Святой Герман Аляскинский. Удивительная жизнь монаха на далеком острове

Погожим утром из маленькой избушки вышел монах в ветхой одежде. Ему навстречу прямо из-под дома выскочил шустрый зверёк-горностай. В один момент взобрался по ноге, по спине на плечо. Засвистел, запищал, требуя корм. Пушистым хвостиком защекотал шею. Монах улыбнулся:

— Сейчас, дружок, сейчас…

Достал сухарик, раскрошил на ладони. Горностай принялся есть прямо с руки.

Со стороны моря послышался плеск. Монах вышел на берег. Ветра не было. Кричали чайки, пахло сосновой смолой и водорослями. Длинная кожаная лодка приближалась к берегу. Старец, приложив ладонь козырьком к морщинистому смуглому лицу, смотрел на неё спокойно и улыбался — гости к нему приплывали часто. Но вот лодка-байдара подошла ближе, и монах удивлённо вскинул густые брови, разглядев в ней знакомую женщину из местного народа — алеутов.

— Апа, здравствуй! Хороший день, апа! — раздался издали звонкий и радостный женский голос.

— Здравствуй, Софья! — монах уже спускался к воде, чтобы помочь вытащить алеутскую байдару. А сам ломал голову, зачем эта женщина снова приплыла на остров. Вчера же была! Может быть, что-то забыла?

Апа Герман

«Апа» по-алеутски значит «дедушка». Дедушкой называли монаха Германа и дети, и взрослые. Ему было шестьдесят лет, и выглядел он как настоящий старец: седая борода, седые волосы из-под старого выцветшего монашеского клобука, потёртый и тоже очень старый подрясник весь в заплатах, под ним меховая парка — алеутская куртка из шкур. А под ней — тяжёлые металлические цепи, скреплённые замками. Их называют веригами. Некоторые монахи носили их под одеждой, чтобы добровольным испытанием себя доказать свою преданность Богу. Но про вериги Германа никто, конечно, не догадывался — он и сам не хотел, чтобы о них знали.

В одной и той же одежде монах ходил и зимой, и летом.

Удивительно, но у этого сказочного и диковатого на вид старика глаза, светлые и лучистые, блестели как у молодого. И спину Герман привык держать прямо. А росту он был высокого и сам худой, потому издали, когда выходил на берег, встречая очередную лодку, напоминал крепкое высокое дерево.

Приплывали лодки к берегам острова Елового в основном с другого острова, который назывался Кадьяк и был отделён от Елового проливом шириной в полтора-два километра. На Кадьяке был посёлок Павловская Гавань. В нем жили и местные алеуты, и промысловики — русские поселенцы, которые прибыли на острова для добычи морского зверя, рыбы и пушнины. Добыча морского зверя на Севере называется промысел. Лесного зверя и рыбу тоже «промышляют». Охотников и рыболовов поэтому называют промысловиками.

Несколько лет назад в Павловскую Гавань добрались ещё русские монахи с монастырского острова Валаам. По пути они крестили тысячи алеутов! Приехав, выстроили в поселке церковь, организовали школу для алеутских детей... Но сейчас из всей миссии остался на островах один-единственный монах Герман. Причём он ведь совсем не собирался быть главным проповедником! Он вообще-то был пекарем. Теперь же Герман оказался единственным, к кому православные жители Кадьякских островов могли обратиться за советом, за помощью в делах не только духовных, но и семейных, и бытовых. Единственным, кто мог рассказать алеутам и о Христе, показать пример праведной жизни или похлопотать перед большим начальством о защите местных от притеснений. К сожалению, такие притеснения случались нередко: промысловики в погоне за прибылью нередко использовали наивных алеутов как почти рабскую рабочую силу, обманывали с оплатой, забирали на промысел на несколько дней, а потом не отпускали месяцами… Герман, дипломатичный и деликатный, но твёрдый, когда надо было заступиться за обиженного, умел договариваться и, как правило, добивался справедливости.

Стремясь к настоящей духовной жизни, Герман с большого острова Кадьяк переселился сюда — на маленький островок Еловый. Выстроил себе с помощью алеутов избушку и стал жить отшельником. Но и здесь к нему частенько приезжали из посёлка посетители.

Нежданная гостья

Одна из таких посетительниц только что вытащила на берег байдару — лодку, сделанную из кожи, на которой плавали алеуты. Звали эту женщину Софья Власова. Русское имя молодой алеутке дали при крещении.

