“Нетерпимость… – это гнев тех, у кого нет убеждений; ярость равнодушия. Так противятся определенным идеям те, чьи идеи определить нельзя. Массовые преследования вели не убежденные люди – убежденных людей для этого слишком мало. Их вели люди безразличные”
Честертон
Обвинение в нетерпимости в демократическом обществе сродни обвинению в идеологической неблагонадежности в недалеком советском прошлом. Более всего достается, конечно, нетолерантным религиозным фанатикам, в число которых с легкостью попадают все, кто в принципе осмеливается обозначить свои взгляды. Оно и понятно – большинство религиозных традиций исходит из существования одной, абсолютной Истины. А это, по определению, нетолерантно. Вот и получается, что толерантное отношение к религии в современном мире исключает диалог о ценностях как таковой. Как только вы начинаете говорить что-то об истинности (упаси Боже, об абсолютной истинности!) своих ценностей, вас тут же записывают в категорию “нетерпимых”, осмелившихся покуситься на святое. Если это происходит, толерантность обращается в свою противоположность.
Всю неправду подобной "терпимости" почти сто лет назад точнейшим образом обозначил блистательный Честертон: “Теперь считают, что узко или хотя бы невежливо нападать на чью-то веру или нравственную систему. Само это мнение грешит узостью. Разница во взглядах на парламент важна; разница во взглядах на мир почему-то безразлична. Мы вправе спорить с человеком, который в другой партии, и не вправе спорить с тем, кто – в другом мироздании. Поистине, это узко… От веры нельзя отмахнуться, ибо она включает все на свете”. Вот это – “все на свете” – и не может позволить религии современная толерантная система воззрений. Хотя граница допустимого весьма проста: я имею право думать и верить, как хочу; я могу пытаться переубедить вас, если вы думаете по-другому. Но все мои права остаются в поле словесных убеждений. Я не имею никакого права заставлять вас изменить своим убеждениям – только в этой, практической плоскости разговор о терпимости обретает смысл и позитивное содержание. Если же толерантность трактуется как “я так думаю, а вы – совсем иначе, ну и славно” (что чаще всего и происходит), то для такой терпимости есть другое, правильное название – безразличие. Такая толерантность потому и обращается в нетерпимость, что в основании ее лежит безразличие – к идее, к человеку, к Богу.
Можем ли мы в таком случае говорить, что отношения людей радикально изменились в эпоху толерантности? Увы, нет. Парадоксально (или закономерно) – именно безразличие, лежащее в основе современной толерантности, выступает основанием для нетерпимости – то есть того, с чем толерантность призвана бороться. Лучше Честертона опять-таки не скажешь: “Нетерпимость… – это гнев тех, у кого нет убеждений; ярость равнодушия. Так противятся определенным идеям те, чьи идеи определить нельзя. Массовые преследования вели не убежденные люди – убежденных людей для этого слишком мало. Их вели люди безразличные”. Иными словами, раньше ярость безразличия толкала своих адептов на преследования и убийства, сегодня она заставляет их плевать на людей и их убеждения. Так толерантность и нетерпимость могут оказаться двумя сторонами одной медали.
Можно ли избежать подобной ловушки? Думаю, да. Ведь вариант толерантности, который сегодня предлагают миру, – это современный светский суррогат понятия, хорошо знакомого Евангелию. Только там оно называется любовь. Любовь, которая терпима, но не безразлична.
