экспертным сообществом. Но скамейка людей, которые способны выступать в качестве аналитиков, очень небольшая. Отдельные публицисты разбираются в теме, но круг этих товарищей очень узок.
Пристальнейшим образом наблюдая за трактовкой и анализом церковных событий в светских СМИ, могу сказать, что большинство из этих трактовок не выдерживают критики. А ведь эти объяснения могут быть очень правдоподобными. Но вообще псевдоэкспертность характерна сегодня для любой среды. Есть немало людей, гордо именующих себя политологами, а их объяснения политического процесса страшно далеки от реальности. Вот часто шутят, что политолог — это человек, который легко объясняет любые события, а потом, когда они не происходят, объясняет, почему они не произошли. Кажется, такая же шутка есть и про политика.
— Каковы перспективы у экспертной полемики в нише православных СМИ?
— Я думаю, что в православных СМИ экспертная журналистика обязательно должна сложиться. Другое дело, что она будет иметь свои особенности. Мы не уйдем от специфики интерпретаций, здесь все равно будут играть свою роль ценностные установки. Есть еще вопрос: какие проблемы и в каком формате должны обсуждаться.
Есть позиция — нельзя выносить сор из избы. Это, между прочим, очень здравая позиция. Это про Хамов грех.
Но это не значит, что нельзя ничего критиковать или что сейчас нет критического отношения к церковной жизни. Возьмите выступления Святейшего Патриарха… Я не могу вспомнить ни одного руководителя крупной организации, корпорации, который был бы так же требователен к себе и так метко бы указывал на болевые точки церковной жизни. Вот выступление Патриарха о монашеском карьеризме, к примеру. Нам говорят: Церковь себя не критикует. Позвольте, у нас первое лицо так критикует недостатки церковной жизни, что мало никому не покажется.
Другое дело, что руководство Церкви настроено на конструктив, и это очень правильная и мудрая, на мой взгляд, позиция. Мы хотим конструктивного обсуждения проблемы? Хотим. Мы создали Межсоборное присутствие. Работает ли оно идеально? Пока нет. Но оно работает, и реальные плоды его трудов уже есть.
Часто под аналитикой понимают вещи совершенно не конструктивные, острую подачу жареных фактов. Когда прошлым летом мы были на Соловках, ко мне подошли корреспонденты одного известного журнала, писавшие статью про открытое письмо жителей Соловков президенту Медведеву, с вопросом: «Что Вы по этому поводу думаете?». Отвечаю, что мне не известно, что это за письмо жителей Соловков, ибо на обсуждаемом документе нет ни одной подписи. Единственное письмо с подписями (кстати, подписей там больше 400), — это приветствие от жителей и гостей Соловков Патриарху.
Снова «факты и интерпретации» — в «письме» говорится, что церковники захватили остров Анзер и не пускают туда частные экскурсии. Тема для экспертной журналистики, правда? Да, люди из серьезного издания пишут аналитический материал. А ведь дело в том, что из-за соображений безопасности на остров Анзер нельзя пускать людей без проводников, потому что там можно потеряться и умереть. По каждому пункту, зная ситуацию изнутри, есть что сказать. А люди, которые писали аналитику, говорят: мы беседовали с жителями. Но беседовали только с теми, кто разделял их точку зрения. Это что, экспертная журналистика?
Прозрачность, открытость — это правильно. Но надо всем — и внешним, и внутренним — помнить, что такое Церковь и Чьей правдой она стоит. В свое время блаженный Августин, полемизируя с донатистами, подчеркивал: поведение отдельных людей в среде духовенства влияет на авторитет Церкви, но не влияет на Ее истину.
Вот человек искренне считает, что хочет уврачевать язвы церковной жизни. К какому он придет результату? Кого будет больше? Не тех ли, кто соблазнится? Вопросы, связанные с какими-то проблемами конкретной личности, — это всегда деликатный вопрос. Эти проблемы можно обсуждать, но нужно обсуждать именно проблемы, а не людей.
— А блоги?
— Ну, все знают мое трепетное отношение к блогам. Я могу сказать, что проще всего дезинформировать человека в блоге.
Я высказывал свое недоумение одному известному блоггеру: зачем так? Можно же высказаться о проблеме, издании, но зачем переходить на личности? Если человек, считающий себя православным, говорит про другого человека, что он дурак, то единственное, что он может, — это извиниться. Если он этого не делает, все остальное вообще никому не интересно…
Понимаете, мы сейчас нередко копаемся в мелких проблемах. А я скажу, что мы стоим перед очень серьезной и страшной проблемой. Она заключается в том, что пройдет еще несколько лет, и восприятие православных как наследников тех, кто страдал за веру, уйдет в прошлое. Точнее, о Церкви будут судить все больше по тому, что из себя представляем мы — те, кто сегодня называет себя православными. И нас все чаще критически будут сравнивать с нашим дедами, претерпевшими многое и до конца. Иными словами, единственное, что мы можем показать обществу, — это наша благочестивая жизнь во Христе. Мы уже не сможем спрятаться за спины святых. И что мы тогда будем показывать?
Если христиане не будут жить по-христиански, то, несмотря на все усилия священноначалия, на все газеты и журналы, мы начнем катастрофически терять соль. Мы перестанем быть солеными. А эта вещь не начинается с публикаций, я глубоко в этом убежден. Она начинается на исповеди и на ней заканчивается. Вот об этом надо думать, говорить и писать. И я очень надеюсь, что призыв к подлинной христианской жизни, о которой сегодня постоянно говорит Святейший Патриарх, многие священники и миряне нашей Церкви, будет услышан и реализован.
