"Я много работала, молилась, ходила в храм и причащалсь – это меня спасло", – актриса Елена Захарова

«Парсуна» — авторская программа на канале «СПАС» председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главного редактора журнала «Фома» Владимира Легойды.

Здравствуйте, уважаемые друзья, мы продолжаем писать парсуны наших современников и сегодня у нас в гостях Елена Захарова. Здравствуйте, Елена.

Здравствуйте.

Большое вам спасибо, что вы к нам приехали, несмотря на пургу, метель и большие снежные заносы.

Хотела приехать и приехала, спасибо вам.

Спасибо. Пять частей у нас в программе: вера, надежда, терпение, прощение, любовь - это, помните, окончание молитвы Оптинских старцев: «…научи меня молиться, верить, надеяться…

…надеяться, прощать и любить».

Да, совершенно верно. Да, забыл вам сказать, у нас есть такая фишка, которой мы обычно не пользуемся, но я должен это озвучить, это: «Вопрос гостя ведущему», вдруг вам в конце концов надоест отвечать на мои вопросы, можно сказать: ну-ка, сам попляши тогда, но это целиком…

В любой момент можно сделать, да? Отлично.

В любой момент и можно про это забыть, как обычно и делают, целиком остается на ваше усмотрение. Вот все правила, перед первой темой хотел бы вас попросить не формально представиться, это и не нужно делать в вашем случае, но вот как вы сегодня, здесь и сейчас отвечаете на такой глубинный вопрос: кто я?

Мне кажется, что человек, надеюсь, что хороший, стремящийся, к добру, безусловно, к свету и все-таки по большей части – мама. Понятно, что есть основная моя профессия – актриса, но для меня сейчас такой главный момент то, что я мама.

Спасибо большое, спасибо, очень-очень замечательное представление.

ВЕРА

«Вера» - первая у нас тема. Я вот, когда готовился, обратил внимание на то, что в разных интервью вы рассказываете часто о том, что вы посещаете монастыри и для вас это очень важно, храмы, монастыри, и я вот подумал, что, знаете, человек, внешний для Церкви, он может так вот послушать, посмотреть: «ну понятно, христиане, вот они ходят, просят все время», такое вот мнение о тебе, все понятно с ними, а что бы вы на это ответили?

Вы знаете, я всегда вообще, я, помимо того, что я, конечно же, прошу, я и благодарю. Мне вообще кажется, что человек должен быть уметь благодарен не только людям, но и Богу, потому что вот я, допустим, очень ждала появления дочери, и вот она родилась, мне кажется, вот дня нет, когда бы я не говорила: «Господи, спасибо», это не обязательно происходит в храме, это происходит и дома, это может быть молитва перед сном. Был период, когда я вообще читала утренние и вечерние молитвы, это, конечно, потрясающе и мне очень хочется к этому вернуться, просто не всегда на это есть силы, время, а на самом деле это наша какая-то внутренняя вот эта…

Да, это, в общем, мы находим время…

Да, конечно, конечно - посидеть в телефоне, сделать какую-то ерунду, а на какие-то вещи – это, наверное, столпы человеческие, на которых дальше, может, базируется жизнь человека, поэтому меня очень всегда смущает, когда люди как-то скептически относятся к вере, когда говорят: «Ой, ну что там, ой, ну это все коммерция…» - почему, откуда это? «Ну вот, вы же там приходите, платите за записки, за свечи». Я говорю: Ну а почему же должно быть все как-то…Мы же приходим в магазин, мы тоже покупаем продукты, почему люди должны, ну как, понимаете, может, я сейчас какие-то такие темы говорю. И я всегда стараюсь людям, я понимаю, что есть люди, которым уже ничего не изменить, они вот как бы, вообще упрямство, оно должно быть в жизни…

…но, как говорил Глеб Жеглов: «Упрямство – первый признак тупости», помните, он: «Запомни, Шарапов…»

Да, понимаете, вот бывает, вот я, например, не очень люблю спорить и мне поэтому, наверное, бывает сложно человека убедить то, что ну вот, ну совсем он не туда, и он поэтому так и живет…

А вот скажите, вы тем не менее говорили, признавались тоже в одной беседе, что вы нередко так, со всей открытой душой пытаетесь человеку сказать о вере, о важности ее…

Да, пытаюсь, да.

Даже с теми, кто упрям?

Да, даже с теми, кто упрям, даже те, кто категорически, практически атеист.

А вы для чего это делаете?

Мне хочется, чтобы они увидели, какая жизнь может быть другая, когда человек верующий, потому что я всегда говорю: когда человек верующий, я понимаю систему его координат, когда он атеист или он неверующий, я вообще не понимаю, думаю: а чего он, не то, что чего он боится, а к чему он стремится, о чем он думает…

Но у вас же есть друзья атеисты?

Ну, у меня, наверное, есть знакомые…

Друзей нет атеистов?

Ну, которые такие, спокойно, знаете, как бы, ну да…

Что-то там есть, да?

Ну да, да, а может быть…Я всегда очень переживаю, когда люди некрещеные, конечно, тоже для меня это…

Переживаете?

Да, я прямо, или когда они детей почему-то не крестят, я говорю: вы что, ну так нельзя.

А вот когда вы пытаетесь говорить, убеждать, а вот бывали какие-то случаи, когда вам вот это удавалось, и вы прямо радовались или наоборот, когда не удавалось, вот когда не получается?

Я чувствую, когда человек не пробивается, я понимаю, что, вот дальше начинается такое, что он еще хуже начинает говорить, и мне это очень становится неприятно, я не хочу тогда поддерживать этот разговор, потому что мне кажется, среди моих близких людей такого, по-моему, нет, потому что я, наверное, уже с этим человеком и меньше старалась общаться.

А может быть, иногда и не надо так?..

Наседать, вы имеете ввиду? Но я так и не кидаюсь, нет, я не кидаюсь, у меня нет такого, я не такая, которая: «да вы что, да это!..» Нет, я не революционерка, я не пытаюсь…

Просто я так слышу вас, что вам хочется поделиться своей радостью, вот вы замечательно сказали: «каким может быть мир», да?

