«Лучше, если тебя удача застигнет за работой», — актер Евгений Князев

«Парсуна» — авторская программа на канале «СПАС» председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главного редактора журнала «Фома» Владимира Легойды.

Ведущий: Здравствуйте, уважаемые друзья! Мы продолжаем писать «парсуны» наших современников. И сегодня у нас в гостях Евгений Князев. Евгений Владимирович, здравствуйте!

Е. Князев: Здрасьте!

Ведущий: По сложившейся традиции, по замыслу нашей программы я хочу вас попросить ответить на вопрос, как сегодня, здесь и сейчас, вы бы ответили на вопрос: «Кто вы?»

Е. Князев: Не привязываясь к своей профессии, я отвечу вам, что я человек, который играет много ролей — и фактически одновременно.

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Ну вот я живу, и я же в жизни занимаю много ипостасей. Я являюсь мужем своей жены, я являюсь отцом своих детей, я являюсь ректором института. И везде, и каждый раз мне нужно быть везде разным. И каждый раз я подстраиваюсь под ту роль, которую мне приходится в данную секунду играть. Поэтому я, наверное, человек, который играет много ролей. До какой степени это получается у меня? Не знаю, кто рассудит, и там рассудят или здесь, современники. Но это очень трудно. И еще я о себе бы сказал, что я человек, который очень сомневающийся и трудно принимающий решения. А приняв какое-то решение, очень думаю: наверное, неправильно, можно было бы, наверное, по-другому, и по-другому, наверное, было бы более правильно.

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Вы задали вопрос безвинный, а он для меня оказался очень сложным. Каждый же человек внешне только закрыт и уверен. А что-то я сомневаюсь. Общаюсь с людьми много. Те, которые знают, что именно так и только так можно поступить, они берут на себя такую ответственность и не пропускают дальше вот этого вот.

Ведущий: А скажите, пожалуйста, вот когда вы говорите, что вы играете много разных ролей, это же скорее такая метафора? Ну потому что вы как-то сказали, что «я играю чужие жизни» — ну, имея в виду профессию, да? Но вот когда вы ректор, или вот то, что вы сказали, вы же не входите в роль? Вы же не чужую роль играете, это же ваша роль?

Е. Князев: Я там есть я. Но у меня задача, как ректора, — собрать хорошую команду. А команда — преподаватели, каждый преподаватель — сам по себе личность очень яркая…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …значительная личность.

Ведущий: К нему нужны пристройки, да? (Смеется.)

Е. Князев: Мне нужно к каждому человеку найти свой подход. Если с молодым человеком, которого я знаю, и, предположим, он у меня учился, я могу быть и строг, и сказать ему чуть ли не так, как я думаю на сегодняшний день, то моему учителю Людмиле Васильевне Максаковой, которая преподает у меня до сих пор, я с ней буду разговаривать совершенно по-другому, и то, что мне нужно одинаково было сказать для молодого человека и для нее, — я буду делать это по-разному, я буду находить пристройку. То есть я буду искать возможность общаться и с этим человеком, и с этим человеком. Мне ж нужно разговаривать с человеком, который — ну, таких уже меньше и меньше становится, — но гораздо старше тебя по возрасту, а требования у меня предъявлять к нему приходится такие же, как и ко всем.

Ведущий: Как и ко всем.

Е. Князев: Ну, там, написать программу.

Ведущий: Ой! Это беда, конечно.

Е. Князев: Да. Или заполнить журналы. И мне как-то по-другому нужно говорить.

Ведущий: Да, да.

Е. Князев: Поэтому мне приходится пристраиваться. Что я делаю? Я играю роль. А что делать мне приходится? А как? Я же не могу прийти и сказать: «Значит, так!» Я же не робот. Всем одинаково я сейчас в чатах написал и сказал, что вот всем заполнить журналы, всем прийти на ученый совет, всем подготовиться вот к таким-то вопросам. Но дальше начинается жизнь.

Ведущий: Да. Евгений Владимирович, а вот вы сказали, что непросто давать себе оценку. А как вы думаете: вот, за время жизни, скажем так, уже прошедшей ее части, вы часто меняли эту оценку себя?

Е. Князев: Думаю, что нет. Человек, наверное, рождается все-таки какой-то определенный, и я про это часто думал, наблюдая за ростом своих детей. Две дочери, которые с разницей в полтора года, но они два совершенно разных человека, вот ну просто диаметрально противоположных. Как так получается? Когда я на них смотрю, у них внутреннее-то состояние тоже, когда разговариваешь, разные совсем. Но по тому первому взгляду: они вот как родились, росли, взрослели — и такие и сейчас идут по жизни — разные. И поэтому, наверное, человек — в каком-то в широком смысле этого слова —  мало меняется. Когда он даже говорит: «Когда мне пришлось переосмыслить мою жизнь, и после этого я стал жить по-другому». Такое бывает крайне редко с моей точки зрения.

Ведущий: А вот то, что принято называть кризисом среднего возраста, или то, с чего Данте начинает свое путешествие, когда «земную жизнь пройдя до половины», он оказался в этом самом сумрачном лесу, — у вас был этот период?

Е. Князев: Наверное, у каждого человека такой период бывает. Если про профессию — это одна ситуация, когда мы говорим про профессию и кризис среднего возраста. Меня, может быть, в меньшей степени это тронуло, потому как я все равно себя по ощущению всегда воспринимал себя ну более взрослым, что ли, человеком.

Ведущий: Интересно. Редко встречается. Это интересно.

Е. Князев: Да. Мне никогда не было интересно со своими…

Ведущий: Сверстниками.

Е. Князев: …сверстниками. Мне никогда не было интересно со своими однокурсниками. Меня всегда тянуло к каким-то людям, которые старше и которых мне интересно было слушать, и у которых — ну, я не знаю, учился я или не учился, но общение у меня было с людьми, которые старше меня. Поэтому и я внутренне как бы был не мальчиш… Мальчишка! Я так же на велосипедах катался и…

Ведущий: Да!

Е. Князев: …и все это, все это было, но все равно интерес у меня был — находиться со взрослыми. Я любил с родителями ездить, в гости к родственникам, я любил сидеть и слушать про дела домашние-семейные, которые происходили и происходят в их семьях, я любил в институте общаться с преподавателями, находил какую-нибудь возможность. Когда я был в какой-то студии, я любил общаться с людьми, которые руководили этой студией. То есть мне все равно хотелось каких-то более опытных знаний, более высших.

Ведущий: А вот не могу не спросить тогда. Вы же сами сказали, ну, и это в силу естественных причин, вот этих старших людей у каждого из нас…

Е. Князев: Да.

Ведущий: …с течением времени их становится все меньше. Вы чувствуете какой-то дефицит общения? Или просто вот накопленный опыт и знания уже как-то смягчают?

Е. Князев: Безусловно, чувствую. Кризис среднего возраста меня не очень тронул, потому что как бы я себя ощущал взрослее. И в профессии я начал ну как бы более уверенно, когда я стал повзрослее, за тридцать когда мне случилось. Но при том я играл роли как бы молодых людей. Я играл и Незнамова в театре. Ему двадцать лет, а я начал играть его в тридцать пять. Но по внешнему состоянию мальчишка, а по внутреннему состоянию и Незнамов тоже взрослее, потому что жизнь его помотала так, что у него психологический его портрет — более взрослого человека. Ну вот я дефицит общения… Он, наверное, есть у каждого человека, потому что время изменилось, мы никуда не денемся. И если брать времена роста с твоего психологического взросления…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …да и просто взросления — оно пришлось на другой Союз, на другую страну, когда мы любили собираться…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …когда мы любили сидеть и разговаривать, пригласить к себе в гости, домой — это было нормально, и не было в этом никакой сложности. Вот сейчас я к себе домой не приглашаю никого. А когда-то у нас дом всегда был полон людей. Не приглашаю не потому, что не хочу, а потому что уже давным-давно практически все люди перестали внутренне, готовить и накрывать столы.

Е. Князев: И мы для Нового года и для каких-то домашних праздников что-то готовим. Но так, чтобы собрать…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …большую группу людей — да нет, я уже даже для какого-то даже юбилея, праздника семейного — и то я предпочитаю пойти куда-нибудь, чем…

Ведущий: Да. Куда-нибудь, чем. Да.

Е. Князев: А вот так, для когда совсем близкие и семья,– мы собираемся на даче. Так вот понимаете, общения — такого, которое было, когда ты приходишь и долго разговариваешь, долго сидишь, радуешься встрече, а потом вдруг выходишь на какую-то тему мудрствования, философствования…

Ведущий: Да. (Смеется.)

