Так совпало, что ровно два года тому назад нынешний гость «Строф» дал большое интервью нашему изданию, изначально и обдуманно именующему себя «православным журналом для сомневающихся». Признаюсь, что без того откровенного разговора, названного редакцией «Александр Тимофеевский. Больше крокодила», мои впечатления о поэте и человеке, к которому я издавна и сердечного привязан, были бы обеднёнными.
Именно там, сквозь поразительные и драматичные штрихи биографии Александра Павловича, поверх неизбежного эпизода его творческой судьбы — написания той самой «Песенки крокодила Гены» — прозвучало признание и соображение, которое, видимо, может родиться лишь в обстоятельствах, заданных местом и временем разговора.
Тимофеевский вспомнил, как в трудные дни своей молодости, когда после ухода из жизни близкого человека он потерял всякую почву под ногами и махнул на себя рукой («жил с растрёпанной душой, вёл себя очень нехорошо»), в его руки неожиданно — а на самом деле, конечно же, по Промыслу — легло Евангелие.
«…Помню удивительное ощущение от образа Богочеловека. Я думал о том, как трудно Ему было втолковывать ученикам то, что Он говорил. Объясняет им такие, казалось бы, простые и очевидные вещи. Не воспринимают. А потом я понял, что это продолжается и по сей день. Заповеди Его так просты, естественны и человечны, но мы их плохо исполняем и понимаем с большим трудом. Христос продолжает разговор с нами. Времени нет, нет разрыва в две тысячи лет. Евангелие написано как бы вчера и для нас…»
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Я прочитал эти слова, и мне стали понятнее его бесконечные покаянные метания, тревоги и боли, растворённые в полутора десятках поэтических книг, — разговор о которых ведётся нашей критикой, увы, пока ещё скупо. Очень жду выхода его последней, по времени написания, вещи — грандиозной автобиографической поэмы «Метаморфозы в Сиракузах». Божией помощи Вам, дорогой Александр Павлович, спасибо за стихи.
Рождество
Когда вошли в пещеру гости,
Младенец улыбнулся им,
И вдруг не стало в мире злости,
Мир на мгновенье стал другим.
Он улыбнулся так невинно,
Как будто бы растаял снег,
Как будто сразу именины
И день рождения у всех.
Как будто после долгих странствий
Они пришли к себе домой,
Как будто все в родстве и братстве,
И лето сделалось зимой.
И так прекрасна и лучиста
На них глядящая звезда,
Что смерти больше не случится,
Не будет просто никогда.
* * *
Когда я был самим собою,
Мне было от роду лет пять,
Душа брала меня с собою
Над Божьим миром полетать.
Сон навевался сладкий-сладкий,
И вот, немного погодя,
Я с маленькой своей кроватки
Взлетал, руками разводя.
Внизу — берёзовая роща,
Поля и голубой Донец,
А ведь летать простого проще,
И я все выше, как птенец.
Прощайте, тени кружевные
У кромки леса на лугу,
Я полетел в миры иные,
Какие — вспомнить не могу.
* * *
Я последний в отделенье
Из оставшихся в живых.
Шесть умерших, в отдаленье
Еле-еле вижу их.
Как ведется, на рассвете,
Отступая в далеко…
Плачут жены, плачут дети
Оттого, что нелегко.
Отступая в край нездешний,
Где ни тропок, ни дорог.
Боже, я великий грешник,
Объясни, в чем Твой урок.
* * *
Как труден путь к вершине мастерства,
А сделать надо, в сущности, так мало —
Облечь воспоминания в слова,
Которых прежде не существовало.
* * *
1
Бог создал для себя природу…
А. С. Пушкин
Уснуло всё, уснуло всё на свете —
Вода в пруду, сосна, кусты ракит;
Уснул в листве запутавшийся ветер
И как русалка на ветвях сидит.
И словно им неведомо смятенье,
Деревья льют заметный глазу свет,
Покой и робость, веру и смиренье,
Чего у нас давно в помине нет.
Ты посмотри, лесная спит прохлада,
Она лежит и дышит глубоко.
И нам ступать поосторожней надо,
Чтоб не уйти по пояс в молоко.
Чтоб этот мир, таинственный и сонный,
Не оглушить и не внести разброд
Волной дурного городского звона,
Который нам покоя не дает.
2
Ты выйдешь в лес с рассветом ранним,
И лес в предутренней тиши
Тебе покажется туманным
И странным зеркалом души.
Души, где места нет смятенью,
В которой всё покой и свет,
Покорность, робость и смиренье,
Чего у нас в помине нет.
Осины робкие и ели,
К ручью склонённая лоза
Как бы в себе запечатлели
Безмерной нежности глаза.
Быть может, вот по этой гати
Или у этого куста
Однажды проходила Матерь,
Шла Володимирская, та...
С тревожной думою о Сыне,
Лицо упрятавшая в плат,
Она на ели и осины
Порой бросала быстрый взгляд.
* * *
Мне прошлого не нужно никакого,
Но я хотел бы в мире жить похожем.
К примеру, стать в рассказе Казакова
Случайно им увиденным прохожим.
* * *
З. Миркиной
Я лесом шел вдоль колеи
И вдруг застыл на повороте
Я услыхал, стихи твои
Звучат в обратном переводе.
Там были капельки росы
Во мху, и папоротник пышный,
И яростный полёт осы,
И бабочки полёт неслышный,
И шум берёз, и птичий гам,
Осины робкой колыханье,
И солнце сквозь ветвей прогал,
И Бога ровное дыханье.