День назад Софья уже была здесь, на Еловом. Она приезжала к Герману за советом по семейным делам. Уже собиралась возвращаться, но у русского монаха была привычка не отпускать посетителей без духовной беседы.

Сперва он расспрашивал Софью о её жизни. Женщина рассказала всё как есть. Не стала скрывать, что живёт весело и не отказывает себе в развлечениях и удовольствиях. Да, она крещеная, но в церковь в посёлке не ходит, молиться не умеет и о Христе, кроме имени, пожалуй, и не знает ничего.

Услышав это, монах покачал головой:

— Неправедно ты живешь, Софья, не по-божески. Господь всё видит, все наши грехи. Если человек не покается, душа его Царствие Небесное не обретёт. Знаешь, что такое Царствие Небесное?

Софья пожала плечами.

Тогда старец усадил алеутку на скамейку в избушке и стал рассказывать. О Хрис­те, о Евангелии, о заповедях праведной жизни…

Рассказывать он умел живо и главное — понятно.

Софья слушала, а сама оглядывала келью монаха. Вместо кровати — скамья, застеленная старой полинялой оленьей шкурой. Под шкурой вместо подушки — два кирпича. Одеяла нет. Одеялом Герман называл деревянную доску высотой в свой рост. Днём клал её на печь и завещал покрыть его этой доской после смерти. Чуднó Софье было в келье монаха! Такой умный человек и так бедно живёт! И совсем этим не озабочен, а думает о таких удивительных вещах — о душе, о вечной жизни…

Глубоко запали в душу женщины слова Германа!

Потом старец её проводил и занялся своими делами — для него это была не первая и не последняя такая духовная беседа. А вот Софья по возвращении на остров Кадьяк никак не могла успокоиться. Всю ночь она размышляла над словами монаха. Думала о своей жизни, вспоминала и плакала. Прав старец, много в её житье-бытье было дурного, много неправедного.

Но как это исправить? Как поменять свою жизнь?

И вот наутро она собрала свои нехитрые пожитки, погрузила их в лодку и направилась снова на остров Еловый.

Соседка

Они поднялись на берег. Софья выпрямилась, широко улыбаясь, посмотрела на Германа и решительно выпалила:

— Апа, я буду жить с тобой!

Герман опешил.

— Софья, о чём ты?

— Вчера ты говорил много. Я думала много. Я плохо жила. Хочу хорошо жить. По-божески. Останусь тут. Буду спасаться. Буду праведно жить.

— Но… погоди… — Герман пытался подобрать слова, — я же монах! Я старый! Я тут молюсь на острове… один…

Мысли в его голове путались. Что это? Женщина хочет жить рядом? Но это же нехорошо! Это неполезно для его духовной жизни! Он же специально удалился от суеты, уехал из поселка, жил один… Нет, никак невозможно ему подобного допустить!

Видя растерянность монаха, Софья рассмеялась:

— Не бойся, я буду жить рядом, не в твоем доме. Тоже буду молиться. Стану помогать тебе. Я сильная, много умею!

И всё же старец тогда очень смутился. Долго не мог преодолеть первый испуг и примириться с мыслью, что под старость вместо иноческого житья нежданно-негаданно обретает себе в соседство молодую женщину.

Он стал убеждать Софью, что жизнь на острове очень непроста! В Павловской Гавани, в посёлке, быт был налажен, если что, всегда могли помочь соседи, с Большой земли и с соседних островов в посёлок приходили корабли с нужными вещами. Здесь же, на диком, поросшем лесом островке, всё было гораздо суровее — и климат, и быт. Вода из родника — хотя и чистого, даже целебного, но ледяного. И воду эту надо таскать в любую погоду. Скудное пропитание здесь приходится добывать своими руками…

Монах сам ел очень-очень мало. Он разбил небольшой огородик рядом с избушкой, ухаживал за ним, растил капусту, картошку, ячмень, таскал с берега огромные короба водорослей, чтобы удобрить каменистую землю, делал запасы на зиму, но почти весь урожай всегда раздавал алеутам, подкармливал зверей, а себе оставлял минимум.

