Елизавета родилась в Москве двадцать два года тому назад. «Маяковский», так сказать, возраст. Летом 2023-го она дебютировала в «Новом мире» с подборкой, названной нами по одностишию: «Не стреляйте в белые стихи». Я уж и не знаю, в какой мере Елизавета Евстигнеева перекликалась тут с романом Бориса Васильева и его экранизацией.
Но сегодня в биографических справках она обозначает себя словами «поэт, хайдзин» — подобные поэтические проявления кажутся мне слегка «устаревшими».
…Может, потому, что недавно вышел ее первый сборник стихотворений — удивительная книга духовной лирики «Всемирная паутинка»?
Из нее и выбирались нынче стихи.
Однажды Елизавета Алексеевна перестала учиться в Литературном институте и поступила в Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет.
Между прочим, хайдзином (то есть поэтом, плотно занятым древним японским жанром хайку) Лиза быть не перестала, даже более того. Рассказала мне давеча, что любимые ею «православные хайку» иногда сочиняются по дороге в храм.
…Или после храма, думаю я, читая присланный миницикл «Из храмовых хайку».
Вот, первое — оттуда: «всю службу смотрю / как тает воск / на свече за твое здравие».
Справа — посвящение: «К.Ш.»...
«Всемирная паутинка» тоже открывается посвящением:
«Константину Шакаряну, без которого не было бы ни этой книги, ни многого-многого другого». Имя живущего в Ереване 25-летнего поэта, критика и оберегателя русской поэзии здесь не случайно (кстати, его стихи в наших «Строфах» выходили в 2022-м).
Так что и закончу словами Константина из его рецензии на «Всемирную паутинку», — с которыми я вполне солидарен: «Скажу, не боясь ошибиться: такого нежного, трогательно-детского взгляда на Божественное русская поэзия не знала». А чуть-чуть повыше хорошо сказано и об «уменьшительно-ласкательном» подходе Елизаветы к самым высоким темам.
Пожелаем гостье наших «Строф» — духовной гармонии и прибывания света.
* * *
Совершеннолетие души. Отвори мне двери, дядя Петя. Ведь в раю, в эдемовой глуши, Кто простит нас, тот нас там и встретит. День на небеси, ключи в замке. Я не жду с земли дурные вести. Виза — это бирка на руке. Паспорт — это мой нательный крестик.
* * *
Я понимаю только свет, Не «может быть», не «да» и «нет». На все вопросы ум не в силе Подать ответ. Мерцанье пыли, Больничный шкаф, окно, кровать — Свет заливает всё пространство. Вседневно свет благословлять И есть святое постоянство. На этот мысленный огонь Уже не нужно ждать ответа, Когда берёшь в свою ладонь Собранье сочинений света. Который час? Который век? След горизонта. Детский почерк. Не час, не век, а человек, Светящийся во мне как прочерк.
Праведная Анна, Мать Пресвятой Богородицы
Вот девочка. Заветный плод. Она растёт-растёт-растёт И скоро вырастет прадевочкой. Но ей не нянчить ни внучат, Ни деток, ни цветных котят. Ей — гнуться в скорби вербной веточкой. Ей — приводить ребёнка в храм, А после плакать «Что же нам Останется от внука с дочерью?» Ты милость, Анна. Будь же ей. Чем больше слёз, тем меньше дней. Пусть тянется земная очередь. О чём ты, девочка, грустишь? Анюта, Анна, Божий стриж, Сильнее неба жаждешь первенца. И девочка ложится спать. Однажды Дочь ей станет — Мать, И Внук однажды с Нею встретится. И время выйдет из минут. Исус, Мария — все придут. …Когда на камень сядет бабочка, Их встретит за столом Отца В рубашке белой у крыльца Младенец Анна — Богобабушка.
* * *
Внезапно оказался на спине Нательный крестик с Боженькой распятым. И неужели Бога я теперь Несу, как Бог — когда-то крест — носивший? Мы все — кресты. Кресты сокрыты в нас. Мы носим ожерелья, бусы, цепи, И даже просто тишину — в груди. Но это крест и есть. А может, крестик? Пока — со стороны спины несёшь Меня, Господь мой, к шкафу и к одежде, От шкафа до Голгофы — два шага. Я донесу Тебя. Не сомневайся.
* * *
«И попросил я рассказать о Боге У дерева. И древо зацвело», — Сказал Тагор. И вышел на дороги Июньские, где яблоней мело. Где яблони в закатную стихию — Невесты несозревшие в цвету, Какому пели богу — литургию, Вынашивая в теле полноту? Тагор был нем. Всё — непонятно бе́ло. Он поднял руку и отпрянул прочь. И яблоко — расплакавшись — созрело И лопнуло. Сомкнулись день и ночь. И что спросить у яблока простого? «А человек, скажи — он тьма? Он свет?» Тагор стоял и жаждал, жаждал слова. И яблоко окислилось в ответ.
* * *
Храм на улице Юности. Старушки, разомлев от старости, Возрадуясь во дни июльности, В ларьке покупают сладости. И внуки везут на машине их, Кресты, варенье цветочное. В машинах как в маленьких скиниях — Солнце всегда восточное.
* * *
Не контачит провод. Не тиктачит время. Для кого ты, город? — Для несущих бремя. Спать уложишь дочку — Прядь смахни со лба ей, Чтоб Всевышний ночью Нежил: баю-баю.
* * *
Когда мне хочется обнять весь мир, Я беру в ладони муравья И переношу его До муравейника.
