«Друг нетрезвым сел за руль и разбился в 500 метрах от моего дома, я собирался ехать с ним», — психолог Валерий Доронкин

Здравствуйте, уважаемые друзья. Мы продолжаем писать «парсуны» наших современников. И сегодня у нас в гостях Валерий Доронкин. Валерий Константинович, здравствуйте.

Здравствуйте, Владимир Романович.

У нас пять частей: «Вера», «Надежда», «Терпение», «Прощение», «Любовь». И в прологе, до первой части, я всегда спрашиваю у гостя о такой глубинной самоидентичности. Соответственно, и вас спрошу: как сегодня, здесь и сейчас, вы отвечаете на вопрос, кто вы?

Ученик.

Ученик?

Да.

Так, как говорится, с этого места поподробнее.

Когда меня пригласили на эту передачу, я очень разволновался, потому что у меня отношение к вам как к профессору, и темы передачи — религиозной жизни, внутреннего мира — это как мытарства: задаются вопросы, на которые нужно давать честные и глубокие ответы. Ну, может быть, не так, как там, но если не так, как там, то зачем вообще об этом говорить. Вот поэтому такое сегодня для меня серьезное испытание — с одной стороны. А с другой стороны, вы профессор, а я ученик. И сегодня у меня экзамен. Хотелось бы сдать ну хотя бы на четверку.

ВЕРА

Я хочу начать, с вашей истории про ангела, которая очень мне показалась такой пронзительно-удивительной. Это был канун Рождества, да?

Это была рождественская ночь.

Рождественская ночь. И вы где-то там хорошо, так сказать, отдыхали с друзьями.

Да.

И кто-то при этом сказал, что если в полночь открыть окно, то будет обязательно пролетать ангел…

Я ни до этого, ни после никогда не слышал этого поверия или еще что-то такое.

Да, это важно.

Это было, видимо, специально для меня. Ну, я могу дословно рассказать, от первого лица.

Расскажите, да. Потому что потом будет вопрос.

Это, действительно, 90-е годы. И тогда я вел нетрезвую жизнь. И на самом деле я потом задумался: а что же, а как же я жил, что же со мной было. Ну, во-первых, я не знал, что у меня голова, в которую думают, то есть, у меня не было такого самосознания, что надо что-то обдумать, что-то спланировать. У меня достаточно была хорошая память в школе, я там что-то читал, отвечал. То есть у меня не было такого мыслительного процесса, я не понимал, что он вообще есть. И это пришло позже. И вот этот момент чем важен. То есть мы сидели вот с этими случайными ребятами, они все были не из Москвы, такие ищущие счастья, там из Башкирии девушки были, из Киргизии, эмигрантки такие. Ну, тогда всё менялось, и русские уезжали оттуда, им было тяжело и плохо. И там вот разговоры были о том, что вот, курс доллара, и что москвичи жлобы все. Я так немножко, это было мне немножко неудобно, я как бы особняком. И вот как раз была девушка одна: «Сегодня Рождество, и если открыть окно и загадать желание, то там пролетит ангел, услышит и исполнит». И вот у нас закончился алкоголь, и ребята пошли, как это называлось, догоняться. Тогда ночью. Очень жалко, что ночью магазины работали. Сейчас, слава Богу, не работают. Я остался один. Выключен почему-то свет на кухне, мне грустно, я сижу такой вот брошенный, одинокий. Не понимаю, что я брошенный и одинокий. Чтобы это понимать, надо понимать, что ты в голове думаешь. Тогда этого не было. Я такой: о, 12 часов ночи. Подхожу, открываю форточку — там темнота, грязный московский двор. И я такой думаю: «Ангел какой-то… пролетит, не пролетит…» И это впервые в жизни я сам себя спросил, впервые в жизни вот этот был процесс мыслительный: а чего же у этого ангела-то попросить? Чего же я хочу? И я думаю, что это была вообще первая молитва моя в жизни — обращение неизвестно к кому, к самому себе. Но ответ пришел, как будто это не я на него ответил. Просто пришла мысль. Это была даже не мысль, а ощущение. И я понял, что мне просто очень плохо. Ну, сейчас я могу объяснить, что это была депрессия, одиночество и так далее. Мне просто так стало плохо, что я захотел, чтобы мне не было плохо. Просто захотел впервые в жизни пожелал чего-то. Чтобы мне не было плохо. Потом я, когда рассказываю эту историю, я говорю: я захотел, чтобы моя жизнь изменилась. Но тогда я не мог это сформулировать. Но я действительно захотел, чтобы вот это «плохо» прекратилось. А через 40 дней —  это было Рождество, это было желание, — через 40 дней я последний раз употребил алкоголь, и началась моя трезвая жизнь. Недавно исполнилось 27 лет жизни трезвой, без алкоголя.

