Нынешним сентябрем поэту, переводчику и прозаику Семену Липкину исполнилось бы ровно сто лет. Оригинальные стихи он писал до самого последнего времени, то же и переводы: в 2001 вышло его стихотворное переложение аккадского сказания «Гильгамеш», — эта премьера и сейчас кажется мне чудом.
Это именно его языком с нами давно беседуют герои великих народных эпосов: калмыцкого «Джангара», киргизского «Манаса», кабардинских «Нартов», бурятского «Гэсэра»… В разные времена Липкин был собеседником Мандельштама и Ахматовой, Пастернака и Цветаевой, знал Андрея Белого, Волошина, Клюева.
Он храбро сражался на фронтах, бывал и на краю гибели. В пожилые годы вместе с женой, Инной Лиснянской, Липкин передал свои стихотворения в неподцензурный альманах «Метрополь». Дальше — отлучение от отечественного читателя, травля. Его заграничную книгу стихов «Воля» составлял Иосиф Бродский. «Повезло мне», — скажет потом наш нобелиат об этой работе, и, говоря о теме войны, добавит о Липкине: «Такое впечатление, что он один за всех — за всю нашу изящную словесность — высказался».
Однажды Инна Лиснянская вспомнила рассказ мужа о споре с близким другом, писателем Василием Гроссманом, о Сталинградской битве. Это было в предпобедные дни. Будущий автор «Жизни и судьбы» стал что-то говорить о роли партии… «Не вижу никакой роли партии в победе, победил Бог, вселившийся в народ», — мгновенно ответил Семен Израилевич.
Пять лет тому назад его подборка в «Строфах» открывалась стихотворением 1946 года: «Если в воздухе пахло землею / Или рвался снаряд в вышине, / Договор между Богом и мною / Открывался мне в дымном огне…» Юрий Кублановский проницательно написал об этих стихах и о том, что за ними: «Счастливо заключенный “договор с Творцом” — вот где разгадка тайны творческой уравновешенности поэта. А также и секрет творческого долгожительства…»
Мудрец, поэт, сострадатель, он твёрдо держался веры своих предков, но не раз горячо и доверительно говорил мне: «Я очень люблю Христа и Божью Матерь».
Очевидец
Ты понял, что распад сердец
Страшней, чем расщеплённый атом,
Что невозможно наконец
Коснеть в блаженстве глуповатом,
Что много пройдено дорог,
Что нам нельзя остановиться,
Когда растёт уже пророк
Из будничного очевидца.
1960
Моисей
Тропою концентрационной,
Где ночь бессонна, как тюрьма,
Трубой канализационной,
Среди помоев и дерьма,
По всем немецким, и советским,
И польским, и иным путям,
По всем печам, по всем мертвецким,
По всем страстям, по всем смертям —
Я шел. И грозен и духовен
Впервые Бог открылся мне,
Пылая пламенем газовен
В неопалимой купине.
1967
* * *
Огнь связующий и жаркий,
Молнии двужалый меч,
Скинию потрясший гром —
Превращаются в помарки,
В тускло тлеющую речь
Под беспомощным пером.
В телефоне спрятан сыщик,
И подслушивает он:
Может, вслух я согрешу.
Я же только переписчик
Завещавшего закон:
Он слагает, я пишу.
1981
Современность
Мы заплатили дорогой ценой
За острое неверие Вольтера;
Раскатом карманьолы площадной
Заглушены гармония и мера;
Концлагерями, голодом, войной
Вдруг обернулась Марксова химера;
Все гаснет на поверхности земной, —
Не гаснет лишь один светильник: вера.
В светильнике нет масла. Мрак ночной —
Без берегов. И всё же купиной
Неопалимой светим и пылаем.
И блещет молния над сатаной,
И Моисея жжет пустынный зной,
И Иисус зовет в Ерушалаим.
1967
* * *
Ужели красок нужен табор,
Словесный карнавал затей?
Эпитетов или метафор
Искать ли горстку поновей?
О, если бы строки четыре
Я в завершительные дни
Так написал, чтоб в страшном мире
Молитвой сделались они,
Чтоб их священник в нищем храме
Сказал седым и молодым,
А те устами и сердцами
Их повторяли вслед за ним…
1984
* * *
Сказано всё, — что же мне говорить?
Роздано всё, — что же мне раздарить?
Пройдено всё, — так зачем же иду?
Явлено всё, — так чего же я жду?
Дай мне приют, чтоб добраться к себе,
Дай немоту, чтоб сказать о Тебе,
Дай мне оглохнуть, чтоб слушать Тебя,
Дай мне ослепнуть, чтоб видеть Тебя.
1994
* * *
Был всего лишь частицею множества,
Но вело меня к правде чутьё.
Постигая своё убожество,
Все же в духе искал бытиё.
Пожалей меня, пожалей меня,
Да войду я в царство Твоё.
Предстоит мне участь покойника,
Скольких грешных я делатель дел.
Пожалей меня, как разбойника
В годы давние пожалел,
Пожалей меня, пожалей меня,
Да увижу эдемский предел.
У небес глаза с поволокою,
Я ж земля и в землю вернусь.
Пожалей Палестину далёкую,
Пожалей мою бедную Русь.
Пожалей меня, пожалей меня,
Я боюсь, надеюсь, молюсь.
25 августа 1998,
Переделкино