Да, каким может быть мир, каким может быть человек, даже он не понимает, как он внутри может поменяться, понимаете, мне иногда люди говорят: «вот вы не меняетесь…» мне, конечно, приятно это слышать, но я понимаю, что я меняюсь внутри, а не зря же говорят, что внешность человека, она ему дается, по-моему, Богом до 30-ти лет, а потом уже становится лицо, особенно после 50-ти, какое человек заслужил, это же очень большая мудрость, потому что я думаю, что вера – это еще и работа над собой человека большая внутренняя…

Еще какая…

Еще какая. Я далека от идеала, я не говорю, что я такая святая, каждое воскресенье я хожу в храм, это в идеале было бы, часто причащаюсь, исповедуюсь, это было бы, для меня это было бы идеально, но я знаю, что моя дочка, когда еще не говорила, она уже делала такие движения перед иконой…

Да, вы рассказывали, что вы обратили на это внимание, это очень трогательно.

Да, Николая Чудотворца у меня большая стоит икона в спальне, она просыпалась, она вот, вот она по-своему крестилась.

А она видела, что вы молитесь перед иконой или просто она сама как-то начала?

Я думаю, что она, конечно, обращала внимание, потому что я могу это, знаете, я еду по дороге, вижу храм – я крещусь и когда я вижу, что, допустим, я еду в такси или с кем-то и вижу, что человек тоже крестится, я думаю: как хорошо! Я думаю: ну надо же! То есть как хорошо, это же старая русская традиция была, я вот про это спросила, потому что я не просто так это делаю, что вот человек, когда видит храм, он должен поклониться, перекреститься и поклониться, то есть это такая была старая русская традиция изначально на Руси.

А вот скажите, вы сказали, что кто-то говорит: «не меняетесь», а вы понимаете, что вы меняетесь, а вам приходилось уже, когда вы осознавали свою веру, серьезно к этому подходите, приходилось вам ловить себя на том, что меняетесь-то вы, в общем, не в лучшую сторону? Приходилось об этом думать?

Вы знаете…

Жизнь-то вот такая, правда?

Да, я поняла, о чем вы говорите. Просто бывают поступки, которые ты совершаешь, и ты понимаешь, что они, наверное, с точки зрения веры и того, что ты куда-то сейчас пришел, они могут быть не всегда правильными, то есть ты верующий, ты ходишь в храм, ты причащаешься, ты исповедуешься, но это не значит, что тебе потом будет не в чем покаяться, да?

Ну да, иначе было бы совсем…

И ты все равно не можешь жить, как святой, как монах, как затворник, ты все равно волей-неволей можешь кого-то обидеть, кто-то может обидеть тебя, ты можешь произнести, к сожалению, какое-то бранное слово или обидеть какого-то другого человека, ну невольно…

А что для вас в вере самое сложное?

Наверное… Знаете, мне всегда сложно рано просыпаться, я такой человек, я всегда поздно ложусь, даже если мне надо очень рано вставать и…это, конечно, смешно, то, что я сейчас скажу, но это вот я помню, что когда ты очень рано встал, приехал на службу, исповедовался, ждешь причастия, служба длинная, ты уже устаешь, кружится голова, хочется спать, хочется есть, а у нас такой батюшка…

Думаешь: зачем я так рано встала…

Нет, я так не думаю, я знаю, для чего, я знаю, зачем, но вот чтобы никакие мысли в голову в этот момент не те не пришли и особенно когда, я помню, батюшка у нас потрясающий в храме Успения Богородицы в Путинках Алексий Гомонов и всегда на Пасху, мне кажется, что причастие около четырех утра, он всегда такие длинные потрясающие службы, но я помню - а я всегда честно стояла, - я помню, что в какой-то момент я вообще не чувствую ног, то есть я только стою, думаю: «куда же мне сесть?» Я так начинаю смотреть – а что, а многие уже присели как-то, а я все честно стояла, стояла, и я чувствую, что ноги уже ну просто, притом понятно, что ты без каблуков, естественно, не накрашена, все, но, наверное, бывает вот выстоять, ну, конечно, неприятно, я о какой-то мелочи говорю…

Ну нет, это не мелочь, я думаю, это совсем не мелочь, но это все-таки такая внешняя часть, вот то, о чем вы начали говорить, что человек меняется внутри, вот вы себя ловили на чем-то, что вот это мне тяжелее всего не раздражаться, не знаю там…

Бывает, да, бывает, когда ты вдруг…

Вот что сложнее всего из того, что мы, как христиане, как мы должны относиться к ближнему, вот что вам тяжелее всего дается?

Ну, наверное, вы правы про раздражение, я думаю, что вы абсолютно верно подметили, потому что и профессия, она эмоциональная и мне нравится, что сейчас, мне кажется, батюшки лучше к артистам относятся, потому что раньше про артистов вообще говорили, что их за оградой кладбища хоронили…

Так и было, да.

…что лицедеи, ну я не знаю, мне кажется, слава Богу, что время поменялось и что очень много верующих среди артистов.

Много верующих среди артистов?

Мне кажется, что да, я, по крайней мере…

И это так всерьез?

Я надеюсь. Вы знаете, я всегда боюсь разочароваться, понимаете, когда я знаю, что человек такой, вроде он и в храм ходит, потом какой-то совершает поступок, я думаю: ну как это, у меня это в голове не сочетается, но это личное дело каждого, осуждать-то мы не имеем права.

Не имеем, но вы сейчас очень точную вещь сказали, что все-таки наше христианство, оно даже не в том, что мы можем рано встать и приехать в храм, а в том, что мы не совершаем поступков, которые не сочетаются, вот это ведь самое главное.

Ну да.

А вот все-таки вам, вы уж простите, я с настойчивостью следователя: вам приходилось ловить себя на том, что ваш какой-то поступок не сочетается, что-то, что вас сильно-сильно беспокоит?

Конечно, это было, точно, есть такое, да, но я просила за это прощения, раскаивалась и не раз.

НАДЕЖДА

О прощении еще поговорим, а сейчас «Надежда», с вашего позволения. У меня, может быть, такой сложный будет вопрос: вы сказали в одной программе и не только, в нескольких, поскольку эта тема все время на слуху, вы говорили о материнстве, о важности материнства и о том, что для женщины, не пережившей это, как-то сложно вообще говорить, поскольку это ее суть, призвание и так далее, но вот я просто поздний ребенок, и мои родители 16 лет жили без детей, я поэтому знаю и понимаю по рассказам мамы, какое это было ощущение…

А сколько маме было лет? Видите, я вас уже спрашиваю, когда вы родились.

