Как-то я разговаривал о новомучениках с Мариной Андреевной Журинской, редактором журнала «Альфа и Омега». И она предложила мне провести несложный эксперимент. «А вы спросите у любого священника, — сказала она, — сколько молебнов в наших храмах заказывают новомученикам и сколько, скажем, святителю Николаю». Хотя, конечно, тут и спрашивать особо не нужно, чтобы понять: в нашем церковном сознании, в сознании большинства верующих люди, пострадавшие за веру в XX веке, так и остались… в XX веке. Очень многие из нас, к сожалению, не знают, как это недавнее прошлое соединить с настоящим и как людей из этого прошлого — святых людей — воспринять как живых собеседников и помощников.
Это вдвойне больно ощущать, когда понимаешь, что во всем наследстве, которое оставил нам XX век — век двух мировых войн, возникновения и крушения страшных идеологией, — подвиг новомучеников остается чуть ли не единственным светлым даром. Светлым в том смысле, что он не погружает нас в пессимистичные размышления о жестокости человека и человечества, а напротив, дает надежду. Или правильнее сказать — должен был бы давать, если бы мы об этом просили.
Не так давно на конференции, посвященной новомученикам, архимандрит Дамаскин (Орловский), много лет занимающийся прославлением их подвига, нашел, по-моему, очень точную формулировку: «Мы почитаем и любим новомучеников и обращаемся к ним не потому, что они мучились, а потому, что они любили». Мне кажется, мы не всегда это осознаем — что новомученики не просто претерпели страдания, а что они сохранили любовь Христову. Не здесь ли кроется еще одна из причин того, что мы мало говорим о новомучениках? Не в том ли, что сегодня мы предаем Христа в намного более тепличных условиях?
Священноисповедник Роман Медведь — один из тысяч пострадавших за Христа в прошлом веке. Он прошел через многие злоключения и заключения. И ему принадлежит, думаю, одно из самых сильных определений духовничества: священник должен «так воспитать душу, чтобы она сама могла стать пред Господом и вполне свободно и сознательно избрала добро».
Не буду здесь останавливаться на том, как эта цитата относится к нашим извечным разговорам, мол, хорошо бы найти прозорливого старца и быть у него пожизненно в послушании. А остановиться хотел бы на другой мысли: самостоятельность — вот чего ждет от нас Господь и вот к чему подводит человека серьезный и глубокий духовник.
Самостоятельности же — в сохранении в себе и в окружающем мире любви Христовой — учат нас и новомученики. И об обретении такой самостоятельности, такого укрепления нашей веры мы могли бы им молиться. Только, увы, не молимся. И страшно становится, когда задумываешься, почему нам это так трудно.