Кстати, о зверях. Старец уверял алеутку, что в лесах на Еловом их пруд пруди! Германа-то они приняли как своего и даже полюбили: вокруг его избушки расселились птицы, монах с удовольствием кормил их рыбой. Горностай, зверёк дикий, тоже нашел себе убежище под кельей монаха и стал ручным. Приходили к старцу даже медведи! Он и их кормил. Медведей на Еловом было много! Но если с монахом косолапые поладили, то как они уживутся с Софьей?..

Одним словом, много вопросов и сомнений разом всколыхнули душу Германа и выплеснулись на женщину.

С другой стороны, размышлял Герман, он не может прогнать человека, ко­то­рый ему поверил, доверился, с чистой душой и помыслами пришел к нему, чтобы спасти свою бессмертную душу, то есть сделать то, к чему сам Герман призывал. Да и Софья отступать не собиралась. Она была тверда в своем намерении поменять жизнь и настаивала: останется! Мешать не будет, будет помогать, но обратно на Кадьяк не возвратится!

Что поделаешь — старец принял алеутку. Устроил для неё особый домик на морском берегу. И потекла у них уже другая, полная новых забот и дел жизнь.

«Монастырь» на Еловом

Интересная это оказалась жизнь! Совсем не такая, какая была у Софьи в Павловской Гавани. Помощь по хозяйству. Молитвы в маленькой часовне. Учёба… Да-да, старец стал учить Софью читать и писать по-русски, и она оказалась прилежной, способной ученицей. Уже через год могла бегло читать и вполне сносно писать. А прочитав Евангелие, стала наконец понимать, зачем и Кому молится.

Шли дни, недели, месяцы, на острове появлялись постепенно новые обитатели. Ученики — и из алеутов, и из русских. А у Софьи Власовой нашлось особое послушание: с Кадьякских островов на Еловый прибыли двенадцать девочек-сирот. На островах случались эпидемии, родители умирали, ребятишки нередко оставались сиротами. Герман и раньше помогал детям, они его любили, а он — их: когда приезжали, угощал сухариками, пёк для них крендельки, играл с ними, рассказывал разные истории, читал, учил...

Теперь же в домике Софьи Власовой на самом берегу под её опекой образовался настоящий приют, «интернат» для девочек.

Девочкам на Еловом очень понравилось! Они помогли Софье расширить огород старца Германа и поддерживали его в идеальном порядке. Они внимательно слушали наставления мудрого монаха, учились грамоте, письму, церковному пению — целый хор составили, отменно звучавший и удивлявший гостей острова, которые прибывали сюда в воскресные и праздничные дни для молитвы.

Вообще, жизнь на Еловом рядом с удивительным старцем для всех его обитателей, образовавших уже целую небольшую колонию, была какой-то сказочной! Не раз на глазах алеутов происходили события, являвшие собой настоящие чудеса! И сейчас о двух из них мы расскажем.

Спасение от воды

…Погода в тот осенний день была ужасная! Герман молился в своей келье, не обращая внимания на свист и завывание сырого морского ветра в щелях, как вдруг услышал крики. Его подопечные! Это они кричали, перекрывая гудение леса:

— Апа! Апа! Скорее! Спаси нас!

— Вода! Идёт большая вода!

— Остров сейчас затопит!

Монах выглянул из домика. Перепуганные девушки вместе с Софьей столпились у входа и наперебой кричали, показывая руками на море, в ту сторону, где у берега стояла их изба.

Герман на секунду вернулся в свою келью и вновь появился в дверях, держа в руках икону Божией Матери. Быстро большими шагами двинулся к берегу. Алеутки засеменили за ним.

Шторм разыгрался не на шутку. Волны пенились, наползали друг на друга, небо затянули сизые тучи, а ветер с моря дул такой, что Софья с трудом удерживалась на ногах. Казалось, он сгонял к берегам Елового всю океанскую воду. Было понятно, что ещё полчаса-час — и серая пучина сравняется с высоким берегом, а потом накроет остров целиком.

Старец подошёл к воде, поставил икону у самой кромки и стал молиться.

Алеуты, как заворожённые, смотрели то на Германа, то на образ. Кто-то поднимал глаза к небу, кто-то беззвучно шептал молитвы, какие успел выучить, кто-то плакал.

А Герман молился. Сначала — стоя, потом — опустившись на колени.

Наконец встал, выдохнул, вытер рукавом мокрое от морских брызг лицо и повернулся к людям.

— Не бойтесь! Далее этого места, где стоит святая икона, вода не пойдёт.