Папе было 40, маме 35, когда родился я, потом сестра…

Ну по тем временам это…

Ой, это было вообще, да.

Сейчас это абсолютно как бы начало пути.

Да. Но вот смотрите, почему я сказал - сложный вопрос: ну вот не дает Господь если детей, и вы это знаете на себе, вот что же получается, что эта женщина, она не может стать женщиной? Как, у вас есть ответ, для чего вот это?

Знаете, это очень сложный вопрос…

Что вы думали, вот вы допускали, что вот не будет и что делать? Как вы это?..

Тогда я думала, что если нет, то, что значит, я пойду в детский дом, наверное, возьму ребенка. Я даже, кстати, в кино играла однажды суррогатную мать пятерых детей, и после этого фильма у меня действительно были мысли, думаю: ну вот если, а может быть… то есть я имела ввиду, что если что, мало ли какая будет в жизни ситуация, что обратиться к суррогатной матери даже, хотя я, опять же, понимаю, что вот эта радость, когда в тебе живет жизнь – это ни с чем несравнимо, когда ты кормишь своего ребенка своим молоком, то есть если тебе родила его суррогатная мать – это…

Ну а вообще суррогатное материнство, тоже, вы знаете, тоже отношение такое, да?

Да, я понимаю…

В этом есть какая-то великая неправда, мне кажется, нет?

Мне кажется, что это невероятно страшно и для женщины, которая выносила этого ребенка…

И должна отдать.

И должна отдать. Может быть, какая-то у них есть защита, я даже не представляю, честно, я, когда об этом думаю, у меня все сжимается внутри. С другой стороны, а для женщины, которая никак не могла – у нее ребенок, вот я не знаю, наверное, это неправильно, наверное, это плохо, но я не могу, не вправе, мне кажется, осудить эту женщину, которая захотела, чтобы появился все равно ребенок, несмотря ни на что, хотя я понимаю, что, наверное, почему-то кому-то Господь не дает детей.

Ну а вот как вы думаете, все-таки какая-то надежда или это загадка, тайна, на которую мы не найдем ответа?

Не знаю, может быть, они так должны в чем-то реализоваться в другом, что ребенок для них, ну как, я считаю, что ребенок никак не может быть помехой, я просто рассуждаю, вот ну почему…

Это дикие какие-то мысли о том, что ребенок…

Дикие мысли, он не может быть никакой помехой, он только может быть большим счастьем и радостью, поэтому я правда, я не понимаю, но вот почему-то так, вот только такой я могу ответ, это, наверное, только Господь Бог знает, знаете, это как почему-то кто-то рано уходит, а кто-то до ста лет живет.

Да, то есть тайна, перед которой мы можем только склонить голову.

Да, поэтому тут что-то предположить… Но я считаю, что женщина должна до последнего молиться и надеяться, если она мечтает о ребенке, я всегда говорю: а вы в храм-то ходите, вы молитесь, вы просите? Потому что у меня есть знакомые, подруги, у которых пока нет детей, есть у которых, наверное, уже не будет, я по возрасту сужу, все по-разному этот момент переживают, но, естественно, я не лезу так, не пристаю, но когда я могу, я как-то так говорю: «ну пожалуйста, ну попробуй пойди туда», я правда, где бы я ни оказывалась: я видела храм – я шла, я просила, я молилась. «А кто это там?» - У меня спрашивают: «А вот к кому надо именно подойти?» Я, конечно, могу сказать еще святых, кому читать акафист, к Матронушке Московской я очень много хожу, но сейчас, кстати, вот в пандемию я, к сожалению, меньше стала посещать храм…

Но в пандемию, видите, мы вынужденно…

Да, мне этого не хватает, конечно же, но все равно посещаю.

А вот скажите про пандемию, Лен: вот один ваш коллега недавно в эфире, на радиоэфире одном сказал, что вот пандемия нам показала, что без химической промышленности не может наше общество, страна прожить, а вот без театров и без искусства в принципе может, такая была высказана им точка зрения и получается, что перед актером невольно встает вопрос: а чем я, собственно, занимаюсь, на что я трачу жизнь, если, в принципе, мир без этого может обойтись? Вот вам приходилось на этот вопрос отвечать?

Вы знаете, мне кажется, этот артист погорячился, потому что если представить, что перестать снимать кино…

Закрыть все театры…

Закрыть все театры…

Книжки заодно перестать читать.

Мне кажется, что люди просто будут деградировать, еще закрыть храмы, понимаете…

И останется только химическая промышленность.

Останется химическая промышленность, да, таблетки и оружие, но мне кажется, что это глупость большая, заблуждение, я считаю, что человек духовный, а таких людей много, он не может без искусства, все равно это, наверное, как питание для души, также, как он не может без храма, это тоже, для меня это все, я не объединяю театр и храм, упаси Бог, нет, но это все равно внутренний мир человека, как без этого, как без кино хорошего? Я не знаю, я, например, когда смотрю хороший фильм, я забываю про все на свете, то есть ты там, ты с этими артистами, с этой историей, как без искусства, как? Без книги…Мне кажется, это…

Вот продолжая эту тему: вы говорили, что когда вы шли в профессию, вы не думали совершенно о деньгах и о чем сейчас часто говорят, о славе, а о чем вы тогда думали, для чего вы шли, в чем была ваша надежда?

Вот смотрите: я была маленькая, и я занималась танцами, и плюс я смотрела телевизор, допустим, когда я была у бабушки с дедушкой, меня родителя иногда отдавали на выходные, бабушка засыпала уже, а я сидела у телевизора и смотрела фильмы, очень любила кино наше старое, как раз старые фильмы тогда показывали, естественно, и я думала: вот этого артиста уже ведь нет…Ну, шел фильм с Андреем Мироновым – а как его все любят, а фильмы с ним идут… Знаете, то есть какие-то такие детские наивные мысли, что это какая-то история, что ты после себя что-то можешь оставить. Ну конечно, это не так прямо вот глубоко, это сейчас так можно сказать, я не думаю, что в десять лет я так могла подумать, что бы мне оставить после себя…

В мировом кинематографе.

Да, но вот эта мысль, что как это интересно, вообще вот эта вся история того, что происходило в кино, и плюс я танцевала на сцене, и я тоже в какой-то момент себя поймала на мысли, что мне очень нравится быть на сцене, то есть это все как-то было…

Вы поняли, что это ваше и что у вас это получается.