А вопрос у меня такой. То что началось через 40 дней, оно тогда уже было связано с поиском веры или это был какой-то другой поиск?

Чтобы искать веру, надо знать, что она есть. А я тогда не знал, что в голову думают. Сегодняшняя тема, я же знаю приблизительно темы, о которых мы будем говорить, вообще чтобы говорить об этих понятиях — вера, надежда, любовь, надо знать, что такое отчаяние, одиночество, безысходность. И вот отсюда начинается поиск чего-то, как я сказал: захотеть, чтобы жизнь изменилась, что потом оказывается верой. Но тогда я не искал веру. И я не искал Бога. Потому что я не знал, что мне нужно Его искать. Конечно, был путь, я встречал на своем пути людей, которые употребляли, умирали, погибали, бросали. У меня есть несколько грустных историй моих близких друзей. Мой, наверное, самый близкий тогда друг вышел из моей квартиры, он был нетрезвым…

Сел за руль, да…

Да, сел за руль и там 500 метров от моего дома — разбился. И вот я помню — я хотел с ним поехать. И я помню, сижу на кровати, и что-то в голове: ехать, не ехать, ехать… мне кажется, что даже как будто не я в этом диалоге участвовал. Ехать, не ехать… Потом: не поеду. И вот…

И вам еще пришлось же маме его говорить, что он погиб.

Да, маме, и отцу, в глаза говорить, что ваш сын погиб. Это одно из таких вот самых ужасных каких-то вот таких опытов в моей жизни. И у меня были люди, которые бросали, которые проходили лечение, ходили на какие-то группы самопомощи. И вот движение в эту сторону у меня началось через людей, которые сами бросили. Они мне что-то рассказывали, я ходил на какие-то собрания, встречи и так далее. Но просто через 40 дней я пришел на свое собрание, после которого я уже не употреблял.

Ну, а вот Церковь позже в вашей жизни появилась.

Ну, где-то через пару лет.

Скажите, пожалуйста, в вере, о которой мы сейчас говорим, что для вас на сегодняшний день или, может быть, до сегодняшнего дня было самым сложным?

В вере? Для меня всё сложно до сих пор. Ничего нет простого. Я думал о том, что такое вера. И вера — это вера в то, что есть любовь. Мысли о Боге — они прежде всего встреча с Ним, поиск Его — это встреча, прежде всего с качествами. Не с Самим, потому что Его трудно понять, представить, и так далее. Есть Его качества. Любовь — это Его качество, проявления, и так далее. А вера — это вера в то, что она есть, эта любовь.

А когда вы говорите, что всё сложно, вы имеете в виду сложно сохранять веру, в то, что есть любовь…

Да.

Да? А почему, из-за чего? Из-за себя, из-за того, что вовне происходит?

Ну, я по образованию психолог…

И все ваши штучки мне известны, да. (Смеется.)

Нет-нет-нет. И ну, вообще там…

По одному из образований, у вас много образований.

Ну да. И в религиозной традиции надо с себя начинать. Понятно, что виноваты все вокруг. Но виноваты все вокруг, а разбираться приходится с собой.

С собой, да.

Конечно, уходит, размывается за какой-то обыденностью: нужно вот это, нужно вот это сделать и так далее. Нельзя сказать, что я такой весь: аллилуйя — в вере, там в любви. Это у меня идет через спады то есть. Причем интересно: спад, полное падение начинается с мысли, когда всё хорошо, всё нормально, вообще всё нормально. И потом обнаруживаешь себя в полном отчаянии, в безысходности, ничего не получается, нету никакой помощи ниоткуда и так далее. Ну, и оттуда потом это дно, от которого потом отталкиваешься.

То есть дном является именно состояние, когда тебе кажется: ну, вот, вроде всё хорошо, да?

Нет, это вершина горы, с которой ты падаешь. Это край обрыва. Следующий шаг после этого: ты летишь вниз.

А были у вас какие-то ситуации или, может быть, периоды, которые можно охарактеризовать как кризис веры?