— Если мы возьмем официальные епархиальные издания, то многие из них длительное время развивались по законам дилетантизма и неофитства, а не корпоративных изданий. Вспомним газеты 90-х годов, в которых печатали отрывки трудов богословов, отцов Церкви. Это не журналистика вообще, это проекция книг на газету.
Другое дело, что здесь есть слово «православный». Мы долго думали над тем, ставить это слово на обложку нашего журнала или нет. Я у своей знакомой (а она принадлежит к Армянской Апостольской Церкви) как-то спросил: что ей не нравится в журнале «Фома». Она сказала: прежде всего, мне не нравится слово «православный», потому что ты меня сразу выводишь за рамки своей аудитории. В этом смысле можно сказать, что мы как-то ограничиваем, декларируя свою ориентацию. Но когда человек начинает знакомиться с этими изданиями, он понимает, что его содержание действительно широко. Возьмите, к примеру, относительно недавнюю статью «Нескучного сада» про воспитание детей. Что, она ограничена? Нет, любой человек может прочитать с большим интересом.
— Как Вы видите дальнейшее развитие православных средств массовой информации? В 1990-е годы была безумно интересна «НГ-религии» — все читали и обсуждали, хотя градус полемики нередко зашкаливал…
— НГ-Религии «времен Шевченко» — это отдельная, очень интересная история… Но, я убежден, что журналы типа «Нескучного сада», «Фомы» — это журналы почти для широкого чтения, и они могли бы иметь совсем другой тираж. Просто у нас нет возможности создать те условия, при которых тираж будет расти.
Я уверен, что тираж «Фомы» при определенной раскрутке спокойно можно увеличить до ста тысяч экземпляров, это труда не составит. Это вопрос распространения, а не контента.
— А можно ли сегодня создать условия, в которых православные журналисты могли бы жить на свои зарплаты?
— Профессионал должен получать за свою работу деньги, это аксиома. Более того: человек не должен умирать с голоду. Наша установка 90-х работать «во славу Божию» имеет, так сказать, естественные пределы реализуемости. Она не должна закончиться, как история про дедушку, который приучал лошадь… не есть. И почти уже приучил, только вот она «вдруг» околела. Так что условия надо создавать.
Но при этом, деньги не могут быть главной мотивацией работы. Скажем, журнал «Фома» создавался при участии многих людей из МГИМО, которые сознательно не шли на ту зарплату, на которую они могли рассчитывать после такого института. Долгое время многие вообще без денег работали. Выше я сказал, что это тоже неправильно. Но если мы говорим о том, что христианин должен приносить жертву, то это мы оставляем для книжек и красивых историй — или все-таки нет?
— Владимир Романович, скажите, пожалуйста, что Вы относите к наиболее важным задачам, которые были решены на данный момент? Вы сами что считаете достижением в информационном пространстве?
— Вы знаете, про достижения не хотелось бы говорить. Пусть другие судят. Могу лишь сказать, что к тому, что сегодня показывают и пишут СМИ о Церкви, мы в СИНФО имеем непосредственное отношение. Иногда самое прямое. И, безусловно, несем за это определенного рода ответственность. И за удачи, и за провалы.
— Вы ездите все время с Патриархом, чтобы давать комментарии местными СМИ?
— Мои задачи в поездках различны и многообразны. И определяются как характером информационной работы, так и спецификой самой поездки.
— Скажите, какой перспективы на сегодняшний день Вы боитесь для развития религиозной тематики в средствах массовой информации?
— Честно говоря, я не боюсь никакой перспективы. А чего бояться? Работать надо. Честно и много.
— Хорошо, предположу, что Вы, наверное, боитесь того, что продолжится выхолащивание в СМИ религиозной темы, когда она, например, перестанет быть интересной. Мы же сегодня уже говорили, что происходит в православных СМИ со многими темами новомучеников, покаяния, поста, о которых просто никто не знает, что писать, и никого это не волнует. Не боитесь такого, что это станет чем-то таким обыденным и никому не интересным?
— Не боюсь. Есть эсхатологическая перспектива. Я не хочу сейчас впадать в апокалиптические настроения, но в свое время выдающийся современный публицист, протодиакон Андрей Кураев (исполняет функции иностранного агента) очень хорошо о ней написал в книге «О нашем поражении». Что в финале человеческой истории у нас будет не установление Царства Божиего на Земле, а приход антихриста. Поэтому неправильно исходить из того, что с каждым днем мир будет становиться все лучше и лучше и превратится в замечательную планету, где Маленький принц будет порхать с одного цветка на другой. Чем дальше, тем больше мы будем сталкиваться, как сейчас принято говорить, с вызовами в экономическом плане, в политическом, геополитическом. Все они имеют начало и конец в некой внутренней духовной самоорганизации.
А еще наша задача – научиться вырываться из рутины. Любыми способами нужно не позволять себе быть задавленным ежедневным потоком неотложных дел. Мы с Вами беседуем второй час, и я Вам очень благодарен, потому что это мне позволяет подумать над теми вещами, над которыми я часто не успеваю подумать.
Меня очень сильно вдохновляет то, что я вижу у Святейшего Патриарха — потрясающее умение непраздного времяпрепровождения. Даже в самые неформальные минуты. Это такая концентрация на главном, которую сложно себе представить.
Источник: портал "Православие и мир"
