В России чувствуешь себя свободнее

Один из создателей американского консервативного телеканала Fox News, обладатель двух престижнейших премий «Эмми», Джек Ханик недавно принял приглашение работать в России. Корреспондент «Фомы» побеседовал с известным продюсером о его пути к вере и серьезном интересе к Православию; о том, конфликтуют ли сегодня христианские и гуманистические ценности, может ли телевидение быть объективным и как говорить с экрана о событиях религиозной жизни.

Объективность, которой нет

— Вы много лет работали на Fox News. Не могли бы Вы рассказать нашим российским читателям, которые не слишком знакомы с каналом, о политической и общественной ситуации в США в тот момент, когда канал начал свое вещание? С чем была связана необходимость появления Fox News?

— Я проработал на Fox News 15 лет — пришел в июле 1996 года, а впервые в эфир мы вышли
2 октября того же года. Так что фактически мы создали канал из ничего за пять месяцев. В
первый раз придя на работу, я оказался в бывшем музыкальном магазине, где в полу зияла дыра — своего рода подвал. Это помещение и стало нашей студией. Так что мы начинали с нуля, и коллеги над нами посмеивались — в первую очередь, коллеги на CNN. Все думали, что создание еще одного новостного канала — довольно глупая затея, поскольку конкуренция в этой сфере была очень серьезная. NBC в то время собирался открывать канал новостного вещания, о том же подумывали и на ABC. Поэтому идея создания еще одного подобного проекта казалась всем нелепой, ведь у наших конкурентов имелось огромное количество отснятого материала, а у нас — не было ничего! Наш самый «свежий» видеоматериал — черно-белая запись речи Джона Кеннеди — был отснят в 1962 году! У нас действительно ничего не было, но что интересно — была идеология, определенные убеждения.

— Что это за идеология?

— Канал создал Роджер Эйлс — он был моим боссом. Роджер считал, что у американских журналистов множество предубеждений и они зачастую предвзяты в своих выводах. Пока Эйлс не озвучил это мнение, никто ни о чем подобном не говорил. Напротив, журналисты всех каналов утверждали: «Мы можем объективно освещать события, наши личные предпочтения не играют здесь никакой роли!» А Fox News исходил из того, что играют. И при этом репортеры на американском телевидении чаще всего тяготеют к либеральной идеологии. Эта предвзятость влияет не только на телесюжеты, но и на то, какие истории канал выбирает для освещения. Консервативного канала вообще не существовало, не было даже такого, который предоставлял бы Республиканской (консервативной) партии США равное с Демократической (либеральной) количество времени в эфире.

В 1995 году проводился опрос с целью выяснения религиозных взглядов журналистов и американской публики в целом. Я не помню точной статистики, но примерно 80% журналистов назвали себя неверующими — они не ходили в церкви, не молились, выступали в защиту абортов и т. п. Что касается американской публики в целом, то там наблюдалась совершенно иная картина! Опять же, я не помню точных цифр, но в общем опрос показал, что в США значительная часть телевизионной аудитории консервативна, просто она не имеет возможности высказаться, заявить о себе. Республиканцам, которые в США считаются консерваторами, приходилось искать способы выражения своих идей вне телевидения, они постоянно жаловались, что их позиция не представлена, их истории не освещаются, а данные о количестве участников их демонстраций зачастую преуменьшены. Но представители СМИ в ответ говорили только: «Мы сохраняем объективность». 

На канале Fox восприняли эту ситуацию как новое, совершенно неосвоенное поле для деятельности. Канал начал вещание, предоставляя республиканцам и консерваторам равную с либералами возможность выражать свои взгляды. Их идеям уделялось достаточное количество времени, они не выставлялись на посмешище аналитикам.

В 2006 году Fox News стал кабельным каналом номер один в США, превзойдя CNN и MSNBC — своих главных конкурентов на кабельном телевидении. Fox News до сих пор является ведущим информационным каналом и обладает самой большой аудиторией.