Да. У меня были какие-то случаи. Наверное, самое яркое какое-то переживание — предательство,. и такого ощущения в жизни, что… то, чем ты занимаешься, никому не нужно, ты лично никому не нужен, не интересен, не интересен своим детям, своим родителям. Это какой-то такой тоже кризис. потому что у всех своя жизнь, и интересы расходятся. И вот когда ты со своими интересами, со своими какими-то целями и так далее не входишь в интерес близких людей, хотя они тебя любят, хорошо относятся, и еще переживаешь предательство близких людей каких-то, кто рядом. У меня была ситуация, когда я не хотел жить. О том, чтобы как-то приложить к этому усилие, понятно, мысли не было. Была такая идея: надо хотя бы умереть православным. Чтобы православным жить, в тот момент силы не было. И у меня было такое отчаяние физическое, я в реанимацию тогда попал, что вот как бы всё, не выбраться. И в разные моменты жизни у меня Евангелие открывается. Вдруг, как озарение вот такое. Вдруг оказываюсь героем. Это становится такое стереоскопическое, такое вот, как будто реальное. Есть же такое ощущение несправедливости: за что мне? За что мне это? Ведь я ничего плохого не делаю.

Вам это чувство знакомо, да?

Конечно. И еще если это проходит, когда тебя оскорбляют, унижают там, не знаю, обесценивают — модное психологическое слово, об этом можно поговорить отдельно. И ты остаешься в этом состоянии отчаяния просто вот тотального, безвыходности. И в этот момент вдруг я понимаю, что Спаситель — сама любовь: будучи на Кресте несправедливо, абсолютно несправедливо, по крайней мере Он точно меня понимает. А я в этот момент хотя бы немножко понимаю Его. И это надежду дает.

 Это наша следующая тема. Но прежде чем мы к ней перейдем, я, знаете, еще что хочу у вас спросить. Древний монашеский афоризм, владыка Антоний Сурожский любил приводить, что никто не стал бы монахом, если бы не увидел в глазах другого человека сияние вечной жизни. Вот можете ли вы сказать, что на вашем жизненном пути были люди, в глазах которых вы видели это сияние вечной жизни и которые вам помогали в этом смысле?

Я однажды в Оптиной пустыни был на службе, и там отец Илий читал Евангелие. И вот я молился стоял. И я сейчас понимаю, и тогда я это понял, что то, как он читал — через сердце, через душу, я оказался в другом мире. И молитве можно учиться только через опыт других. И я почувствовал вот это внеземное, внебытие такое его доброго, такого старческого, доброго голоса. «Аз есмь пастырь добрый…» И вот это такое сияние, но не про глаза. И есть еще поступки. Наверное, я плохой христианин, плохо верю, неправильно, у меня много кризисов. Я часто — ну, не часто, раз в несколько лет впадаю в полное отчаяние. И у меня был такой случай. Это было на сессии в семинарии. Я сидел, и опять какой-то кризис: всё, всё, всё плохо, всё, я никому не нужен, ничего не нужно, всё бессмысленно. Я сидел и плакал. И я позвонил священнику, я его считаю духовным отцом своим, но редко у него бываю, к сожалению. И я позвонил и плакал в трубку. А он мне сказал: «Валерий, сейчас вот идет всенощная, давайте я вам потом перезвоню?» Мы положили трубки. А через 15 минут он перезвонил. Во всенощной бывает, когда священнику не надо выходить, в вечернем богослужении, и там читает чтец что-то и так далее. Он вышел в соседний алтарь, позвонил мне и двадцать минут разговаривал со мной. Я не знаю священника, который бы оставил то место, где он должен находиться, стоять, ходить, что-то читать и так далее. Он двадцать минут разговаривал со мной. Я плакал, он утешал меня. Это вот про то, о чем вы говорите, — о сиянии глаз, ну, души.

Еще один вопрос. Вот у Феофана Затворника я наткнулся на такую мысль, что «в полном смысле настоящая вера и есть та, когда кто-то верует потому только, что так Бог повелел, и для того чтобы уверовать, ничего больше не ищет…» И он дальше говорит, что можно, конечно, ничего плохого нет в том, чтобы стремиться узнавать, подключать разум. Но при этом оговаривается — это Феофан Затворник, который, как мы знаем, много чего изучал, читал, выписывал кучу книг, он говорит: но к сути веры это ничего не добавляет, потому что суть — вот верить в то, что Бог так повелел. Честно скажу, мне непросто даются эти строчки. А у вас какую они вызывают реакцию?

Ну, это… в хорошем смысле, как сытый человек, в хорошем смысле, я думаю, что у него вера была тотальная, и для него этого было достаточно, более чем. Ну, вера — это как Бог. То есть она, конечно, есть. Она, не знаю, трансцендентна. Она вне нас. Бог повелел. Но для этого нужно знать, что Он есть. Признать, что Он есть. Узнать, какой Он. Начать Ему доверять. Почувствовать Его любовь. Наверное, если человек вырос в верующей семье и вера была по определению — да. Но если ты не в Церкви, если ты с рождения не был в Церкви, то классно, вообще классные слова: Бог тебе повелел, но ты должен верить Ему.