У рано умершего (в двадцать два года!) много обещавшего поэта пушкинского круга Дмитрия Веневитинова были примечательные строки о таинственной внутренней жизни стихотворца, «любимца муз и вдохновенья»:
…Но ясный луч высоких дум
Невольно светит в ясном взоре.
Для меня этот портретный отрывок с повторенным определением, с упором на ясность — радостное и грустное воспоминание о поэте Михаиле Ноделе, который прожил очень короткую жизнь и так много успел в ней сделать. Сделать для других.
С ранней юности он прикипел к авторской песне, возможно, наиболее демократичному и объединяющему людей искусству. Высоцкий не раз говорил, что песня пишется для того, чтобы «входить не только в уши, но и в душу», и Миша с жаром занялся изучением и собиранием бардовских сочинений. Он начал открывать авторам их самих: приносил давно забытые тексты ранних вещей, составлял сборники избранного, писал статьи. Он стал для некоторых из них просто родным человеком, которого они уважали и любили. Булат Окуджава в поминальном слове назвал Ноделя своим «единомышленником, почти сыном», а Валентин Берестов писал о нём как о «собрате из будущего»…
Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира».
Новелла Николаевна Матвеева, которую, после потери мужа, Михаил Нодель всеми силами возвращал к искусству, вспоминала, что «по своей ребячливости, весёлости, живости, по безобидному озорству он казался малым ребёнком, а по мудрости и доброжелательности — глубоким старцем».
Я помню и своё чувство изумления от знакомства с ним: он заразительно кипел работой, был готов свернуть горы, обаятельно убеждал, делился планами. И вдруг — замолкал, всматриваясь в собеседника с неведомой радостью и, поднимая глаза к потолку, слушая что-то в себе самом, улыбался и хмурился, как дитя. Он казался замысленным на долгие земные годы, а в стихах часто писал о смерти и вечной жизни, о неизбежности Промысла… Прочитайте Мишины стихотворения. В них — отражение его собственной души, — живущей, как писал Чуковский о Блоке, «один раз, своей торжественной, религиозной жизнью». Светлая ему память.
* * *
…И вдоволь наигравшись летом,
Я опущу ладони в осень.
Кто знает, может, счастье в этом?
Морозит.
Ах, эти б тяжкие забавы
Передоверить листьям сникшим,
В огне стремительной расправы
Притихшим…
Ты не суди меня сурово:
Смятенье — первый шаг к прозренью.
От буйного огня былого —
Лишь тленье…
Реки усталое журчанье,
Под лёд, забившись, умолкает.
А, может, главное — в молчанье?
Кто знает…
1991
* * *
Давно ушло безоблачное детство,
И в юность я шагнул — под облака.
Здесь грозовая взрослость по соседству
И старость-смерть видна издалека…
Мне жизнь подарена. Но ценен ли подарок?
Я жизнь люблю, мечтая умереть.
Насколько мир прекрасен, звонок, ярок —
Настолько лжив. Глаза болят смотреть!
Конец 1980-х
Час пик
Грёзы о божественном
Когда эскалатор тебя низвергает в пучину людскую,
За пару секунд перед тем, как смешаться с толпою,
Пока ты ещё — наверху, а толпа под тобою, —
Отчётливо видно тщету и никчёмность мирскую.
Нам в это мгновенье иное даруется зренье,
Как будто мы с облака смотрим,
и Бог где-то рядом,
И рай выбираем меж раем и, видимо, адом,
Но… через мгновенье опять
исчезаем в кипенье.
И пару секунд мы тоскуем, потом забываем
О том, что нам свыше открылось,
но не пригодилось.
Была в преисподней Господняя явлена милость.
А будет ли случай другой?
Не знаем… не знаем…
Осень 1993
Краткая программа на будущее
Уйти от своего лица,
К лицу другому прислониться.
Принять Небесного Отца,
С Его Отцовством — примириться.
Уйти от своего врага,
Ему оставив поле боя:
Зерно не вызреет благое,
Покуда драка дорога.
Уйти от своего врача,
Увечьем не кичиться боле,
А припечёт — почить. На воле.
От счастья, а не сгоряча!..
7 июля 1994
* * *
Пиши «прощай», но не пиши «пропало» —
Пропажу только время утвердит,
И вынесет решительный вердикт
Тому, что было и чего не стало,
И выдаст номер горестям твоим,
И срок определит для отрезвленья.
Пока ж небезупречно наше зренье,
Давай у края бездны постоим.
Осень 1994
* * *
…Через поле, поле вьюжное
Чёрной тенью скачет лось!
Новелла Матвеева
Чугунная тяжесть
легла на ладонь.
Я вышел в метель,
в переменный огонь,
И воздух морозный
ноздрями вобрал,
И было не поздно,
но конь — проскакал!
И в том была странность,
и в том был покой,
Но странный покой —
беспокойный такой…
И шорох, клубясь,
пробежал по душе:
Так было сейчас,
так не будет уже…
24 января 1994
Из цикла «Покидая землю»
Нас оставит земля и уйдёт из-под ног.
И останемся мы без земли под ногами.
И пройдёт стороной незамеченный Бог —
Точно так на земле мы его проморгали.
Точно так мы подёрнулись порослью сорною,
Из которой иной почерпнёт для стиха…
Кто сказал, будто небо без Бога — просторное?
Это просто просторна земля для греха!
Май 1993