В июне этого года был проведен очередной опрос, и выяснилось, что люди либо в восторге от канала и доверяют ему, либо ненавидят его и считают отвратительным явлением на телевидении. Людей, занимающих нейтральную позицию в отношении Fox News, не оказалось. По крайней мере, в США.

— Значит, от журналистов Fox News ждали, что они будут намеренно субъективны?

— Да, журналисты могли дать аудитории понять, какова их позиция относительно затрагиваемой темы. Таким образом, зрителям давалась возможность оценить, задают ли журналисты уместные вопросы или же их вопросы предвзяты. Такой подход стал своего рода глотком свежего воздуха на телевидении. Хотя сейчас все считают, что главная заслуга канала — в представлении определенной (консервативной) политической позиции, в то время как мы, повторюсь, просто предоставили либералам и консерваторам равные эфирные возможности. Но на самом деле основное достижение канала в том, что он честно сказал: журналистика не может быть объективной.

Представьте, что вы попали на заседание суда. Там присутствуют прокурор, адвокат, осужденный и свидетели. Когда прокурор допрашивает свидетеля, всем понятно, что он считает осужденного самым ужасным человеком на свете и не сомневается в его виновности. А вот когда с тем же самым свидетелем говорит адвокат, он, напротив, представляет его чуть ли не матерью Терезой! Но так как люди наблюдают за судебным процессом, за действиями присяжных и судьи, им понятна предвзятая позиция прокурора и адвоката. Будучи очевидцами всего процесса, они имеют
возможность сами разобраться в ситуации.

Везде, в том числе, я уверен, и в Москве, студентов-журналистов учат, что репортер должен быть объективен. Но только представьте себе работу журналиста через эту аналогию с судом. Исходя из такой модели объективности, репортер оказывается одновременно в роли судьи, присяжных, адвоката и свидетеля — потому что вся информация проходит через него. И мне кажется, такой подход наделяет журналистов недюжинной властью, с которой они вовсе не хотят расставаться Или, по крайней мере, не желают признать, что существует и другая модель, которая может лишить журналиста его всемогущества. Именно поэтому идея о том, что личные пристрастия репортеров действительно влияют на их работу, является новаторской и вызывает озлобление и сопротивление со стороны коллег, не желающих расставаться со своей властью.

— Наблюдаете ли Вы аналогичную ситуацию в России?

— Я думаю, в целом россияне понимают позицию каналов: им ясно, проправительственный это канал или оппозиционный. По моему мнению, русские довольно сведущи в вопросах, касающихся, скажем так, пропаганды, — даже более сведущи, чем американцы. Мне кажется, им понятней модель журналистики, представляющей определенную политическую позицию, нежели претензия журналиста на объективное освещение событий.

— В России большие трудности связаны с освещением событий религиозной жизни на телевидении. Мы видим новости о визитах Патриарха, о праздновании Рождества и Пасхи или, может быть, о каких-то скандалах. Но это не имеет ничего общего с обычной духовной жизнью, с жизнью приходов, с тем, что самое важное в христианстве. Каким образом, на Ваш взгляд, надо говорить на светском телевидении о вере, о Боге, о религии?

— Я думаю, первым шагом может стать приглашение на телевидение журналистов, которые
сами живут духовной жизнью и понимают, о чем говорят, когда поднимают религиозные темы. Потому что человеку, ничего не знающему о жизни духа, очень трудно рассказывать о религиозных вещах другим — он просто не понимает предмета своего рассказа! Да, какие-то внешние моменты, внешнюю атрибутику он может понять, но никогда не поймет внутренних механизмов веры, а ведь это именно то, что движет всей религиозной жизнью. Это первое.

Второе: для журналиста единственный способ завоевать внимание и доверие аудитории не
в том, чтобы быть в священном сане или быть внешне религиозным человеком, а в том, чтобы
жить верой в Бога, молитвой, искренне стремиться к Богу. Если такие люди будут освещать события на телевидении, эти события совершенно по-другому зазвучат. Это касается не
только тем, связанных с религией, конечно. Но религиозные события таким образом окажутся встроенными в обычную повседневную жизнь.