Е. Князев: …жизни, и когда ты понимаешь, когда разговор потек, и когда он начинает уже быть ладным, и когда это можно за полночь засидеть…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …такого нету.

Ведущий: Очень интересно, что вы сейчас про это заговорили. Я просто буквально на днях прочитал у одного священника в Телеграме, что мы перестали ходить в гости, а как ни крути — совсем другая атмосфера, ну совсем другая. Пусть она будет задушевная, какая угодно, но ты дома принимаешь друзей — это одна история. И эти же люди, но где-нибудь в другом месте, в кафе — уже другая.

Е. Князев: Другая, конечно.

Ведущий: Другая.

Е. Князев: Ты не умеешь рубашку снять, …

Ведущий: Да.

Е. Князев: …пиджак снять. Ну и все равно ты скован…

Ведущий: Да.

Е. Князев: Все равно ты находишься в каком-то пространстве…

Ведущий: Да. Все равно чужие люди есть.

Е. Князев: …неконтактном пространстве, ты понимаешь это: это не твое, это общественное место, ты это все ощущаешь и редко выходишь на какой-то такой  задушевный разговор.

Ведущий: Да, да.

Е. Князев: Мы же говорим «по душам поговорить».

Ведущий: Да, да.

Е. Князев: И чем отличается природа русского человека от любого другого человека? Ну, западного. Мне много приходилось путешествовать…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …и общаться с иностранцами. Они очень неплохие люди, многие похожи по контактности как бы на нас, но… Но чтобы как у нас бывает…

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Там такого не было никогда.

ВЕРА

Ведущий: Вы как-то сказали, что вы благодарите Бога за все, что имеете, а еще больше — за то, чего не имеете.

Е. Князев: Да.

Ведущий: Ну, во-первых, это редкое признание.

Е. Князев: Да.

Ведущий: Вы объяснили это, что если вы этого не имеете, значит, и не надо. И это тоже, в общем, такое совершенно понятное христианское ощущение и понимание. У меня вот какой вопрос. А когда вы пришли к этому? Вы давно живете с этим чувством, что спасибо, Господи, за то, что у меня есть, и еще больше — за то, чего у меня нет?

Е. Князев: Я когда-то это услышал и не согласился с этим. Ну как?

 Ведущий: То есть у вас первая реакция была — «Нет!»? Интересно.

Е. Князев: Ну, конечно. Да-да-да. Благодарю Бога за то, что имею, а еще больше — за то, что я не имею. Потому что мы все время хотим чего-то такое иметь, мы все время к чему-то стремимся. С этим нужно как-то соприкоснуться. Можно хотеть чего-то такого, а ты подойдешь к этому за счет чего? Тебе какие придется понести траты и потери для того, чтобы добиться вот того, чего ты хочешь? Вот есть у меня вот это, а если я хочу большего, то не знаю: ты добьешься этого большего, и на этом все закончится. Ты же этого хотел? Бойтесь исполнения своих желаний. Вот спасибо, что есть на сегодняшний день! И даже делая поздравления к Новому году, я говорю: «Чтобы не было хуже». Потому что то, что до чего мы дожили на сегодняшний день, — мы же дожили. Мы прошли через какие-то трудности, мы прошли через какие-то потери, но мы есть и существуем. И пусть будет не хуже. Мы дошли до сегодняшнего положения, потому что что будет дальше — мы вообще не можем предположить.

Ведущий: Да.

Е. Князев: Поэтому я предпочитаю не ставить перед собой, ни планировать, ни грандиозных планов. Боже сохрани, Боже помилуй! Делаешь что-то — и делай вот так, как оно будет идти. Это не значит, что оно не пошло — и ты на этом остановился. Могу бытовые какие-то вещи даже сказать. Когда мы делали пристройку к зданию, и там у нас здание находится… мы на… Большой Николопесковский переулок — я не понимал названия этого. А потом, когда начались работы, то там пески настоящие находятся под землей — вот в центре Москвы, на Арбате это район, и, если почву взять, она будет песчаной, почва. И от этого там Николопесковские — Средние, Малые, Большие переулки находятся. И когда мы делали туда фундамент для строительства нового здания, сваи уходили в песок бесконечный. И туда льешь бетон, а он уходит и уходит. И мы терпением и какой-то вот осторожностью, мы это сделали с Божьей помощью. Я обратился к одному замечательному монаху и попросил его помолиться и помочь нам. И вот не поверите — или поверите…

Ведущий: (Смеется.) Сваи уперлись в твердую почву!

Е. Князев: Сваи уперлись, и после этого как-то вдруг дело пошло оно, пошло на лад. И мы смогли это сделать. Значит, надо верить. Значит, есть эта вера. (Смеется.)

Ведущий: А скажите, пожалуйста, а все-таки вот моменты, когда вам было тяжело вот волю Божию принять, когда вот что-то сопротивлялось, — были такие у вас в жизни?

Е. Князев: Конечно. И это очень много, и часто, и не хочется с этим смиряться. Ну, у Пушкина, например, в произведении «Метель», когда их доченька Машенька захотела выйти за этого поручика, а все никак ему не удавалось… И когда родители уже искали какие-нибудь…  как бы тоже оправдать, что пусть она за него уже выходит, то на помощь приходили русские пословицы: «Утро вечера мудренее», да, да. «Суженого конем не объедешь» Да-да-да. И поэтому вот я, когда бывает какая-то неуверенность или что-то, я говорю: надо подождать, утро вечера мудренее, придет — и будет решение. Оно все равно найдется, это решение. Потому что еще одно… мудрость, которой я руководствуюсь и которой живу. Бабушка моя сказала, когда я огорчался и не согласен с чем-то, и говорил: «Не получается! Не будет ничего! И вот надо чего-то такое делать, и вообще это не получится никогда». На что мне бабушка однажды сказала: «Да будет. Обязательно как-нибудь будет. Никогда не было, чтобы никак не было».

Ведущий: Бабушка мудрая была.

Е. Князев: Да. Да. Обязательно как-нибудь да будет! Поэтому я уже тоже не волнуюсь по поводу того, что как-нибудь будет. Обязательно будет.

Ведущий: А вот, коль скоро мы в теме «Вера», вот вера, путь веры. А вот как вы сейчас ощущаете: это тяжело или легко?  

Е. Князев: Мне легко. Мне легко. Я не чувствую такого, что я вот такой заставляю себя поверить. Нет, я знаю. Я верю в Бога. Я верю в наше происхождение, я верю... Нигде, ни при каких обстоятельствах — вот здесь я с вами об этом говорю, а нигде: ни в институте, ни в театре я об этом ни с кем не разговариваю. Я не говорю. Могу рассказать, что эта вера — это мое личное, и как бы вот, пожалуйста, вот в это не надо вмешиваться. Вот это вот — мое.

Ведущий: Охраняете это как бы, да?                                                                                            

Е. Князев: Ну, потому что ты говоришь: «Я верю вот в это», а тебе скажут: «А я не верю» Вот. И как бы верю — не верю, и нету спора, и доказательства никакого нет. Ну чего я буду по этому поводу спорить? Я знаю, верю в воскрешение, верю в Христа. Я понимаю. Для меня это важно, потому что а во что мне еще верить?

Ведущий: А в человека вы верите? Вот насколько можно верить в человека?

Е. Князев: Я никогда не понимаю, что у человека внутри. Я не знаю, какой он. Я вижу оболочку его. Мне бывает комфортно общаться с человеком, он мне близок по духу, потому что,  прокол всегда видно,  и видно, что этому человеку неинтересно об этом говорить. Он делает вид. Это видно. У меня были — были, потому что их нет уже в жизни, — друзья, у которых у нас и веры разные были. Но мы дружили. А основы человеческие были одинаковые. Я с удовольствием с ними общался, они мне были очень близки. Человеку верить надо. Но трудно. Да. А верить надо…

Ведущий: А иначе как? Да.

Е. Князев: … потому что если ты все время без доверия к человеку пребываешь, то тогда ты превращаешься в такого все время подозрительного человека, и который тебе говорит: «А я тебе сейчас сделаю, я тебе (полагаюсь? Нрзб), а тогда не верю и думаю: «Ах, он мне сейчас где-то там подножку подставит!» И говорю себе: «Пусть будет все на совести того человека, который совершит поступок» Ну, к примеру. Я говорю простые совершенно вещи. Я никогда не боюсь отдать на даче ключ фактически незнакомым людям.