Да, то, что мне это нравится. Я еще поняла в том возрасте, что век танцовщицы-то, он не долог, у них там пенсия в 38 лет, ну что-то такое я приблизительно слышала про балерин и думаю: нет, а вот актриса – это бесконечность…

То есть вы, в принципе, уже рационально тогда рассуждали.

Да, но я не думала о том, что: «ой, это будут светские приемы» – нет вообще, но я говорю, правда, тогда же были другие ценности, тогда не было вот: деньги, как-то были все равны, в моем детстве, это 90-е годы, были все равны, в 80-е

То есть душа чего-то просила, и вы, собственно…

Да, но я самая первая из курса начала сниматься в кино и играть в театре, и начала зарабатывать, не мечтая об этом, начала зарабатывать, я студенткой уже в Испанию поехала в каком-то 95-м или 96-м году, представляете, одна на две недели, но тогда это было не так дорого, но все равно, поступки.

ТЕРПЕНИЕ

«Терпение» у нас следующая тема…

Ох, это я прямо, терпение – это я.

Вот, а что, слушайте, все сразу говорят, это какая-то универсальная то ли проблема…

Отговорка, да?

Нет, все сразу, а что?..

Нет, терпение и труд все перетрут, но я не знаю, кто кого еще перетрет…

Ну то есть терпение – да или терпение – нет?

Знаете, я иногда очень переживаю, что я терпеливая, потому что мне кажется, что я иногда в жизни терплю такие вещи, а надо было бы сказать: так, все, конец, идем в следующую дверь! А я все думаю: «ну, может быть, что-то исправится, здесь, может быть, наладится, может быть, как-то», правда, я все время даю шанс, я правда терпеливая, но иногда, конечно, уже все.

А вот мы начали с вами про эту ужасную пандемию говорить: что тяжелее всего было вам терпеть, самое тяжелое что было?

Знаете, наверное, вот это то, что ты никуда не можешь, во-первых, то, что ты не можешь пойти в храм, потому что я очень переживала, Пасха же была

Ну да, да, это было, конечно…

Но мы смотрели по телевизору трансляцию, я зато впервые сама испекла куличи, я старалась во всем находить плюс, и сама их освятила, я прочитала, как их освятить, и вдруг получились такие вкусные куличи, я так как-то к этому готовилась, вы знаете, это был такой кайф неимоверный. Наверное, для меня еще пандемия связана с ограничением передвижения, я все-таки себя считаю, что хотя я москвичка, я очень люблю свой город, я очень  люблю Россию, я без этого бы не смогла жить, это точно абсолютно, мне кажется, так жизнь складывалась, что я могла где-то остаться, в общем-то, и в Америке, и в Европе, в Японии мне предлагали остаться, да, я страну эту очень просто люблю, но я, мне кажется, что я две-три недели, но нет, все, потом я русский человек. Вот отсутствие путешествий и возможности вот этого какого-то мирового дыхания, понимаете, для меня важно ощущение, что я – человек мира, русский человек, но человек мира, сейчас никакого мира, сейчас мир сузился…

Сейчас мы – люди мира интернета.

Люди мира интернета, да, что тоже затягивает, интернет, я понимаю, что это великая вещь, но все равно очень уж он затягивает всех, включая детей, поэтому тоже как-то пытаюсь оттуда и себя доставать…

А как вы относитесь ко всяким там «Инстаграма (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)м» и прочему, я имею ввиду, вы ловите себя на каких-то проблемах здесь?

Я думаю, что «Инстаграм» (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) - это, конечно, нужная вещь, потому что ты общаешься со своими поклонниками…

Для вас это инструмент такой рабочий?

Безусловно, это в каком-то смысле рабочий инструмент, но я всегда отвечаю, я всегда читаю комментарии, бывают неприятные вещи, но это очень редко бывает, слава Богу, спасибо людям за любовь…

Стираете?

Иногда оставляю, им другие люди отвечают, иногда просто стираю, когда я понимаю, что это просто зависть, вот я, кстати, могу о себе сказать, что я совершенно независтливый человек, хотя мне бывает, конечно, знаете, как, это точно не зависть, а как-то думаю: ну вот я тоже могла эту роль сыграть…

Вы у меня просто сняли с языка…

Да, вот как-то бывает жалко…

Бывает?

Да, да.

Это ж моя роль-то?..

Ну да, да, что вот я бы могла, не знаю-лучше, но по-другому, знаете, это есть, но я думаю, без этого нельзя в этой профессии, что: «да, да, ой, прекрасно, а я посижу в углу»

Тяжело? Вот мне Олеся Железняк говорила, что у нее был случай тяжелейший, когда она не могла, правда, уже тема прощения, другая, но все-таки, раз уж мы заговорили, она говорила, что она просто длительное время не могла простить другую актрису, которая, как ей казалось, забрала у нее роль и это для нее была большая духовная работа. У вас не было такого, когда это шкалило уже?

Вы знаете, может быть, у меня уж так не забирали, не знаю, но так, чтобы кого-то долго не простить из-за роли – у меня такого не было.

А отдать могли бы вы роль?

Я много отдавала.

Да?

Да. Но любимую роль очень тяжело, очень тяжело, вообще, особенно в юности, когда по необходимости вводили в состав, потому что я улетала на съемки, еще что-то, конечно, ревностно, все равно ревностно, всегда хочется думать, что все равно ты первый состав, ты лучший состав, и я не очень люблю репетировать, когда сразу два состава. Вот у меня все равно, знаете, я понимаю, что это, наверное, неправильно с точки зрения веры, все равно вот это желание быть лучшим, с другой стороны, это хорошее желание тоже, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, то есть нельзя быть актером и думать: «зачем мне быть известным, ну посижу в углу, буду получать маленькое жалование, зато я артист» – ну так не может быть, правильно?

Наверное, не знаю…

Все равно, любой человек, и ведущий, даже дворник, все равно он скажет: я вот подмету хорошо, чтобы вот…

Разве вот он на той улице-то метет? Вот я мету – вот это да.

Понимаете, все равно, мне кажется, хорошая здоровая конкуренция, она должна быть в профессии – она и есть, сколько молодых…

Ну, знаете, тут же много цепляется других чувств, для нас, христиан, важных, вы же помните этот замечательный анекдот, как две актрисы встречаются, когда…

В раю уже?

