Сказать жизни «да» — это означает сказать «да» любым ее проявлениям. Даже отрицательным, негативным. Проблемам, препятствиям. А если это препятствие — смерть близкого, важного человека, разве этому можно сказать «да»?
На этот вопрос мы попросили ответить христианского психолога, психотерапевта Наталью Инину.
Когда-то я была в Якутии по приглашению Якутской епархии. У меня там было выступление, посвященное проблемам семьи. Ко мне подошел один мужчина с просьбой проконсультировать его приемную дочь. Девочке 12 лет. Она поколачивает своих сверстников в интернате, где живет пять дней в неделю. Ее приемный отец работает, а на выходные забирает ее домой. Я выяснила, что этот мужчина стал настоящим отцом девочке. Его брак разрушился, потому что жена была против девочки. Он выбрал ребенка. Со стороны отца — невероятное внимание, поддержка и любовь. Но несмотря на это, с ребенком какая-то проблема.
Три года назад, когда девочке было 9 лет, у нее умерла мама, а про своего родного отца она вообще ничего не знала. Вот этими вводными я располагала, прежде чем увидела девочку. У нас были короткие встречи, примерно по 20 минут. Когда она первый раз зашла ко мне в кабинет, я увидела перед собой хрупкую девочку, закрытую, молчаливую, напряженную. И я стала с ней разговаривать о ее жизни, жизни в интернате. Она отвечала односложно. Но меня не покидало ощущение, что ребенок все же не закрыт для разговора. И я рискнула задать прямой вопрос:
— Я знаю, что твоя мама умерла. Это большая утрата и боль для тебя. Потерять маму в таком возрасте очень тяжело.
Это был не вопрос, она бы не смогла на него ответить, а просто констатация факта. Зная, как психолог, что ребенок, который теряет родителей, испытывает обиду, я спросила:
— Правильно ли я чувствую, что ты на маму очень обижена?
Она сказала:
— Да. Она меня бросила. Она не должна была уходить. Я осталась совершенно одна. Да, у меня есть папа, но все равно я совершенно одна в этом мире.
Я, конечно, не цитирую, но очень близко к тексту это пересказываю.
Я ответила так:
— Я уверена, что, если бы мама могла остаться с тобой, она бы осталась. Она заболела. И заболела настолько тяжело, что это привело ее к физической смерти. Но мы ведь с тобой знаем, что у Бога все живы. И ее душа жива, и она тебя слышит, она за тобой наблюдает, она о тебе молится. И ты можешь с ней говорить.
И тут вдруг она говорит про себя, почти в себя:
— Они мне мешают с ней разговаривать.
— Кто они?
— Ребята.
— Поэтому ты с ними дерешься?
Она кивнула.
— Давай попробуем так: когда тебе будет хотеться поговорить с мамой, ты найди какое-то уединенное место, может быть, в тихий час, во время еды, когда тебе никто не помешает, и говори с ней почаще. И попытайся услышать ее ответы внутри себя.
Она кивнула. Я видела, что она меня услышала.
Через какое-то время мне пришло сообщение от отца, что она перестала драться. Понимаете, она перестала колотить этих детей.
Что такое сказать «да» потерям? Это принять факт вечной жизни, утвердить этот факт, как бы прочувствовать его по-настоящему. Не теоретически, не на уровне книг, на уровне размышления, а глубоко в собственной душе.
То есть, понимаете, когда мы говорим о смерти — не только в ситуации с ребенком, но и со взрослым, — путь принятия один. Одна моя клиентка потеряла сына, который ушел, когда ему было 18. И вот она также пришла к пониманию, что ее мальчик жив, его душа живет. Она создала фонд его памяти, издала книгу его стихов, эссе, каких-то текстов, которые он писал. То есть она как бы буквально дала ему жизнь в этом мире, но и в духовном плане ее душа с его душой взаимодействовала.
И честно вам скажу, я не понимаю, как работать с этой темой с нерелигиозным человеком. Наши магистры в Российском православном университете часто исследуют эту проблематику и пишут, что люди нерелигиозные, столкнувшись со смертью близких, обретали веру, и встречали Бога, и выходили к этой теме вечной жизни. Только тогда они могли принять уход близкого человека по-настоящему глубоко и сказать этому «да».
Только в этом контексте.