Ведущий: Интересно.

Е. Князев: Ну, украдут они, и я говорю: «Ну, это их несчастье, их беда». Пусть. Я не волнуюсь по этому поводу.

НАДЕЖДА

Ведущий: Вы сказали — тоже очень интересно и довольно неожиданно, — что жажда творчества есть у каждого человека. А вот бывают ситуации, когда нужно в себе подавлять жажду творчества?

Е. Князев: Будить надо чаще всего…

Ведущий: Наоборот, чаще всего.

Е. Князев: …чаще всего будить жажду творчества. Это очень… Это всё… Это сложно очень. Ну, это вопрос вообще, наверное, на который вообще и не ответишь, где возникает этот момент, когда, там, скажут: «Осторожно! Он там сидит, творит! Он там что-то такое делает!» Ерунда! Потому что у человека работает голова на то (если он чем-то занимается) — она работает бесконечно.

Ведущий: Ну да.

Е. Князев: Человек одновременно может же думать о многом?

Ведущий: Да.

Е. Князев: Сидим мы с вами здесь и разговариваем. У меня мелькнули мысли о том, что у меня вечером спектакль сегодня, а не заехать ли мне в «Гранд», потому что я здесь рядом? Ну, какие-то мысли мелькают, и как… И в то же время я думаю о той роли, о которой я… ну, к которой готовлюсь. И думаю: а как вот он там ходит? Или стоит человек? Я на вас смотрю. Думаю…

Ведущий: Так себе удовольствие! (Смеется.)

Е. Князев: Да! Да!  И где этот момент творчества происходит? Не тогда, когда он сидит дома, запершись, и творит.

Ведущий: Интересно.

Е. Князев: А человек — у него…

Ведущий: …Все время.

Е. Князев: …он все время там находится! И опять же сказать, что он все время думает про то, что он делает, и тоже он не думает.

Ведущий: Понимаю. Нет, но…

Е. Князев: И вдруг какой-то момент, щелчок — раз! О! Как же так? Или как вот какая-нибудь мысль, ты не можешь никак ответ никакой-нибудь дать, а она приходит мгновенно и неожиданно, как подсказка какая-то.

Ведущий: Но бывали ли у вас случаи, когда вот, не знаю, там, молодой актер или студент ваш: и жажда есть, а результата нет? И приходилось говорить: «Знаешь, брат…» Ну вот вы рассказывали: девочка, которая пять раз поступала, вы ее пожалели, приняли, а потом отчислили. Ну не тянет, да? И жалость — плохой советчик. Вот вы видите: вот у человека жажда творчества или ему просто хочется, ну простите, славы там, обложек и так далее?

Е. Князев: Прежде всего человеку, который живет, нужно научиться работать. Просто научиться работать надо, потому что творить — это удел немногих людей.

Ведущий: Немногих.

Е. Князев: Единиц. Единиц. И на сегодняшний день, несмотря на огромную информационную среду, когда человек может посмотреть и исполнение этих великих музыкантов, не поехать в «Прадо», а посмотреть по телевизору, ты все равно от этого более творческим человеком не станешь.  Когда появится твой путь или какой-нибудь особенный твой мазок, когда ты будешь все время мазки наносить, и вдруг в какой-нибудь момент ты поймешь, что вот он — он произошел! Или даже не произошел, потому что это сначала еще могут не принять. Ну, будем сейчас перебирать великих художников, которых не принимали…

Ведущий: Да. Не принимали.

Е. Князев: …с их новаторством. А потом мы сейчас восторгаемся, а при их жизни ничего не принимали. А они творили. И мы сейчас с вами разговариваем про это творчество. А про кого мы говорим, когда сейчас можно получить образование где угодно и в любом институте за деньги? И если человек поступил на актерский факультет, поступил на художественный факультет, да танцевать даже можно поступить в хореографический кружок, и за деньги тебя будут учить! Но это же не значит, что ты станешь лидером театрального, художественного или какого-нибудь движения. Можно не учиться и стать писателем? Наверное, нет. Потому что тогда ты будешь изобретать бесконечные колеса…

Ведущий: Да. (Смеется.)

Е. Князев: …и думать, что ты соединил…

Ведущий: Да. (Смеется.)

Е. Князев: Да-да-да, «все семьи бывают несчастливы» — и ты это напишешь, а уже было написано до этого!

Ведущий: Да-да-да. (Смеется.)

Е. Князев: Для этого нужно тогда сначала заставить себя обучиться, для этого нужно иметь широту взгляда, понять, почему большие художники — ну, Петров-Водкин, например, которому так хотелось поехать в Европу, он поехал туда, он там учился. А вернувшись, он все равно продолжал работать таким — не таким, наверное, он что-то привнес другое. Но он там что-то такое поднабрал, а все равно у него стилистика была та, которую он предложил. Все равно краски — красный, синий и желтый — это были его цвета.

Ведущий: Свой мазок, да?

Е. Князев: Свой мазок, да. Куинджи! Кого угодно мы сейчас возьмем, можно то же самое говорить про искусство. Про театр, возьмите, да Ульянова, который Михаил Александрович, который из деревни поехал и, не зная ничего про театр, но он понимал и с чемоданчиком фибровым с книгами приехал в Москву. Работать прежде всего, а не про творчество думать. И когда мы говорим про удачу, которая может тебя настичь… Лучше, если тебя удача застигнет за работой.

Ведущий: Евгений Владимирович, а вот смотрите. Еще из неожиданных ваших высказываний, которые мне встретились. Почему-то (ну, в общем, понятно, почему) старшему поколению свойственно говорить: ну вот как-то молодежь не та и так далее. Вы много раз, много интервью я видел, вы говорите: «Что вы жалуетесь? Все хорошо, молодежь прекрасная» И это очень радостно слышать от вас. А поскольку мы в теме «Надежда», я хочу у вас спросить: вот в поколении нынешних ваших студентов что вам больше всего нравится, вот что дает надежду? Вот что в них хорошо? Что в них прямо… ну вот прямо замечательно?

Е. Князев: Тех, которые радуют, их единицы.

Ведущий: Но они же есть!

Е. Князев: Есть! Именно по этим единицам я и говорю, что…

Ведущий: Это важное уточнение.

Е. Князев: …что я уверен, что, пока они учатся в театральном институте имени Щукина… у которых осталась вот эта стодесятилетняя история…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …они… и находятся те, которые принимают нашу веру, потому что у нашего института есть своя религия, и мы ее — скажу слово, но, наверное, вы будете против, — навязываем. Они приходят к нам — мы ее навязываем.

Ведущий: (Смеется.) Они в ваш монастырь приходят по уставу.

Е. Князев: Те, которые не принимают ее, — мы вас отвергаем. Те, которые приняли, мы вам говорим: мало того, что вы приняли, а теперь постарайтесь еще побольше развиваться, побольше знайте об этом. Узнавайте от истоков про театр, как он родился, становитесь в этом смысле знатоками или лидерами, или ну как бы обогащайте свой кругозор про театральный мир. Есть те, которые делают, то это дает тебе надежду, веру, уверенность в завтрашнем дне, что театральное искусство завтра не умрет.

Ведущий: Но вот эта надежда — она потому, что вы видите, что они, скажем, работают, и вдохновлены, и пашут так же, как вы, ваше поколение? Или вы в них видите что-то, чего у вас не было?

Е. Князев: В нашем поколении работали тоже единицы. И эти единицы — они работают так же, пашут так же, они так же хотят получиться, и они так же ставят перед собой не меркантильные цели — обогатиться, стать знаменитым или что-то такое, у них духовные идеи: стать хорошими артистами, специалистами, чтобы они могли выходить на сцену, чтоб они были востребованы, чтоб они могли воздействовать на умы и души людей. И вот мальчик один, он переживает, приходит и не знает, в какой ему театр поступить, потому что вроде туда зовут как бы в знаменитый театр, а этот менее знаменитый театр, но здесь ему роль дают, и что делать? Я говорю: в этом смысле я тебе помочь никак не могу, ты должен сам сделать выбор, чтобы потом ты никого не винил. Ты пойдешь своим путем. Ты выбери для самого себя. Но одни думают, что они поступили, и дальше у них вся жизнь — малина: не получается, ее нету. Дальше потом они закончили и получили в конечном итоге. Ну, они ходили на занятия, они едва сдавали…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …не за что их отгонять. А потом… а потом на ком мы будем тогда определять, кто талантливый, а кто менее талантливый, кто движется или нет? Это же можно определить только среди…

Кто становится в авангард? Выходят несколько человек, а остальные идут сзади. Но они же тоже идут, они ж тоже не падают. Те, которые отвалятся, — отвалятся.