Да-да: «Да какая она актриса!» Да, там же тонко подмечено-то…

Знаете, я ловлю себя на мысли, что когда человек играет хорошо и талантливо, я никогда не скажу, вот даже если я понимаю, что это моя ровесница, что мы одного типажа, я никогда не скажу, что она плохо сыграла, вот правда никогда не скажу. Либо я вижу, что это как бы, ну…Понимаете, когда человек хорошо играет, тебя это захватывает, и ты не будешь в этот момент думать, что: «ой, ей-ей, как она хороша! Неприятно…» - нет, нет, ты будешь восхищаться, ты будешь в этой истории, и я всегда искренне скажу, но если вдруг мне по каким-то причинам не понравился спектакль и не очень понравилось, как работает человек, вот тут очень сложно, потому что я не очень умею обманывать, то есть я буду как-то стараться тогда избежать, наверное, этого разговора как-то или как-то очень обтекаемо скажу. 

Помните, это у Формана в «Амадее», когда Сальери Моцарта спрашивает: «Ну как?» И Моцарт говорит: «Ну я, когда слышу такую музыку, что я могу сказать – Сальери!»

Вот, видите, да, ну прекрасно.

Лен, а вот скажите, пока мы еще в теме «Терпение»: вам довелось столько перенести в жизни, что далеко не каждому выпадает, я не хочу этой темы касаться…

Да, я понимаю, про что вы говорите.

…а вот все-таки, поскольку вам приходилось терпеть и много терпеть, вот вы лично для себя что поняли о терпении, потому что есть, ну вот мы все понимаем, терпение… А вот что-то такое лично что вы поняли или в какой-то момент вы поняли что-то такое особое, что пришло только с опытом, есть что-то такое?

Знаете, у меня какие-то моменты, я сама задним числом, я не понимаю, как я их вынесла и пережила, то есть умом это очень сложно осознать, но я просто понимаю, что я много работала в этот момент тяжелый, много молилась, ходила в храм постоянно и очень часто причащалась, вот что меня спасло. Наверное, разговоры с батюшками, духовная литература, но здесь это очень такая…это должно, и близкие люди, конечно, родители, друзья…

А вот все-таки как бы вы описали свое терпение – это что, это, сжав зубы, терпишь, это полагаешься…

…на Бога, полагаешься на Бога и веришь, думаешь о хорошем и о том, что извините, мы все равно там когда-то все встретимся, и эта мысль тоже о том, что все не вечные…не вечные здесь, но вечные там и что надо прожить свою жизнь так, чтобы мы смогли там встретиться, чтобы мы оказались, я имею ввиду – в раю, потому что есть еще и, наверное, ад, все-таки я думаю, что он есть. 

Который, как известно, начинается на земле, это другое.

ПРОЩЕНИЕ

«Прощение» - следующая тема, тоже непростая. Скажите, пожалуйста, а вот были у вас в жизни люди, у которых вы не успели попросить прощения, это уже сейчас невозможно, но вы об этом жалеете, переживаете?

Вы знаете, наверное, такого, слава Богу, не было, такого не было, потому что бабушки у меня давно ушли, дедушки, все как-то давно ушли, и я была еще достаточно маленькая, то есть я не могла еще их таким чем-то обидеть.

А вообще вам тяжело просить прощения?

Вообще, вы знаете, это такая вещь…

Ну так, по-настоящему?

Смотря, что ты сделал, смотря, что ты сделал.

Гадость когда сделал.

Что-то не очень, но я прошу, я прошу, знаете, есть люди…Мне кажется, тут вот прощение в этой даже заповеди, еще важно уметь прощать, вот что, и у меня, наверное, есть какие-то вещи, которые…

Прощать для вас тяжелее, чем просить прощения, да? Я правильно понял вас?

Нет, бывают какие-то поступки, которые ты не понимаешь, как можно простить, вот про что я говорю, но другому человеку. Просить прощения – нет, для меня, наверное, непросто, но я это делаю.

Но прощать для вас сложнее, чем просить прощения, правильно я понял?

Смотря что, просто я имею ввиду, что…

Бывают разные ситуации?

Бывают разные ситуации, да. Нет, конечно, я вообще необидчивая, потому что я считаю, что обиды – это разрушение своего организма. Понятно, бывает, что мне тоже обидно, но я стараюсь это быстренько как-то внутри себя разобрать, переработать и прощать, но есть, есть ряд поступков как раз именно в тяжелый период моей жизни других людей, ну предательство, просто предательство, которые очень сложно…Я надеюсь, что я простила, потому что я прямо вот, я тоже работала над этим.

Вот опять же, я не хочу, мне всегда кажется, что не имею права я в эту сторону идти, но все-таки вот вы про мужа своего, про отца вашей дочери, да?

Да, да.

Вы сказали, что «я его простила, насколько это возможно…»

Ну, наверное, да.

Да? То есть вы считаете, что это до конца невозможно простить или вы не смогли?

Вы знаете, там даже больше проблемы в его маме, то, как все она сделала. Я его простила, вот с ней мне очень сложно внутри себя, потому что…

Примириться, да, как-то?

Наверное, да, потому что она тоже женщина, она тоже мать и то, как она со мной поступила, просто для меня, есть, но я понимаю, я надеюсь, что я ее простила, наверное, ее, насколько я могу, но я понимаю, что это не обида, это просто какая-то, может быть…я даже не знаю, но после всей ситуации, которая тогда случилась, мне два года снился отец Машеньки, что мы с ним пытаемся поговорить, потому что диалога никакого не было, понимаете? Вот. Без объяснений.

Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, что бывают очень разные ситуации, но вот все-таки для нас, христиан, смотрите: вот мы каждый день читаем молитву «Отче наш», мы, в принципе, произносим в каком-то смысле самоприговор, мы говорим: «…и остави нам долги наша, яко же и мы…» то есть мы просим Бога простить нас ровно настолько, мы сами просим, насколько мы способны простить других, и вот мы просто же об этом не думаем, особенно перед едой, «Отче наш» прочитал там…

Я на ночь обычно, лежа, я наизусть, естественно, знаю и «Богородицу», и «Отче наш»

Но это же такая вот непростая история…

Непростая, но и у меня очень история непростая была, поэтому я надеюсь, я вот правда, я надеюсь, то есть я об этом не думаю, я не желаю плохого, он, кстати, снова стал отцом, и я за него очень рада, вот прям искренне рада, правда, желаю только добра всегда, значит, я, наверное, простила… Я не знаю, я не знаю, понимаете, как понять, до конца ты простил или нет, как? Что ты должен встретить этого человека, сказать: Ах, как я тебя люблю!» так, наверное, я не смогу…

А вот эта тяжелая ситуация, она помогла проще относиться к каким-то другим, да?