В США серьезные проблемы, в числе которых и общее падение нравов, принесло отделение Церкви от государства. Согласно Конституции 1787 года, государственная власть не имела права делать одну из конфессий официальной — так понималось отделение Церкви от
государства. Но 200 лет спустя оно приобрело другой смысл: все, что касалось веры, оказалось вытеснено из повседневной жизни, этому было отведено строго определенное место и время — несколько часов в неделю, в пределах церкви. Это ужасающий результат, поскольку он свидетельствует о том, что мы ушли от того посыла, с которым писались наши законы 200-летней давности, исказили его.

В России вопрос разделения Церкви и государства, очевидно, стоит гораздо менее остро, и я в этом вижу положительный момент. Если в Штатах религия изъята из публичной дискуссии, то в России — благодаря взаимоотношениям Церкви и государства — эти темы выносятся в повестку дня.

Я думал, русские не улыбаются…

— Есть такая шутка, что существует два подхода к русской культуре. Первый —
упрощенный: водка, снег, медведи на улице. Второй — продвинутый: иконы, Достоевский... водка, снег, медведи. Иконы — все-таки на первом месте, даже когда в шутку говоришь о нашей стране. Что Вы узнали о Православии здесь, что стало для Вас открытием?

— Я был удивлен тем, сколько молодежи ходит в церковь. Я был удивлен, что храмы переполнены. И еще я обнаружил, что те, кто ходит в храмы здесь, приходят из-за Литургии, стремятся к исповеди, к Причастию, т. е. приходят ко Христу так же, как это делали люди тысячелетие назад!

В Америке — это мое личное впечатление — люди зачастую идут в церковь, увлеченные личностью пастора (я имею в виду протестантов). И это проблема, поскольку, когда пастор уходит на покой или переезжает, община если не прекращает свое существование, то значительно теряет в своем составе.

И мне кажется, здесь, в России, приверженность традиции доказывает свою состоятельность. Потому что Церковь оказывается независима от харизматических лидеров, она опирается на вечное, на саму сердцевину христианства. Меня очень вдохновляет, что эти старинные обряды и принципы для очень многих людей по-настоящему живы и очень важны. Православная Церковь в течение 1000 лет не меняется, и поначалу мне это представлялось ее недостатком. Но сейчас я вижу, что это сила. Мне даже кажется, что это та сила, которая позволит России занять важное положение в мире в деле поддержания нравственных ценностей. Православная Церковь выстояла в буре столетий, хотя и у нее были и хорошие периоды, и плохие. И я действительно верю в то, что Православие должно сегодня возглавить борьбу за нравственность, в то время как все другие христианские конфессии — церкви Запада — слабы…

— У иностранцев существует множество стереотипов о нашей стране. Какие из известных Вам клише о России и русских оказались ложными? Какие из своих представлений Вы пересмотрели?

— Перед приездом в Россию я выступал с речью в Вашингтоне, на конференции глав 500 крупнейших организаций в США, которые придерживаются консервативных взглядов. И когда я сообщил им, что отправляюсь в Россию, меня просто атаковали стереотипными предостережениями о том, что со мной может там случиться! Многие всерьез беспокоились о том, что Россия все еще коммунистическая страна. А если и не коммунистическая — значит, вот-вот станет таковой, потому что, дескать, большинство русских хотят вернуться к коммунизму
и Советскому Союзу. Так что американские предприниматели оказались очень сдержанными в том, что касается построения новых позитивных отношений с Россией. А когда я впервые приехал сюда в феврале и выступал на интернет-конференции, первый же вопрос, который мне задали, звучал примерно так: «Вы из Америки? И Вы не либерал, который приехал сюда распространять свою идеологию?» Я сказал: «Нет». И мне ответили: «А мы и не знали, что у американцев могут быть другие взгляды!» Так что американцы считают, что вы коммунисты, а вы считаете, что мы все оголтелые либералы! Вот тут-то и начинаются проблемы.