Ведущий: Отвалятся. Понятно.

Е. Князев: «Не правда ли, что древле все было лучше и дешевле?» Ерунда. Ерунда. И сейчас есть люди, которые хотят…

Ведущий: С этим понятно. А вот что опять же в поколении ваших нынешних студентов тогда вас огорчает? Вот есть что-то, что грустно вам, когда вы с этим сталкиваетесь?

Е. Князев: Это имеет отношение к тем же талантливым людям. И вот огорчает, что и они не до такой степени желают знать много. Ведь когда человек… творческий рост его происходит? Когда он имеет большой запас знаний, когда он имеет широту знаний.  А вот это такой труд — взять книгу и прочитать ее от начала до конца. А ведь такие искушения, когда можно все это прочитать в кратком изложении. Ну как Достоевского сейчас читать? Или четыре тома «Войны и мира» читать? Трудно же. Но…

Ведущий: Надо читать!

Е. Князев: Но надо читать!

Ведущий: Иначе бессмысленно.

Е. Князев: Надо, обязательно надо, потому что там такие мысли заложены, которые современны сегодняшнему дню. Мы ж играем сейчас «Войну и мир». И зал-то собирается и смотрит, и слушает. А после этого говорит: «Я после вашего спектакля хочу прочитать этот роман»

Ведущий: А может актер блестяще сыграть в постановке «Войны и мира», не читав роман?

Е. Князев: Может.

Ведущий: Может? А с чем это связано?

Е. Князев: Актерская профессия — это ремесло. Ты прочитал сцену, режиссер с тобой репетирует, он тебе показывает, как, о чем вы там должны сделать. И если ты способный человек, ты как бы схватываешь… Но только талантливые ребята — они все равно начинают себя вширь раздвигать.  Раздвигать-таки, вот все-таки раздвигать. Можно? Можно. Но все равно достигнет вершин творчества человек более образованный, вот все равно тот, который будет над собою работать. Какой самый большой труд? Или самый большой труд — кого нужно побеждать? Нужно победить самого себя.

Ведущий: Себя.

Е. Князев: Сколько раз мы говорим: с завтрашнего дня я буду делать, читать?

Ведущий: Да-да-да!

Е. Князев: Вот сейчас, со следующей недели… Вот проведешь какое-нибудь собрание со студентами, кто-нибудь подойдет: спасибо большое, вы меня такой…

Ведущий: …Вдохновили.

Е. Князев: …такой во мне заряд, такой мне заряд вы дали! Я вот все, сегодняшнего дня буду на все занятия ходить, вот я буду все это делать. Проходит неделя-две, и опять он попадается на прогуле. Говоришь: ну что ж, ты же говорил?

Ведущий: Да.

Е. Князев: «Ну вот я проспал, там это все»… А вот воспитать и заставить себя проснуться в 8 часов утра, чтобы в 9:30 прийти на занятия, — это трудно и не каждый может сделать над собой усилие.

Ведущий: А вот про вкус еще хочу поговорить. Зиновий Гердт как-то после какой-то премьеры замечательно — я обожаю эту его фразу — сказал: «Мне фильм понравился, а те, у кого вкус похуже, те вообще в восторге».

Е. Князев: (Смеется.)

Ведущий: Прекрасная фраза! Мне очень нравится эта вот установка, которая у вас есть, и вы ее, как я понимаю, передаете: окружать себя шедеврами, человек должен расти. А вот все-таки насколько вкус развивается? Я помню, что Кшиштоф Занусси мне сказал: «Почему о вкусах не спорят? Потому что вкус либо есть, либо его нет». Это разные же позиции, да? Можно развить? Либо уж есть или… Вы какой придерживаетесь?

Е. Князев: Я придерживаюсь точки зрения, что человек может себя совершенствовать и развивать. Если захотеть, то можно это делать, если тебе природой отпущено в сером веществе в головном мозге то, что можно развивать. Есть те, которые не развиваются, — ну, так. А если есть, то можно…

Ведущий: Можно развивать?

Е. Князев: Конечно. Можно научиться одеваться, найти определенный стиль. Если ты находишь определенный стиль, ты уже не позволяешь себе так сидеть или так лежать. Научиться носить пиджак, девушкам — платья длинные, и тогда, если ты надеваешь длинное платье, девушка не закинет нога на ногу.

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Уже будет другая постановка. То есть все это воспитывается.

Ведущий: Это проще. А вкус в искусстве?

Е. Князев: Вкус в искусстве? Я бы тогда эту фразу бы сказал: о вкусах не спорят. Есть вещи безусловные. И… ну, ее затрепали, «Мону Лизу».

Ведущий: Да.

Е. Князев: Ну вот еще потрепем.

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: И она шедевр. И может кто-то сказать: «А мне не нравится» Вот какое дело «Моне Лизе» до этого одного, которому она не нравится?

Ведущий: А если человек… ему не нравится при том, что он понимает, что это шедевр? Как мне одна умнейшая женщина сказала: «Я все понимаю про гениальность Достоевского, но мне не нравится. Я не могу его читать».

Е. Князев: Ну я вам то же самое скажу. Но для того, чтобы это сказать, для этого нужно прочитать же его. И если мне скажут: вот выбирай между Толстым и Достоевским, кто тебе ближе? Я скажу: мне ближе Толстой. И я буду его с удовольствием читать и перечитываю.

Ведущий: А можно это объяснить?

Е. Князев: А Достоевского не буду перечитывать, потому что мне мучительно тяжело все… вот это копание там, в чернотах, внутренностях человека. И в каждом человеке можно найти как возвышенное, и так и низменное. Его так много там, в глубине каждого человека замешано, что можно вытащить и то, и другое. Вот что захочешь, то и вытащишь. В какую среду ты попадешь, то и вытащить можно.

Ведущий: Не перечитываете Достоевского?

Е. Князев: Я в силу работы в институте очень часто сталкиваюсь с Достоевским. Очень много бывает работ по Достоевскому, и он очень театральный, и там над душой человеческой «бередение»...

Ведущий: Да.

Е. Князев: …чтобы разбередить душу.

Ведущий: Да.

Е. Князев: Вот там нужен Достоевский. Лиза Хохлакова, которая вытаскивает эту всю жуть… Или Алеша, у которого там за спиной стоят какие-то…

Ведущий: Да.

Е. Князев: Вот это вот все. Это трудно, и я с этим соприкасаюсь… И когда я вижу это, я это все понимаю и говорю: «Нет, не хочу!» (Смеется.)

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Не хочу я это!

ТЕРПЕНИЕ

Ведущий: Про три «т». Вы часто про это говорите. Это очень точно, важно: трудолюбие, терпение и потом — талант.

Е. Князев: Ну, это, творчество.

Ведущий: Вопрос у меня вот такой: а без таланта? Вот без этого третьего и которое «потом», может актер состояться?

Е. Князев: Должны быть определенные способности. Не будем называть его талантом, а возьмем ну просто назовем «человек способный».

Ведущий: То есть minimum minimorum какой-то должен быть?

Е. Князев: Какой-то минимум обязательно быть, да-да-да. Там должны быть и внешние данные какие-то. Ну как-то облик…  Вот жизнь — она до такой степени непредсказуема. Ну давайте мы возьмем там… очень нехорошо, но просто я соприкасался не так давно с Феллини, с «8 ½».

Ведущий: Да.

Е. Князев: Джульетта Мазина — актрисочка такая, маленькая, какая-то невзрачная. А какая актриса! И вот придет поступать такая девочка. Она там что-то такое скажет. Маленькая, она нам, не очень, подойдет. А другой человек скажет: нет, она подойдет. Она вот как бы найдет какое-то применение себе. Поэтому важно… желание, хотение этим заниматься. Ну, опять же, мы говорим про средние способности. Можно ли со средними способностями…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …чего-то такое сделать? Можно.

Ведущий: Выдающимся актером можно стать?

Е. Князев: Да! Дается! И они могут иногда даже перерасти в определенную долю таланта, и человек может в этом существовать вполне убедительно.

Ведущий: Иногда говорят про великих спортсменов, что вот, когда они пришли в свой вид спорта, у них данные были ну ниже среднего, или там точно не выше среднего.