А потом стало происходить нечто невероятное. Ветер вдруг стал стихать. Волны успокаивались, становились меньше, ещё меньше, и вот уже вместо крутых пенистых бурунов до горизонта простиралась зеленоватая, чуть подернутая легким волнением гладь. Тучи, которые только что неслись по небу страшной мрачной чередой, теперь встали, посветлели, из них стал накрапывать мелкий дождик… Но это был уже не шторм!

— Смотрите! Море! Оно отходит! — прошептала Софья, но все её услышали.

В самом деле, расстояние от иконы до кромки воды заметно увеличилось.

Девушки охали, причитали, обнимали друг друга и плакали от радости.

Герман отвел Софью в сторону, протянул ей икону:

— Запомни, если ещё будет такое наводнение, ставь образ Заступницы нашей на берегу. И молись. Так спасётесь.

Софья кивнула и неожиданно для себя поцеловала Герману руку. Тот засмеялся и погладил её по голове. Потом перекрестил.

Спасение от огня

В другой раз Еловый загорелся! То ли молния ударила на дальнем конце острова, то ли занялся от солнца мох — первый огонь никто не заметил, и он успел разойтись в большой пожар. Утихомирить пламя казалось невозможным: чуть-чуть усилится ветер — и весь остров сгорит как свечка!

И снова ученики и ученицы отца Германа первым делом бросились за помощью к старцу. От кого ещё ждать чуда и спасения, как не от доброго русского монаха?

А Герман уже и сам чувствовал удушливый запах дыма, поэтому вышел им навстречу.

Вместе с верным своим учеником, которого Герман крестил Игнатием, монах решительно двинулся к опушке леса. На глазах у перепуганных алеутов провел по земле полосу. Потом убрал вдоль полосы мох. Помолился. Выдохнул. И с улыбкой обернулся к людям:

— Будьте спокойны, огонь не пройдёт этой черты!

Поверить в это было трудно: пожар и не думал утихать.

Ночью Софья Власова и её подопечные не сомкнули глаз: огонь полыхал до самого рассвета, освещая остров жуткими красными всполохами. Уцелевшие звери, птицы с криками сбегались и слетались на не тронутую пока пожаром часть острова. Но, увы, было понятно, что сбываются самые страшные опасения: усиливался ветер, разнося всё дальше искры, горящие ветки, сухую тлеющую траву и хвою. Чёрный дым заволакивал Еловый, и людям уже трудно становилось дышать. Кто-то грузил вещи на лодки, понимая, что спасения не будет. Кто-то с надеждой смотрел на ту заветную черту, которую провёл старец: по другую её сторону начинался густой лес. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнула сухая хвойная подстилка, а там по кустам и низким ёлкам огонь моментально поднимется к кронам высоких деревьев и начнётся верховой пожар. Его уже ничто не остановит — остров погиб!

Но вот наконец огненная стена вплотную подошла к черте. Пламя пробежало вдоль неё и вдруг… разом погасло! Ни искры, ни горящей веточки не перелетело на другую сторону. Герман, который до того молился в своей избушке, снова вышел к алеутам, совершенно спокойный: слава Богу, остров и люди на нём были спасены.

Кончина и память

Много ещё чудес происходило на этом острове. Но в 1836 году закончился земной путь монаха Германа. В тот же вечер жители селения на соседнем острове видели над Еловым необыкновенно светлый столб, который шёл от земли к небу.

Несколько лет спустя отошла ко Господу и Софья. Её похоронили рядом со старцем, которому женщина была предана всей душой долгие годы.

Через три десятка лет Аляска и примыкающие к ней острова по договору, заключённому между Россией и Соединенными Штатами, стали частью США. Но почитание старца Германа, начавшееся ещё при его жизни, продолжилось и после смерти. И паломники прибывали и прибывали на остров. И у местных жителей остался в памяти светлый образ человека, который сам себя называл «слугой и нянькой здешних народов». И все хранили благодарность ученикам, которых он воспитал.

А уже в двадцатом веке его имя внесли в месяцеслов (то есть в церковный календарь с указанием праздников и дней памяти святых) как «всея Америки чудотворца».

Над могилой, где после кончины был погребён старец, ныне стоит скромная деревянная церковь, освящённая во имя преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев. А мощам святого Германа можно поклониться в храме Воскресения Христова на острове Кадьяк.

Рисунки Галины Воронецкой