— А есть ли какие-то стереотипы и клише, которые не связаны с политикой? Стереотипы о людях, о жизни в России?

— Да, есть один. Я думал, что русские никогда не улыбаются.

— Почему?

— Потому что у вас здесь такая ужасная погода! (Смеется.)

— Вы серьезно?

— Да! Кроме того, существует стереотип о том, что русские угрюмы, холодны и не любят шутить. А на деле оказалось, что здесь ко мне относятся очень тепло, люди открыты, так что этот стереотип отпал. 

Я нередко могу заплутать, гуляя по Москве, поскольку не понимаю по-русски, так что приходится останавливать прохожих и спрашивать по-английски: «Где я нахожусь?» Меня очень удивляет, что люди останавливаются, объясняют — они могут отложить свои дела и потратить 5-10 минут на то, чтобы рассказать мне, куда я должен идти. Так что москвичи оказались намного приветливей, чем я себе представлял.

— С другой стороны, у нас, русских, тоже есть стереотипы об американцах и США в целом. Может быть, есть что-то, что Вы могли бы нам рассказать об Америке, о чем мы здесь совершенно не имеем представления?

— К примеру, американцы довольно ироничны, но этот юмор зачастую теряется при переводе. Американцы склоны шутить в напряженной ситуации — так мы снимаем стресс. Но, на мой взгляд, одно из наших самых серьезных «больных мест» — это то, что в разговоре мы всегда помним о политкорректности, даже если не верим в то, что говорим! Почти обо всем мы обязаны говорить нейтрально. Приехав в Россию, я понял, что у вас нет такой жесткой политкорректности, поэтому здесь чувствуешь себя свободней.

— Вам это кажется преимуществом, или Вы считаете, что Россия должна последовать примеру Америки в этом вопросе?

— О нет! Как оказалось, в России очень много простых личных свобод, с которыми я не ожидал столкнуться. Я ожидал встретить намного более тоталитарное общество, и удивился, не обнаружив такового. Вернее, я уверен, что элементы прежнего строя все еще присутствуют, но в целом все оказалось гораздо лучше, чем я предполагал. И мне приятно осознавать, что здесь я себя чувствую очень комфортно, намного лучше, чем ожидал. По крайней мере, в тех районах Москвы, где я бывал, вполне безопасно гулять, так что ситуация довольно позитивная, тогда как я боялся увидеть хаос, насилие.

— Кстати, о ценностях. Есть два разных понятия — традиционные ценности и христианские ценности. Для Вас это не тождественные вещи?

— Думаю, из Библии вполне ясно, что такое ценности христианства. Традиционные же ценности — это осмысление отдельными культурами ценностей религиозных. Другими словами, от одних и тех же христианских ценностей в двух разных странах могут рождаться разные традиции, разные формы. Поэтому ты едешь в другую страну, чья культура, казалось бы, тоже взращена на христианстве, но видишь, что у них все несколько иначе. Например, национальная кухня может зависеть от обычая поститься: вы поститесь определенное количество дней в году, и это определяет, в конечном счете, что вы едите. Это характерное для конкретной культуры национальное выражение принадлежности к христианству. И мне кажется, что, благодаря приверженности Православию, у русских ценностные ориентиры ближе к исконно христианским, чем современные западные...

Проблемы начинаются, когда христианская мораль входит в противоречие с моралью современной. На самом деле я никогда не видел, чтобы в противоречие с христианством входили какие-либо традиционные ценности, но вот все остальные — еще как!

Испытания как возможности

— Вопрос, может быть, слишком личный: какое место вера, религия занимает в Вашей жизни?