Е. Князев: Да, работали.

Ведущий: Но терпение и труд сделали их…

Е. Князев: Да, работали!

Ведущий: Это похожая история?

Е. Князев: Похожая история, да. Но у них тоже, у тех мальчишек, была эта предрасположенность и тяга сюда, иначе бы они не пришли в спорт. Мама, что ли, привела? Ну, предположим, мама привела. Я в какой-то момент человеку, когда он должен определяться с собой, он все-таки определяет: ему хочется искусством заниматься — это опять единицы могут заниматься. Вот ему хочется в кружок по танцу пойти или хочется в спортивную секцию пойти? У него же уже есть предрасположенность, он уже как бы выбирает. Не вот тебе все равно. Его привели в эту секцию, он был еще ростом маленький, ему было еще 7 лет. Человек растет до 18–20 лет. И одни растут — быстро вытягиваются, а другие медленно растут. И когда его посмотрели на него в 7 лет, и казалось, что: да ну, маленький, куда, что с ним такое будет? А он начал расти, а тут еще и спорт его заставил подтягиваться. А тут еще появилось, оказывается, у этого человека есть упрямство, упорство, работоспособность и трудолюбие — и вот терпение, и вот он тебе, пожалуйста, рванул и оказался на вершине. А когда он оказался на вершине, он еще будет делать больше для того, чтобы остаться.

Ведущий: А тогда такой вопрос. Если терпение и труд намного важнее всего, может такое быть, что… Вот у писателей, мне кажется, это точно бывает. Вот талант уходит. И писатель понимает, что вот хуже, хуже, хуже. А у актера может такое быть? Вроде все есть, и наработано…

Е. Князев: На всю жизнь тебе никто ничего не гарантирует. И не гарантирует никому на всю жизнь того, что у тебя всегда все будет складно получаться.

Ведущий: Получается, вот эта искра — она важна?

Е. Князев: И вот этот момент, доля сомнения — она есть у каждого человека. У спортсмена, может быть, меньше, потому что у него адреналин толкает его, и он должен прорваться и вырваться вперед.

Ведущий: Там еще возраст большую роль играет.

Е. Князев: Да. Актер, чтобы оставаться на плаву, и тот даже, который добился чего-то там, ну, предположим, успехов…

Ведущий: Да.

Е. Князев: …он должен продолжать и все время работать. Дай ты ему месяц, два, год, два, три передышки, а потом ты его выпусти, и сказали: «Вот он пришел», а он ремесленнические навыки утрачивает, и нету такого таланта. Вспомни: Людмила Гурченко — как ей трудно было возвращаться в профессию после блистательной «Карнавальной ночи». Вот она смогла себя преодолеть, потому что у нее характер был. Я с ней играл, я знал про этот характер, и как она себя заставляла, как она работала неистово, как она все делала. Вот будут такие — они, такие, и добиваются. Вот этих нету, которые хотят, хотят и доказывают это! А еще если при уме, при голове, тогда они и достигают определенных вершин. Талант надолго, он дается на тот период, когда ты все время в процессе, когда ты хочешь что-то такое увидеть. Хотение человека, чтобы что-то делать, оно тоже является двигателем развития человека.

Ведущий: А кино и театр разного терпения требуют?

Е. Князев: Конечно. Они разные. Как трудно в театре выпускать спектакли, репетировать, неизвестно: получится, не получится. А в кино еще труднее, потому что ты снимаешься, разрозненные какие-то кадры…

Ведущий: Ну да.

Е. Князев: …из разного времени, из разных там страниц сценария. Конец, начало — все перепутано. Как вот по времени актеры совпали вот, и была площадка, так ты и снимаешься. И это вот нужно тоже — быть уметь готовым, и внутренняя готовность твоя к этой роли. У меня были роли, когда я играл разные возрасты. Сегодня ты молодого играешь, а на следующий день ты играешь старого человека. Нужно быть, внутренне готовым и доверять режиссеру в кино. А здесь ты доверяешь и режиссеру, и от тебя очень много зависит...

Ведущий: Да.

Е. Князев: …как ты сумеешь своей душой наполнить зрительный зал. Хватит ли твоей энергии. Как и священники, то же самое. Проповедь ты слушаешь: можно говорить прекрасные слова, но тебя мало кто услышит.  А можно говорить те же слова, но если ты будешь их доносить и так, что тебя будут слышать, и тогда мы говорим: «Боже мой, он велеречив, как он умеет сказать, как он умеет воздействовать!» И наша профессия — тот, кто умеет воздействовать. Я, например, люблю в храмах, если когда оказываюсь на литургии, потом даже выбирал себе, куда мне ходить, где мне было интереснее наблюдать за процессом литургии или вечерней службы. Когда кто как ведет ее.

Ведущий: Да, конечно.

Е. Князев: Там не только правильное соблюдение обрядов, как бы они все это сделали, а как это делается — таинство. Как меня к этому готовят. Как я вижу… твою внутреннюю веру. Ты уверен в том, что ты делаешь все это, один только ты знаешь. Мы же все видим, как ты выносишь Чашу и как ты ее поднесешь, и как ты будешь сейчас таинство соблюдать. Мне лично бывает момент этот важен. И когда говорят и читают Евангелие, и читают так, что я слышу, что там говорят, для меня это важно.

Ведущий: Если ничего не понятно, то это да. (Смеется.)

Е. Князев: А когда бубнят: бу-бу-бу, бу-бу-бу…

Ведущий: Да.

Е. Князев: Ну, здорово, ну… Я понимаю, что это таинство другое совершенно, я должен… Но это важно! А занимаются в семинариях тем, чтобы вот это вот говорить священникам?

Ведущий: Искусство проповеди изучают, конечно, гомилетика, да.

Е. Князев: Значит, они должны тоже и актерское искусство своего рода изучать?

Ведущий: Ну, риторическое скорее.

Е. Князев: И речь должны!

Ведущий: Техника речи, да.

Е. Князев: Чистота речи — она тоже должна доходить! И вокалом они должны заниматься, чтобы звучание было определенное…

Ведущий: Да, конечно.

Е. Князев: …не только у хора, но и у священника.

Ведущий: Конечно.

Е. Князев: Вот сколько этих составляющих и там, и там! И если мы говорим, что мы же служим в театре, и в храмах тоже служат.

Ведущий: Да.

Е. Князев: Это значит тогда священнодействуй!

Ведущий: Ну, по-разному! (Смеется.) По-разному.

Е. Князев: Все по-разному! Все по-разному!

Ведущий: Это очень интересно. Евгений Владимирович! Вот дилетантский вопрос про игру чужих жизней. Я теоретически понимаю работу по системе, что ты не становишься буквально этим человеком. Михалков Никита Сергеевич, помню, мне сказал, что, когда говорят: «Ой, она так играет! Ее после каждого спектакля увозит скорая!» — это значит, что она играет плохо, ошиблась профессией. А если у тебя 20 дублей, да? Тебя просто не хватит. И я это понимаю. Но все-таки я это понимаю только теоретически. Вот эта игра чужой жизни, вот это впускание в себя… я понимаю, что вы сейчас скажете: «Это ремесло» и так далее. Но как? Не может быть, вот ты даже с детьми играешь, потом выходишь из этой роли. А когда ты вот сейчас играл,  эту чужую жизнь проживал, вот есть граница впускания? На чем это все строится? Как это работает все? Только вот на технике, умении? На чем? Это же не может не влиять на человека? Актеры часто говорят фразами своих героев, я замечал это. «А вот помните, такой-то говорит», — он это говорит, потому что он это играл. Есть «граница допуска», если можно так сказать? Которую нельзя переходить, например?

Е. Князев: Нет. Я все пытался сейчас какой-нибудь пример вам сказать — а как там вот? Как описать ощущение — красоту бабочки. Будешь говорить про пятнышко какое-либо, абрис крыльев, это все?

Е. Князев: И как бы ты ни живописал, оно не будет воздействовать на тебя до тех пор, пока ты не увидишь это чудо природы. Вот актерская профессия — вы говорили, и я скажу — это все равно ремесло. Те, которые могут сделать, чтобы зрительный зал заплакал вместе с тобой, для этого нужно иметь артисту очень холодное сердце.

Ведущий: О как!

Е. Князев: Сколько артистам, вот вы сами говорили, приходилось сходить с ума, их расстреливали, они бы давным-давно не выжили. Артист — существо оно же еще и коварное.

