...Готовя к публикации подборку стихов Михаила Иверова, я думал о том, как важно подчас, через кого придет к читателю знакомство с незнакомым поэтическим миром, с неизвестными доселе стихами, — которые могут стать частью уже твоего собственного душевного опыта, откроют новую, возможно — необходимую, жизненно важную для тебя самого гармонию. Неоднократный автор «Строф», москвич Игорь Меламед, поэт строгого вкуса и безусловного поэтического слуха, показал мне однажды тексты сегодняшнего автора. Признаться, я был и удивлен, и обрадован: ничего похожего в поэзии «сорокалетних» мне не встречалось. Позже, описывая по моей просьбе свое впечатление от стихотворений Михаила, Игорь написал как раз об их удивительной гармонии, «на сегодняшний день уже практически утраченной в нашей поэзии».
«...Это — преимущественно духовная поэзия, нимало не напоминающая стихи на „религиозные темы“, столь распространившиеся в нынешнее время. Стихи Иверова исполнены чистоты, ясности и какой-то спокойной уверенности в сказанном. Потому что — я убежден в этом — они исполнены любви. Той любви, которая не склонна заявлять о себе и которая „не превозносится и не гордится“ по слову Апостола».
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Михаил Иверов родился в Днепропетровске, он из семьи энергетика и преподавательницы литературы. Учился на естественника в Харькове, много лет общался с художниками и искусствоведами, сочинять начал поздно, воцерковился в зрелые годы. Важную роль в обретении духовного опыта сыграли у Миши поездки в Грузию — это видно и по многим его стихам. Последние годы живет и работает в Москве, работа его никакого отношения к словесности не имеет. Круг собственного поэтического чтения, как он сказал мне, «консервативный»: Пушкин, Языков, Лермонтов, Ходасевич, Блок... Что может быть лучше?
И последнее: эта подборка — самая первая публикация стихов Михаила Иверова. Мне радостно, что она состоялась именно в «Фоме»; верю, что читатель благодарно оценит ее, и вместе со мною будет ждать выхода первой книги сегодняшнего дебютанта «Строф».
Алфавит
Я видел виноградники зимой,
их силуэты черные на фоне
коричневой, лоснящейся, живой
бессмертной глины, сложенной на склоне
террасами, ведущими туда,
к таинственному центру мирозданья,
где небом обрывается гряда,
и нет необходимости страданья.
Лоза без листьев — древний алфавит,
в гортань заключены его осколки,
пребудут на террасе, как на полке,
и книга Царств, и Числа, и Левит.
А там, внизу, где шах сидел на троне,
которого попробуй только тронь, —
пред ним весь мир простерт, как на ладони,
но как тепла заветная ладонь!
Мы — в землю нисходящие послушно
наполненные квэври. Простодушно
устремлены открытые глаза
туда, под облака, под образа.
Кто виноградарь? Где его лоза?
Возрадуйся, божественная глина!
Гляди: равноапостольная Нина
в мехи вливает новое вино,
вовек да не отвергнет нас оно!
Клеопа и Лука на пути в Эммаус
Удержаны мои глаза,
простите, бабочки и птицы,
но надвигается гроза,
и надо бы поторопиться;
кто позаботится о нас,
с тех пор, как мы осиротели,
бредём, не разлепляя глаз,
без утешения, без цели...
Откуда спутник наш узнал
о тайной вечере о чаше;
когда об этом толковал,
не сердце ли горело наше;
душа, как птица на груди,
давно ли так была согрета?
— Останься с нами, не ходи
в селенье сумрачное это.
Есть хлеб у нас и есть вино,
для ужина не так уж мало,
нам это Господом дано,
и этого всегда хватало.
— Останься с нами — не видна
дорога, потемнело небо.
...вдруг отделилась пелена
от глаз, когда частицу хлеба
Он преломил, явив Дары
для них как трапезу простую.
О, сердце сумрачной поры,
зачем ты бьёшься вхолостую?
***
...И ангелов я вопрошаю Твоих: зачем я остался в живых?
И. М.
Призывая Ангела Господня,
как о самом близком и родном
о тебе молиться мне сегодня...
Заклинаю только об одном:
через все больничные палаты,
через эти девять страшных лет,
положись на ангелов крылатых
и вернись живым на белый свет.
Вы его за плечи обнимите
темной ночью, черным сентябрем;
я молю: о, Ангел, о, хранитель,
верным будь ему поводырем.
Кухня, словно комната свиданий
рая или ада посреди;
Ангел смерти, демон оправданий,
прошлого его не береди.
Как же утомительны свиданья —
жало в плоть, предутренняя муть,
не дано от смертного страданья,
Боже, ни воскреснуть, ни уснуть.
Господи, зачем такие муки,
или дар в обмен на боли дан?
Если мог бы — взял его на руки,
на руках отнес на Иордан.
Боже, где целебный Твой источник?
Сделай выносимым хоть на миг
жизни догорающий подстрочник,
вечности жестокий черновик...
Полевая почта
Недужен Ферапонтов монастырь.
Над озером куражатся метели,
во всю его андроновскую ширь
поют ветра, раскачивая ели.
Давно закрыта церковь Рождества
Пречистой Богородицы. Монашки
рассеяны по свету, как листва,
как содранные с лиственниц рубашки.
Им кипятку крутого подольют
и лагерь напророчат без утайки.
Над Ленинградом — праздничный салют,
а мимо проплывают, словно чайки,
блаженные кораблики судьбы,
святые треугольники надежды,
туда, где отверзаются гробы
и вырастают новые одежды.
На адресах истлели имена,
но есть голосники в забытом храме,
и ангелы читают письмена,
слова, в конверты сложенные нами,
бессмертные, скупые, в пару строк,
те весточки, отправленные с фронта.
А птицы улетают на восток,
домой, домой, в обитель Ферапонта.