Абсолютно.

Да?

Абсолютно ко всем материальным вещам, я вообще считаю, особенно вот пандемия еще вот эта сейчас, позволяет сказать, что главное – это здоровье, никакие деньги, да, деньги важны, конечно, в нашей жизни, но если нет здоровья, ты его не купишь ни за какие деньги, ты можешь какое-то лекарство купить, может быть, дорогое, а если нет здоровья…И я для себя тоже понимаю, что смерть – это точка, это точка, все, остальное все можно пережить, остальное все дает надежду, дает надежду, а это уже все, уже дальше уже надежда на будущую жизнь и встречу в будущем, но это самое тяжелое вообще, мне кажется, для людей на земле, это, конечно, вот…

А вот, знаете, про прощение что еще мне тоже кажется очень сложной темой: вот одна история - когда тебя обидели, когда ты должен простить за себя, а вот как простить, когда обидели твоего ребенка, обидели какого-то близкого?

Тоже тяжело, да.

Это ведь намного тяжелее.

Да, ведь люди, им хочется мстить, хочется…Просто у меня есть подруга, очень хорошая, она из другого города, у которой четверо детей, и вот ее младшего ребенка обидели в детском саду и очень сильно, я знаю, как они сейчас судятся, ну там просто, там так издевались над детьми, что это там большое дело, это в Барнауле происходит все, я надеюсь, что оно закончится судом над этими людьми…

То есть вы поддерживаете ее, такие вещи…

Конечно, я знаете, я даже не знаю, что было бы со мной, вот просто, когда обижают твоего ребенка или кого-то из близких, то есть тут, мне кажется, человек может стать воином, но, опять же, надо помнить про заповеди, он не может брать в руки оружие и вершить самосуд, есть правосудие и вот тут очень важно до него достучаться, чтобы, понимаете, человек, который совершил нехороший поступок по отношению к твоим близким людям был наказан.

Вы знаете, мне кажется, тут это, безусловно, здесь еще важно, действительно, важна конкретная ситуация, потому что когда есть что-то…

Да, ну, то, что я и рассказываю, в общем.

Да, потому что я помню, у меня была в гостях директор школы и вот понятно, что для директора самый частый собеседник – это родители, и она прекрасно это иллюстрировала, какой ее постоянный не то, чтобы конфликт, с чем она постоянно сталкивается: к ней приходят родители и говорят: «Кто? Мой Вася? Да он вообще не такой!» Тут иногда тяжело ведь принять, что это твой ребенок, и он это сделал.

Ну да. Нет, там речь шла о детском садике, там издевались над детьми, то есть это-то я понимаю, но, видите, у меня еще дочь не школьница, я понимаю, что мне еще предстоит…

Предстоит, да, еще все впереди.

Дай Бог, я надеюсь, да, что, конечно… У меня дочка такая, с характером, она, естественно, поздняя, она избалованная, безусловно

А вы ее воспитываете?

Насколько у меня хватает какой-то моей…Знаете, мне кажется, что я с ней стала, как такое, как кисель, вот понимаете, да?

Нет, пока не понимаю, нет

Мне кажется, что я такая с характером, со стержнем, мне все говорят: «ты такая сильная!» Но она на меня как-то действует, что я…я не знаю, я постоянно ей покупаю игрушки, мне очень сложно ей отказать.

Мама, ай-яй, яй.

Я ее постоянно наряжаю…

Нет, ну это замечательно.

Да, я перестала себе покупать вещи, я покупаю все для малышки, вот мне нравится.

Но вы можете ей «нет» сказать?

Могу, нет, это я могу, потом что, конечно, постоянно просит айпад, постоянно просит и телефон, нет, это я могу, но мне все равно кажется: как вот я должна, жестко прям ходить, говорить: нет, все! Конечно, иногда она меня доводит, что я могу повысить голос, я потом у нее прошу прощения, потому что я понимаю, что как я могла на своего любимого долгожданного ребенка вообще повысить голос, как я могла что-то ей сказать, чтобы она заплакала, не дай Бог, но понятно, что это капризы у нее бывают

А она просит у вас прощения?

Да, просит, удивительно, она может сказать: «Мамочка, ну прости, я наступила тебе на ногу». Она вообще удивительно очень вежлива, вы знаете, я не знаю, наверное, все дети такие: мы идем по улице – она со всеми здоровается…

Нет, не все дети такие, нет…

Да? Это вообще, три года, и все так люди, в городе родилась, мы в городе живем…

Я хотел сказать, что, наверное, в маму, но подумал, что вряд ли вы со всеми здороваетесь, скорее, с вами здороваются.

Мне тоже очень понравилось: идем, стоит грузовик прям на тротуаре, мы его обходим, она останавливается, говорит: «Здравствуйте, извините, пожалуйста, можно мы пройдем?» То есть я специально не учила, я не говорила: «надо со всеми здороваться, всегда говорить «спасибо», но она это делает. Наверное, она слышит, как я, может быть, общаюсь, я не знаю.

Ну вот мы естественным образом подошли к теме «Любви».

Да.

ЛЮБОВЬ

Вы играли Офелию в легендарной, наверное, можно так сказать, постановке «Гамлета» Петером Штайном, ответьте мне на простой вопрос: Гамлет любит Офелию?

Вы знаете, мне кажется, он ее любит по-своему…

Ну мы все любим по-своему, да.

Да, но мне кажется, что он оказывается в таких непреодолимых жизненных обстоятельствах, что для него месть – это плохое же качество человеческое и вообще месть – это плохое чувство.

В общем, думаю, что, безусловно, плохое.

Она перекрывает всю любовь, и к чему это приводит – к трагедии, что и Офелия сходит с ума, что все умерли, всех убили, отравили, закололи, то есть…

Ну вот вы играли: «он меня любит» или «он меня не любит»?

Я играла, что он меня любит, конечно, что я его очень люблю…

Что вы его очень любите, это я понимаю, а вот он меня любит?