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Потому что артист своей игрой должен доставить зрителю удовольствие, и, доведя зрителя до слез или до смеха, артист получает удовлетворение от сделанной своей работы. Юлия Константиновна Борисова, играем мы с ней спектакль. Она до такой степени эмоциональна! И на каждом спектакле, когда вот есть определенный момент, она смотрит  — и у нее всегда льется слеза. И всегда она плачет, и думаешь: Боже мой, как она! Вера в предлагаемые обстоятельства! Однажды перед спектаклем, перед вот этой, фактически этой сценой что-то нужно было спросить. А ей идти играть эту сцену, со мной. Я: «Юлия Константиновна, извините!» Она поворачивается ко мне легко и говорит: «Да, Женя!»

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Я говорю: «Юлия Константиновна, извините, пожалуйста! Вот у меня такой вопрос…» Она: «Да-да, да-да, я отвечу» Я говорю: «Юлия Константиновна, вам же сейчас играть!» — «Да». И она выходит на сцену. А потом она сосредотачивается, выходит на сцену и говорит, интонация у нее пошла такая, какую она знает, как она может воздействовать! А зрительный зал смотрит на нее и думает: как она переживает, как она страдает, какие у нее!.. А она, страдая, говорит. Она — большая артистка, которая умеет заставить страдать других. Это вещи сложные.

Ведущий: Сложные! Не понимаю до конца.

Е. Князев: Талант уходит, да? Чехова читаем, – как он ищет ремарку, как стеклышко перевернулось, Тригорин. И сам Чехов, который с утра садится и работает. Он должен два часа сидеть за работой, за письменным столом. И даже если ничего не получается, он должен высиживать эти два часа и вымучивать из себя эти фразы. Пушкин не делал ли то же самое? Когда он садился — посмотрите его почеркушки, которыми мы потом восторгаемся и говорим: «Как он мог это все?» А сколько он там их раз зачеркнул для того, чтоб найти ту самую знаменитейшую фразу!

Ведущий: Да.

Е. Князев: Мы говорим: ах! Вдохновение, перо… Рука потянулась к перу, перо — к бумаге, и стихи потекли. Именно так они иногда и возникают. И долго, долго не получается, мучаешься, мучаешься, и вдруг в какой-то момент — раз!… И пошло! А отчего оно пошло? Оттого, что ты до этого долго, долго мучился. А может и не получиться.

Ведущий: А как еще повторить, если получилось? Вот это мне вообще непонятно.

Е. Князев: Не надо повторять, нужно пытаться делать еще раз.

ПРОЩЕНИЕ

Ведущий: Мы про Толстого и Достоевского начали говорить. Вы играли Каренина — я так понимаю, что не раз, в разных постановках.

Е. Князев: И сейчас играю.

Ведущий: И сейчас играете?

Е. Князев: И сегодня буду играть.

Ведущий: Вот! У меня был в гостях как-то директор Института мировой литературы профессор Полонский, и он говорил, что для него одна из самых пронзительных сцен в мировой литературе — когда фактически на смертном одре Анна Каренина рожает, высокий риск, что она умрет, и Каренин ее прощает, принимает этого ребенка. И он говорит, что это вот совершенно высочайшее переживание — этот момент глубочайший, христианнейший и так далее. Вот как вам такая оценка именно этого эпизода?

Е. Князев: Я соглашаюсь, но только, читая дальше Толстого, когда он пришел, когда она была в бреду, когда она металась. Она — «Алексей!» — сказала, обращаясь к Алексею Александровичу. «Алексей, подойди, дай руку!» И она сказала: «Посмотри, посмотри на него и пожми ему руку, прости его!» — обращаясь к Алексею Вронскому. И он, видя ее страдания, он вдруг сделал как-то руками, слезы брызнули из глаз, и он понял, что в эту секунду он ее прощает. Когда было написано в записке, что она умирает, он хотел и был уверен, что она умрет. А прошло два месяца, и самая большая ошибка была, что он простил, а она не умерла. Но дальше много. Алексея Александровича я очень уважаю, этого человека, который уникальный. И дальше в конечном итоге он же взял и девочку ее и стал ее воспитывать, и не пошел на то, чтобы дать развод ей, только лишь для того, чтоб она не стала падшей женщиной. Вот это вот величие и прощение — оно у Алексея Александровича слишком велико, и я эту фигуру очень уважаю.

Ведущий: А вот в пластическом спектакле Анжелики Холиной…

Е. Князев: Да.

Ведущий: …где, я так понимаю, нет слов вообще, да? Вы сказали, что все можно передать без слов. Это как? Как Толстого передать без слов? (Смеется.)

Е. Князев: Я могу вас только пригласить на спектакль.

Ведущий: Хорошо. А что самым сложным было в этом, в таком?..

Е. Князев: Увидеть в пластике текст Толстого. И я его увидел. И поэтому я согласился.

Ведущий: То, что вы рассказывали, когда она вам показала, — и вы услышали.

Е. Князев: Показала — и я услышал, Услышал как бы текст, который я давным-давно читал, мне показалось, что промелькнуло чуть ли не так, как это написано у Толстого. Так оно и оказалось.

Ведущий: Но когда вы сами стали играть, вот что было самым сложным?

Е. Князев: А вы знаете…

Ведущий: Репетировали когда?

Е. Князев: Трудно было. А все самое трудное — это простые вещи. Это научиться быть пластичным, чувствовать партнера, сделать точные движения, не ошибиться, потому что там была точная абсолютно партитура под прекрасную музыку Шнитке. И поэтому там нужно сделать все четко, не позволить себе импровизацию или по-своему как-то сделать. Импровизация в другом... а это должно быть — вот это было самое трудное. А потом, когда текст технически руками выучился, то дальше нужно было научиться играть Алексея Александровича и Анну Каренину, и чтобы это было видно, что у них есть семья, и что пусть он же не очень показывал свои чувства и считал, что это не должно быть наружу. «Я муж твой — и я люблю тебя», — вот у него была точка зрения.

Ведущий: Да.

Е. Князев: И если я твой муж, значит, я тебя люблю. А она говорит: «Любит? Он не знает этого слова!» Это страсти. И вот это чувство «люблю», у нас даже с Холиной были конфликты, не конфликты, а споры по поводу того, что он любит – но он любит так, как он может любить. В пластическом виде я могу показать, что я смотрю на тебя, я улыбаюсь тебе, я веду тебя, это все. А потом я вижу, когда она падает, я вижу глазами, когда Вронский упал — и она встрепенулась. Я увидел это — и зрительный зал вместе со мной это видит. Он это все считывает, информацию.

Ведущий: А это с текстом репетировалось?

Е. Князев: Нет.

Ведущий: Я имею в виду: у вас в голове есть текст?

Е. Князев: Нет. Нету. Я понимаю, о чем. Я знаю как бы смысл сцены, но у меня никакого текста, ничего не подкладываю, я никого не обманываю. У нас пластический спектакль, но он драматический, и играется драматическими артистами. Они умеют взглядом, жестом, поворотом, отворотом показать все. С чем я согласен. Я каждый раз на спектакле сижу за кулисами, смотрю эти сцены. Ну вот, например, сцена, как Долли поссорилась со своим супругом Стивой Облонским и как у них происходит примирение, как это поставлено. Я вижу всё: его характер гуляки, и как ему хочется помириться со своей женою, и как Анна заставляет их помириться. Все это есть, это драматически сыграно нашими молодыми талантливыми ребятами.

Ведущий: Возвращаясь к тому, о чем мы начали говорить. Актер плачет глазами зрителя, да? А если зритель бесчувственный? Бывает такое?

Е. Князев: Да. И зритель же разный. Мы же не говорим о том, что все воспринимают каждый спектакль так, как расписывает об этом другой, потому что, наверное, другой бы человек этот спектакль воспринимал бы совсем иначе. Он находил бы там другие точки зрения и говорил, что это не так. Кто-то воспринимает, а кто-то не воспринимает. И зритель бессердечный — нет, я бы так не называл. Он смотрит, считывает информацию. Кто-то плачет, а кто-то не должен плакать. Все так.

Ведущий: Это я тоже понимаю. Но вот я недавно попал в очередной раз где-то в Интернете на видео, где Леонид Филатов… Был юбилей Таганки, и он выступает. И он говорит, что в какой-то момент поменялся зритель — и вот приходит зритель, причем такой, те, которые достали билеты, — ну, в то время еще, да? — и мы играем что-то такое, что как раз должно по ним бить, потому что мы их как бы обвиняем, обличаем в каком-то смысле. А они сидят такие: ну-ну, что еще? И говорит: «Вот что ты ни сделай, — говорит, — харакири сделай себе, а зритель будет: хм-хм, забавно, забавно». Вот что в таких случаях делать?