— Центральное. Вера наполняет каждый день, каждую секунду моей жизни. Попадая в любую ситуацию, первое, о чем я думаю — это молитва. Я действительно верю, что Бог участвует в жизни каждого человека и в каждый момент его жизненного пути. Это не означает, что всякую секунду у нас все должно идти гладко — особенно здесь, в России, я убедился, что так быть не может. Я всегда с должным вниманием отношусь к любому затруднению, а здесь в них нет недостатка (Смеется.) Это не значит, что Бог создает эти затруднения или что Ему не угодно то, чем ты занимаешься. Но моя жизненная позиция такова: каждое препятствие, которое встает на твоем пути, это возможность набраться мудрости, получить какой-то урок, решить некую личную проблему в себе, с которой ты пока еще не разобрался. Очень часто какие-то неприятные, затруднительные ситуации повторяются… И мне кажется, это не что иное, как признак каких-то засевших в человеке личных переживаний, вопросов, на которые он пока не сумел правильно ответить. Поэтому ты наступаешь на одни и те же грабли, тебе задается одна и та же задачка — ты ведь проваливаешься все время на ней! Но каждый раз тебе дается новый шанс: Господь всегда дает нам возможность что-то изменить. Но как только ты верно ответил на тот или иной вызов — будь то психологический или духовный, — ты поднимаешься на уровень выше, чтобы... столкнуться с проблемами уже другого характера! (Смеется.)

— Вы принадлежите к какой-нибудь христианской деноминации?

— Я был воспитан в католицизме и прошел конфирмацию* в католической Церкви в 12 лет. Я очень хорошо помню момент во время конфирмации, когда вдруг услышал (конечно, речь не о каких-то голосах, а о некоем внутреннем уверенном ощущении) обращенные ко мне слова: «Однажды ты должен будешь сделать нечто очень важное, к чему Я призову
тебя». Я помню, как в тот момент мысленно ответил: «Хорошо. Я готов». С тех пор прошли годы, я много лет проработал на телевидении, добился успехов в самых разных начинаниях. И вот однажды нежданно-негаданно, врываясь в мою профессиональную жизнь, раздается звонок из Москвы. Меня просят приехать и выступить перед аудиторией. И вот я приезжаю — несмотря на то, что никогда в жизни не предполагал ехать в Россию. И как только я сюда приехал, произошло нечто удивительное. Это может прозвучать странно, но у меня вдруг снова возникло необыкновенно сильное ощущение, которое я уже испытал лишь однажды — тогда в 12 лет, в день конфирмации. Я сидел в комнате, у меня была встреча, переговоры, и вдруг в какую-то долю секунды меня пронзило это ощущение, прямо во время разговора! Я словно понял, словно считал: «Вот то, к чему Я тебя призываю, вот твое призвание». Что конкретно — я пока понять не могу, но чувствую, что что-то очень важное, быть может, самое важное… Это меня глубоко поразило... И несколькими минутами позже все вопросы были улажены, и мне предложили остаться работать в России. Это был действительно сильный момент. Но не подумайте — здесь ничего похожего на поведение сумасшедшего, которому чудятся какие-то голоса! Мне кажется, верующие люди поймут, о чем я говорю.

Самое интересное, если вы верите, что такие вещи реальны, что это — правда (а я верил), то каждый день становится чудесным.

Джек Ханик, продюсер, режиссер телевидения

Родился в 1950 году в США. Закончил Гарвардский университет по специальности «Антропология», после чего учился режиссуре в Американском институте кинематографии (Калифорния).

Одна из первых работ – документальный фильм о проблемах старения «A Matter of Indifference» («Повод для равнодушия»), который стал частью постоянной экспозиции в Музее современного искусства в Нью-Йорке.

В 1996 году стал одним из основателей консервативного новостного телеканала FoxNewsChannel, где проработал 15 лет. Занимался выпуском документальных фильмов, новостей и ток-шоу.

Дважды (1990 и 1994) стал обладателем престижной американской телевизионной
премии «Эмми».

В 2013 году впервые приехал в Россию.

* Так в Католической Церкви называется Таинство Миропомазания, которое совершается не вместе с крещением ребенка, а по достижении так называемого
«возраста распознания» (или «возраста разумения»), т. е. возраста, когда человек, как полагают католики, способен делать сознательный выбор. — Ред.

Перевод с английского — Дарья Прохорова, Валерия Посашко. Фото предоставлены Джеком Хаником.