Он меня любит, но он как будто бы не в себе сейчас, понимаете, как будто от этого чувства, а я думаю, что действительно, чувство мести, злоба, агрессия – это человека выбивает из себя, он выходит из себя и становится не то, что сумасшедшим, но, наверное, в каком-то смысле невменяемым, если мы говорим о таких обостренных острых обстоятельствах, в какие впадает Гамлет, чувствах.

А вот эта роль вас чему-то о любви научила? Можно вообще сказать, что роль может чему-то научить? Простите, если…

Можно, можно, вы очень интересные вопросы, мне кажется, это одна из самых интересных бесед в моей жизни, которая когда-либо была, с вами очень интересно, правда

Спасибо.

Мне кажется, что роль Офелии может научить тому, что как бы ты не любил, нельзя, не то, что, знаете, я прямо даже не знаю, как это сформулировать: не то, что нельзя на сто процентов доверять человеку, но надо всегда понимать, что любовь, к сожалению, может закончиться, не надо, конечно, жить с этой мыслью: «когда она закончится, а вдруг завтра, а вдруг сегодня?» Но она может закончиться и надо думать о том, что может начаться новая любовь, если закончилась эта, как говорится, закрылась одна дверь – откроется обязательно другая. Нельзя никогда отчаиваться в жизни…

Но это опасно, потому что вторая тоже может закончиться, нет?

Тоже может закончиться…

Или только первая?

Но удержать всеми силами человека, который тебя почему-то разлюбил – я думаю, это тоже, но бороться за любовь нужно.

Я просто, знаете, у меня родители женились, они сейчас, дай Бог им здоровья, живы-здоровы, они поженились в 1958 году…

Потрясающе.

И они…Вот мне кажется, это такой пример того, что любовь – это не то, что в начале отношений, потому что там, понятно, увлечение…

Да, страсть, химия, все.

Да, это все здорово, правильно, но вот я могу сказать, что у них любовь. Мне недавно сестра сняла их, они вместе живут, и сестра сняла: они спят утром и держатся за руки…

Потрясающе.

Эта фотография, ну вот она до слез пробивает совершенно, но вот это любовь, я не понимаю, как это может, это не может кончиться, при том, что у них, знаете, вот они 16 лет жили без детей, они много чего прошли в жизни, то, что все проходят и там вверх, вниз, тяжелые моменты…

Такие годы еще, конечно.

…все, что угодно, да. Но папа вообще войну помнит и все, поэтому такая жизнь в целом была непростая. Но я, честно говоря, мне кажется, что когда мы говорим, в этом есть какая-то большая неправда, я могу ошибаться…

Что любовь проходит?

Да, я думаю, что в этом…

Мне кажется, настоящая любовь не проходит, понимаете?

Ну вот осталось определить критерий, настоящая или нет, да?

Ну вот я думаю, что когда люди, они же все равно, мы с кем-то недавно говорили, что люди как-то встречаются на трех уровнях – это ментальный, духовный и, наверное, физический.

Ну, физический, душевный и духовный, можем так сказать.

Да, и когда получаются три совпадения – это абсолютные половинки. Но говорят, для счастливой жизни должно быть хотя бы два совпадения, но если только одно, то мне кажется, что…

Смотря, какое.

Смотря, какое, да, да, если оно духовное, то тоже не всегда

Смотря, какое, да.

Но мне кажется, что раньше люди умели любить. Может быть, не было столько соблазнов, ну вот если так говорить, если посмотреть на современную ситуацию, мои родители тоже уже живут вместе с какого…с 74-го года, меньше, чем вы, но я вижу, как они… Правда, ссорятся иногда.

Все ссорятся, и мои ссорятся, естественно.

Да, да, мама говорит, что они с первой недели хотели разводиться, ну то есть это нормально, видимо, мне кажется, что во взаимоотношениях должны быть ссоры, это нормально. Но вот почему заканчивается любовь, я не понимаю, но мне каждый раз кажется, что я так люблю, что это не может закончиться, вот знаете, ну не знаю, бывают люди, которых ты не готов отпускать, вот не готов, и мне очень хочется все-таки думать, что этот человек, что он рядом, вот эта вот половинка или хотя бы половина половинки, или хотя бы два совпадения. Я всегда мечтала о такой вот любви навсегда, взаимной, но мне кажется, что это сейчас очень непростое время, может быть, в юности это должно было случиться…

Ну а когда оно было простым?

Ну, с другой стороны, да, а что, тогда тоже был и голод, и после войны были вообще тяжелые времена.

Нет, я понимаю, о чем вы говорите, конечно, сейчас мир постоянно предлагает какие-то вот…но он всегда это предлагал.

Да, вы знаете, огромное количество, мне кажется, почему-то одиноких девушек, ну, так если говорить глобально, достаточно уже и молодых, и немолодых, как-то есть люди, которые просто выходят замуж, чтобы не быть одному, просто женятся: ну как, ну должна быть семья.

Ну сейчас эта причина будет уходить, мне кажется, сейчас.

Может быть. Для меня всегда была важна любовь, то есть я понимала, что либо одна, но с кем попало, без чувств я не могу, когда меня любят – я не люблю, мне тоже недостаточно, мне надо самой тоже любить. Это уже я понимаю, что, наверное, что-то во мне, может быть, что это я многого хочу, но я еще не теряю надежды, тема надежды у нас уже была, но я ее не теряю.

Да, но она всегда с нами. А вот скажите, Лен, тоже такое общее место уже, что слово «любовь» очень затерли и поэтому чтобы нам как-то свое отношение к этому выразить, мы описываем любовь через что-то еще, кто-то говорит, что это открытость, не хочу сейчас называть, потому что в этом мой вопрос: вот вы бы через что описали любовь? Вот вы чувствуете любовь, как что?

Знаете, мне кажется, любовь, я сейчас подумала, может быть, я не права, мне кажется, это даже какая-то детскость, когда человек, вот ребенок, у него же нет никаких масок, приспособлений, какие-то, ну, у него есть, конечно, какие-то манипуляции, но они все равно очень смешные и наивные…

Очень понятные, да.

Но вот это мне сейчас пришло в голову. Я бы, наверное, сравнила любовь, когда человек становится внутри вот этим ребенком…

Ребенком?