Е. Князев: Я по-другому на это смотрю. Я очень много занимаюсь филармонической деятельностью, у меня есть много чтецких программ, в том числе есть спектакль, моноспектакль «Пиковая дама». После спектакля, когда он заканчивается и бывает прием, мне каждый раз говорят: «Какой у нас зритель, правда? Как он вас принимал хорошо». А я про себя думаю: вот если бы я не рвал сердце и не старался бы их заставить слушать, увлечь в это все — было бы так или нет? И такого эксперимента я провести, к сожалению, не могу. То же самое в «Войне и мире», в «Маскараде» Если артист не отдает себя и своего сердца, то рассчитывать на то, что зритель будет восторгаться тобой, не приходится.

Ведущий: Да.

Е. Князев: Траты — они нужны везде. И художнику, когда он мучается, ищет. И писателю. Артисту балета — он должен переживать, что он не может сделать 32 фуэте. Артистка — она должна к этому стремиться. Она должна утром становиться к станку и быть в форме.

Ведущий: Да.

Е. Князев: Тогда я буду восторгаться.

ЛЮБОВЬ

Ведущий: «Три сестры». Я так понимаю, что для вас это не просто название великого произведения, но такая семейная реальность. Что вы из детства вспоминаете в первую очередь или чаще всего?

Е. Князев: Детство я вспоминаю всегда хорошо. Легко. В семье у нас всегда была любовь. Нас родители любили, и это важно. И было всегда взаимопонимание — при разности всех характеров, но потом каждый стал жить свою жизнь, а я от них очень быстро отделился. Не уехал куда-то, не делся от них, а потому что я где-то лет с четырнадцати, с пятнадцати я уже упрямо хотел чего-то, и меня практически уже никогда не было дома. Я куда-то в какие-то кружки ходил, я куда-то уезжал, и поэтому вся жизнь потом была с ними параллельно. При всем при том, что человеческие отношения все равно сохраняются. С сестрами было легко, они…

Ведущий: Давления сестринского вы не испытывали?

Е. Князев: Вот в период детства всегда все было хорошо. Потом, когда пришли к взрослому состоянию, то тогда уже многие недопонимания начались

Ведущий: Вот у меня сейчас… У меня сын младший — десять ему лет сейчас, и две девчонки — двенадцать и четырнадцать. Они его все время воспитывают. Вот все время. (Смеется.)

Е. Князев: О, они меня заставляли все время что-нибудь делать, они меня заставляли, чтобы я помогал, заставляли посуду мыть. Посудомоечных машин в помине там не было. Это все я должен был делать. И у нас был частный дом, они, это самое, заставляли меня, чтобы и грядки полоть, и вообще это все.

Ведущий: Вы восставали против этого?

Е. Князев: А еще бы! Как ни восставал, а все равно делал — а куда деваться?

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: Все равно делал. А потом приучился. А может быть, это привело к хорошему, я сейчас не боюсь никакой работы. И любую работу я могу делать: и посуду мыть, и грядки полоть, и копать — это все я делал и делаю. И когда я поступил в студенческий строительный отряд и научился штукатурить, класть кладку.

Ведущий: А вот когда дочери у вас появились, вы вспоминали вот этот детский опыт? Вот, условно говоря, то, что вы выросли с сестрами, вам помогло стать папой? Вам легче было понимать девочек?

Е. Князев: Не это, не это дает. Я уже сейчас могу понимать. А дает понимать ощущение отцовства твоя семья, твои родители. Я и до сих пор считаю, что когда полноценная семья, то тогда и у детей возникает ощущение полноценности их будущей жизни. Если она была хорошая, семейная жизнь — родители любили друг друга, любили своих детей, — то это закладывается и в тебе.

Ведущий: То есть вы, скорее, вспоминали, вот, родительское, да? Или оно стало проявляться?

Е. Князев: Оно, конечно, было совсем по-другому. Единственное сравнение мое могу привести, что отец много работал, только он на шахте работал, а я, когда дети росли, я все время либо снимался где-то, либо допоздна, со спектакля приходил — они уже спят. И поэтому вот эти вот крохи времени, когда мы находимся вместе, они были важны. Вот как бы вот это вот — единственное сравнение. А так — ну, все совершенно разные жизни: те, которые жили родители, и я.

Ведущий: Вот эти крохи иногда же дают больше, чем какое-то долгое времяпрепровождение?

Е. Князев: Да, конечно. Первое время даже есть какие-то фотографии, когда на руках, они обнимают тебя, когда ты понимаешь, что ты являешься их единственным защитником, потому что если их обидели каким-то образом, они к тебе бегут, ты должен их найти возможность защитить. И я это все прекрасно понимал. И поэтому мы… С ними у нас была… Ну а потом — период их отрочества…

Ведущий: В какой-то момент этого больше не будет.

Е. Князев: Да. А сейчас, когда они взрослее, они все равно… Они уже возвращаются к нам, они уже, будучи сами взрослыми.

Ведущий: У вас есть пронзительные такие слова в одном интервью, что мы бежим и бежим за детьми, а дети идут и едут от нас в противоположную сторону. «Каждый день все дальше и дальше — и никогда нам с ними не встретиться». И вас даже какой-то журналист спрашивал, увидел в этом какие-то трагические нотки. Вы сказали, что нет, это…

Е. Князев: Нормально это все.

Ведущий: Да-да, нормально.

Е. Князев: Это я процитировал. Это из спектакля «Улыбнись нам, Господи!». Вот всем родителям, которые будут смотреть эту передачу и у которых есть маленькие дети: понимайте, что вы — родители вот именно сейчас. Вы сейчас в них закладываете то, как они будут жить дальше. А потом вам придется с детьми расстаться. Они уйдут. Дочери выйдут замуж, сыновья женятся — и они начнут строить свои жизни. И хорошо, если они к вам будут возвращаться. И ждите с терпением, потому что они к вам обязательно вернутся, если вы их любили и закладывали в них то, о чем я сказал. Вот эта вот круговерть и есть. И как бы мы ни ехали, и дети действительно идут, они живут свою жизнь, и это всё… Мы стараемся за ними поспешать, а они хотят жить свою жизнь. А потом придет период огорчения, когда детям приходится расставаться навсегда со своими родителями (я сейчас о себе говорю.) и говорить себе: какой же ты был невнимательный к ним! Ну неужели ты не мог найти побольше внимания к ним? Тебе что? Все время ты бежал: мама, да, я не могу прийти, я не приеду, я приеду через неделю, я сейчас уехал на неделю, потом приеду. А потом тебе некогда, а теперь мы хотим поехать на отдых. А мама ждет с нетерпением, когда сын приедет к ней. И как она радостно тебя в эту минуту встречает, и никакого тебе укора, что тебя не было три месяца и, практически находясь рядом, не было возможности к ней заехать. Но это удел всех, вероятно, родителей. Либо я плохой сын.

Ведущий: (Смеется.) Думаю, что нет. А вот этот момент, когда дочери ушли, тяжело вы его переживали?

Е. Князев: Тяжело.

Ведущий: Тяжело.

Е. Князев: Но и с другой стороны — тоже легко. А как? Если, когда они были маленькими, мне казалось, что любое существо мужского пола — это мои враги потенциальные… (Смеется.)

Ведущий: (Смеется).

Е. Князев: …то потом, когда было взросление, для меня было бы, наверное, большим огорчением, если бы около них, никто на них не обращал бы внимания.

Ведущий: А вот как вы думаете: отцовство помогло вам как-то по-другому смотреть на студентов? Или это как бы совсем другая сфера, где это не важно?

Е. Князев: Их тоже надо любить, особенно в нашей профессии. Но мы им говорим, я в частности, что вот просто так, за то, что вы есть, пусть вас любят ваши родители.

Ведущий: (Смеется.)

Е. Князев: У меня есть свои дети, я их буду любить просто так. А вас я буду любить за: работоспособность, за усердие, за желание постичь профессию. То есть я продолжаю миссию родителя, но ту, которую родители дотребовать от них не могут, потому что родителям своим, близким они могут возразить и сказать «нет». Если они мне скажут: «Нет, я не буду учиться», — до свидания!

Ведущий: Вот так прямо, да!

Е. Князев: Я буду любить другого человека, который будет выполнять то, что я к нему предъявляю, требования.

Ведущий: А вот эту девочку еще раз вспомню, которая пять раз поступала и вы-таки приняли, вы просто жалели, потому что вот ну сколько можно?

Е. Князев: Ну да, упрямство. Первым человеком, который долго поступал, — это Стас Дружников, который лет шесть, наверное, поступал в разные театральные институты и никуда не поступил. А когда мне доверили курс набирать в Театральном институте имени Щукина, я его принял. Спустя шесть лет. И нисколько не жалею. А про девочку, которая так долго поступала, ничего из этого не получилось. Если у него были способности, у Стаса, и он их развил, а у этой девочки способностей не было, она их развить не могла. Одно упрямство, упорство, а дальше еще — упрямый характер. Она говорила: «Нет, это не так! Я не буду этого делать, это все по-другому» И сдвинуться с этого было никуда нельзя. И вероятно, когда ее не брали, то в этом был логика. И вообще еще 20–30 лет назад поступить в театральный институт было гораздо сложнее, чем теперь. А теперь много открылось театральных кружков за платные деньги, и любой человек, который вдруг возомнил себе то, что он может быть артистом, он может туда поступить.

Ведущий: А я читал, что у вас с женой (поскольку вы коллеги) табуированы в домашнем кругу профессиональные темы. Насколько это корректноя услышал?

Е. Князев: Это я стараюсь всячески продолжать и поддерживать, потому что как только позволяешь себе заговорить на профессиональные темы, тем более во взаимоотношениях ректора и подчиненного, они заканчиваются конфликтами. Поэтому дома мы — табу.

Ведущий: Но вот я хотел это уточнить. Имеются в виду темы, связанные непосредственно повесткой рабочей? Но это ж не значит, что не можете вы прийти и сказать: слушай, я вот тут такой фильм, посмотрел или спектакль?

Е. Князев: Нет, конечно. Нет, конечно.

Ведущий: То есть речь идет именно о рабочих вопросах?

Е. Князев: О работе, да-да-да.

Ведущий: А так вы много обсуждаете, профессиональные вопросы — в таком, в широком смысле слова?

Е. Князев: Нет.

Ведущий: Нет?

Е. Князев: Нет. Ведь люди, когда приживаются друг с другом, они на многие вещи и смотрят примерно одинаково. Если бы была очень большая разность взглядов, то люди бы… имеют обыкновение расставаться, они бы расстались. Ищут же эти половинки, они должны слепиться.

Ведущий: Да.

Е. Князев: А чтобы слепиться, они должны на чем-то держаться. На одинаковости взглядов на воспитание, на профессию, на то, что ты видишь, что ты смотришь. Да, бывает так, что мне нравится это, а ей это не нравится. В еде это ей нравится — это мне не нравится. Но к этому можно приспособиться и не предлагать мне ей, например, креветки, которые я не ем в принципе. А если бы она каждый день мне давала креветки, то в какой-нибудь момент я бы сказал: «Ты что, не можешь запомнить, что я их не люблю?»

Ведущий: А вот когда говорят, что любовь — это труд большой, а с другой стороны, говорят, что любовь — это дар. Это вот все-таки разные вещи, потому что дар — это то, что ты получил — получил. А труд — это то, что ты как-то, в каком-то смысле заработал. Вот вам что ближе?

Е. Князев: В конечном итоге этот труд перерастает в дар. Да, есть тяга: увидели два человека, понравились друг другу… А дальше идет труд приспособления друг к другу. Почему пары чаще всего в ближайшие первые пять лет распадаются? Они не попытались наладить вот эту вот контактность. А когда нашли друг друга и стали дальше жить после 10-15-20-30 лет — конечно, это уже дар Божий, что они нашли и сумели в этом просуществовать. Они не соединяются так сразу. Если мы говорим о Паоло, Фран[ческе], вот это там все…

Ведущий: Да, да.

Е. Князев: Это все поэзия. Высочайшая поэзия.

Ведущий: Да. Да-да-да.

Е. Князев: Блок и Менделеева — платоническая любовь, но к которой он… к ней стремился, писал стихи — а рядом находиться они не могли. Это же разные вещи. Любил он ее? Это любовь? Любовь, наверное.

Ведущий: Еще про одну любовь хочу у вас спросить — про Александра Сергеевича нашего Пушкина. Вы как-то сказали, что вы его очень любите и очень хотели бы, чтобы и он вас полюбил. Это очень красиво, но это про что?

Ведущий: Это вот про то, что примет ли тебя этот автор? Будет ли он тебе доступен?

Е. Князев: Как читателю или как актеру?

Е. Князев: Нет, я, наверное, говорил про актерскую профессию. Когда ты читаешь «Метель» или «Пиковую даму», «Бориса Годунова», и можешь ли ты соответствовать величию этого человека, его мыслям, которые заложены, например, в «Борисе Годунове», которые созвучны и сегодняшнему дню тоже? И сумеешь ли ты соответствовать его уровню таланта? Сумеешь ли ты донести до зрителя то, что хотел он высказать?

Ведущий: То есть соразмерность…

Е. Князев: …соразмерность моего дарования и дарования Пушкина.

Ведущий: А вот, перекидывая мостик: Пришвин говорил, что для меня родина — это не город, где я родился, и не город, где я состоялся, а «Капитанская дочка» Пушкина. Вам понятно, о чем он говорит?

Е. Князев: Ну, бывают образные фразы, которые можно и так произнести.

Ведущий: Хорошо, вам близко, что он говорит? Вы можете повторить это в каком-то смысле?

Е. Князев: Нет.

Ведущий: Нет?

Е. Князев: Наверное, нет. Это разные вещи для меня. Поэтому родина для меня там, где мои близкие, там, где мои родные. Я ни на какую высочайшую идею не променяю своих детей, жену. Нет.

Ведущий: Ну то есть, скорее, тот же Пушкин уже — «любовь к родному пепелищу»?

Е. Князев: Это совершенно просто разные вещи. Я горжусь, что я являюсь гражданином страны, где есть Пушкин, Достоевский, Толстой, где огромное количество художников. Я горжусь русской культурой. И я готов гордиться то, что я родился в этой стране, и то, что я русский. Горжусь Плисецкой, горжусь Щедриным, горжусь…

Ведущий: Слушайте, но все равно это часть, это все равно тоже Родина, да?

Е. Князев: Да. Это моя Родина, да. Я горжусь — и тогда это моя Родина. То есть если бы я оказался где-нибудь в Америке, и я бы тогда говорил, что моя Родина — Россия. А вообще Родина, моя родина, — это там, где моя семья.

Ведущий: У нас с вами еще финал. Вы подчеркивали в некоторых интервью, что в училище есть традиции, религия свои. И есть еще и устав. Если я не ошибаюсь, 1946 года он. И там есть разные обязанности у студентов, в том числе — завязывать кулисы, собирать декорации и так далее. Вот представим себе ситуацию, что есть очень талантливый и трудолюбивый студент. Вот как вы любите: три «т» — у него все в порядке там с ними, но вот с уставом не очень хорошо. Ну вплоть до того, что он через раз встает или нехотя, когда заходит преподаватель, и так далее. И вот ну не сложилось у него с уставом. «Отчислить нельзя оставить» — где вы поставите точку?

Е. Князев: Я бы поставил «Отчислить. Нельзя оставить». И это «отчислить» пойдет на пользу студенту. Многие отчисления, которые были у нас, и мы отчисляли, заведомо понимая, одаренных людей, понимая, что они не там учатся или каким-то образом манкируют учебой, или там что-то такое… И если они этого не сделают — не заставят себя переделаться, то толку от них никакого не будет. Поэтому для его пользы, если его это научит… Если он не захочет и уйдет от отчисления, ну, значит, это была абсолютнейшая правда, и горевать по этому поводу нечего. А если его отчислили, а у него обида на него взыграла, и он говорит: «Нет, а я заставлю себя», — и наступил понедельник, за неделю за эту он сумел себя каким-то образом преодолеть, и, придя в другое учебное заведение, он продолжил учиться, но уже не делая этих ошибок, — мы оказали ему услугу. Поэтому отчислить. Нельзя оставить. Тех людей, которых мы не можем заставить.

Ведущий: Спасибо вам огромное! Спасибо за этот разговор! Это был Евгений Владимирович Князев. А мы продолжим писать «парсуны» наших современников ровно через одну неделю.