Да. Когда он абсолютно открыт, он как будто бы голый, я имею ввиду не голый – без одежды а у него нет каких-то уже, которые появляются с годами, это, то, знаете, от этого защитился, от того закрылся, какие-то эти, как это сказать, какие-то мысли, клише, еще что-то, взгляды, а любовь, она, мне кажется, она безоружным делает человека, он как бы, но это мое ощущение, что он, не знаю, это, наверное, как любовь к Богу, когда ты абсолютно, это как любовь к ребенку, это абсолютное чувство, то есть ты не можешь сказать, а за что ты любишь своего ребенка, как это можно сказать? А ваш ребенок красивый? А что любой родитель ответит: самый красивый! Талантливый? Самый талантливый! Знаете, когда мне говорят: ну что он там снимает свою дочь? Я говорю: а ты бы не снимал свою дочь? Ну как, да? Я никогда в жизни за это не осужу, потому что я понимаю, что когда моя дочь вырастает, если она захочет быть актрисой, конечно, я ей буду помогать, насколько я могу.

Ну, Лен, смотрите, вот есть какая штука, если на это посмотреть немножко с другой стороны: вот дети тоже считают: мама самая красивая, да? А потом ребенок вырастает и, в принципе, он понимает, что папа не самый умный, не будем, давайте мам трогать не будем, мама всегда остается самой красивой, папа не самый умный, не самый сильный и так далее, но он же любить-то не перестает?

Нет, конечно.

Не перестает, поэтому тут, мне кажется, и у родительской любви может быть тоже… У меня была когда Ольга Остроумова, я задал ей этот вопрос, потому что она в каком-то интервью сказала потрясающую вещь, она в какой-то момент сказала своему сыну: «Я, конечно, тебя люблю, но как человек, ты мне сейчас не нравишься».

Это гениально, вот он совершил какой-то плохой поступок.

То есть он что-то такое сделал, да, это ведь очень такой сильный, сильные слова очень, хотя мы с ней говорили о том, что, с другой стороны, всякий раз, когда мы какое-то недовольство ребенком выражаем, мы, в принципе, говорим ровно то же самое: что я тебя, конечно, люблю, но сейчас ты мне не нравишься.

Ну да, но так нельзя, я так тоже говорю, ну что-то такое делаешь, да, это я могу сказать, но я сейчас задумалась, поймала себя на мысли, как вы говорите: почему же тогда отношения между мужчиной и женщиной заканчиваются, вот любовь? То есть, наверное, не все готовы тогда, получается, пронести ее через всю жизнь и прийти к такому…

Смотрите, если говорить про то…

Вот опять я вас спрашиваю, вы говорите – один раз, я уже три вопроса задала

Да-да-да, на три программы. Тот подход, который мы с вами, когда есть некое единство людей, их совместимость на разных уровнях, понятно, что если это только физический уровень, тогда понятно, почему не проходит…

Да, это даже не обсуждается.

Это понятно, да, то есть это обязательно пройдет через какое-то время, большее, меньшее, в 90 процентах, 99 процентов случаев это пройдет через какое-то время, поэтому мне и кажется, что если есть какое-то духовное, то не может, в этом есть какая-то великая неправда, не может любовь пройти, это…

Я согласна, я согласна с вами.

Поживем-увидим, да. А скажите, пожалуйста, Лен, что бы вы хотели, чтобы ваша дочь обязательно знала о любви?

Что…Господи, я застопорилась…

Такой вопрос, я сам на него не знаю, как ответить, потому вам и задаю его.

Чтобы она знала о любви обязательно, да? Во-первых, чтобы она знала, что она любима, я ей это каждый день говорю, может, это зря, я не знаю, но мне кажется, что много хороших слов не бывает, знаете, как лишний раз поцеловать ребенка, не считаешь, сколько раз его за день поцеловал, пока это возможно, когда она станет постарше, скажет: «Мам, зачем ты меня целуешь?» И все, и до свидания. Чтобы она знала о любви, что…что без любви жить нельзя, что это основа жизни и что любовь, она к Богу, к людям, к себе должна быть тоже, кстати, и что это такое чувство, ну, что без этого жить нельзя.

Это здорово.

Да?

Да.

Ну я не знаю, как я ответила…

Это прекрасно. Поскольку мы не на экзамене, то вы ответили великолепно.

Двойку мне не поставите, ладно.

У нас финал.

Уже?

Да.

Что так быстро…

Видите, как, так мы же старались…

Ну я же вопросы задала нормальные, может, еще что-нибудь у вас спросить?

Клиент уезжает, гипс снимают, все пропало…

Ну ладно.

Вот в финале, хотя, вы знаете, я всегда стараюсь придумать финал такой, чтобы я действительно не знал, как герой ответит, сейчас мне кажется, я понимаю, как вы ответите, но я все-таки вам задам этот вопрос: вам предлагают роль – роль мечты, вот хорошо все, сейчас предлагают, мы в настоящем находимся, но эта роль требует расставания с дочкой, причем такого, продолжительного, не знаю, там несколько месяцев, вам надо в киноэкспедицию, не знаю, можно так сказать?

Да, да.

Вот в киноэкспедицию на полгода. «Согласиться нельзя отказаться» где вы поставите знак препинания?

Я ее возьму с собой. Слушайте, она же, когда родилась, я несколько раз ездила в экспедиции, брала ее с собой просто и все.

Ну вот, я тут старался, придумывал вопрос. А не можете взять вы с собой? А, как мы вас?

Не знаю…Буду плакать, наверное, не знаю…

«Буду плакать и поеду?» или: «буду плакать и останусь?»

Сложно сказать, наверное, может быть, даже останусь, не знаю, потому что не понимаю пока, я больше, чем дня на три-четыре не улетала, а после того, как случилась пандемия, так вообще декретный отпуск был, можно сказать, все это время. Нет, сейчас все-таки работа, слава Богу, но все равно не в таком количестве, как она была раньше, нет такого количества гастролей, перелетов, поэтому…

В общем, не будем ставить запятую?

Но эти месяцы самоизоляции с ней – конечно, это было большое счастье для меня. Запятую все-таки хотите, чтобы я поставила?

Как скажете, слово женщины…

«Отказаться нельзя?» Как там: «отказаться нельзя?..»

«Согласиться нельзя отказаться».

«Согласиться, нельзя отказаться». Ну, пусть так скажу, не значит, что я так сделаю, правильно? Вот видите?

Вот это замечательный финал, спасибо вам огромное.

Спасибо вам, было очень интересно.

Спасибо. Спасибо вам большое.

Спасибо вам большое.

Это была Елена Захарова, а мы продолжим писать парсуны наших современников ровно через неделю.