«..Когда я был помоложе, то, несмотря на своё косноязычие, легко рассуждал на эти темы и даже успел ответить на вопрос одной анкеты: что такое настоящая поэзия, а теперь… — теперь не нахожу слов, на каждый аргумент приискивая контраргумент, понимая всю относительность и азбучных, и высоколобых истин. Вероятно, это возраст или, как я говорил, свойство зрения… Разумеется, когда мы говорим о поэзии, мы в первую голову имеем в виду стихи, которые, собственно, нас и воспитали, и их сочинителей, чьим примером и мыслями мы окормляемся, но для чего ломиться в открытую дверь?..»
Перечитывая слова, вынутые мною из выступления Олега Чухонцева на церемонии вручения ему премии «Поэт» (2007), я думаю о том, сколь многое стоит за ними.
В третий раз — в новом столетии — его стихи приходят на страницы наших «Строф», и каждый раз это оказывается приключением, вырастающим из повода.
Сперва — откликом-поздравлением по случаю упомянутой премии и приветствием его первой книге в этом веке: тоненькой «Фифиа», включившей в себя дивную лирику наших дней — «Березову кукушечку» и «Кыё! Кыё!».
Затем — к юбилею, случившемуся два года тому, когда появился — удививший своей стилистикой и небывалым музыкальным строем — сборник «Гласы и глоссы (извлечения из ненаписанного)». И вот теперь.
Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира».
…Большущий, но странно-легкий (бело-матовая обложка с одиноким именем поэта и смещённая выше центра — красная… капля?/рябинина в снегу?/сигнальный фонарь обходчика в тумане бытия… что это?) — том.
«И звук и отзвук. Из разных книг». Шесть сотен страниц поэзии. Поневоле всплывёт ахматовское: «…воздушная громада, Как облако, стояла надо мной».
Тут — и восстановленная первая книга «Замысел». И стихотворения, очищенные от забытой всеми нами цензуры. Публикующееся впервые. Совсем недавнее.
Как же не вспомнить слова псалмопевца: «…в долготу дний». Но ведь так и есть, так и произойдёт — с теми, кто когда-то обрёл, обретает, и ещё обретёт — и звуки и отзвуки Олега Чухонцева. Спасибо и всем причастным — к выходу этого собрания.
Из неизданной книги
«Замысел» (1960)
Взрыв пугливых снегирей,
карк ворон непуганых —
и уже свистит хорей
на снегах обугленных.
И уже издалека —
не Боян ли сокола
выпускает в облака
и на лебедь — с облака?
Крови, крови молодой!
славы, славы песенной,
соколиною страдой
на лету подрезанной!
А внизу — такая рань
ранняя, израненная,
что хоть оземь грудью грянь —
вот оно, призвание!
И такой бродильный чад
в ельнике-орешнике,
что как пьяные летят
пчелы на подснежники!
Эти талые моря,
озими зеленые,
в зарослях осокоря
гнезда оголенные —
всё — и горлицы запруд,
и промоен звонницы —
только повода и ждут,
чтобы разглаголиться.
Так звени, напоена,
радость двуединая:
молодость моя, весна —
песня лебединая.
1960
Из книги «Слуховое окно» (1983)
Слаба надежда, но, быть может, тот,
кто в завали журнального комплекта
проводит пересортицу, найдет
мои стихи и, может быть, тот некто
в макулатуру их не отнесет
для очищенья стен и интеллекта,
а соберет под общий переплет
не в виде книги даже, а конспекта, —
кто знает: нить суровая и клей —
не знаки ли судьбы: в век масскультуры
стать книжкой небольшой, но тяжелей,
чем двадцать килограмм макулатуры?
1965
***
Есть уши и у стен:
молчи, терпи, работай,
да не сочти свободой
свой добровольный плен;
молчи, терпи и верь:
терпение — работа,
углы шагами мерь
и вышагаешь что-то;
и вы́ходишь, даст Бог,
строку непроходную,
как радугу речную
или родильный вздох;
о, если ты поэт,
ты можешь убедиться,
что твой тяжелый бред
не тяжелей страницы,
что храмина твоя
не здесь, где дух неволишь,
а в двух шагах всего лишь
от инобытия.
1972
Из книги «Гласы и глоссы
(извлечения из ненаписанного)»
я трижды проплывал Босфор и Дарданеллы,
у поручней стоял и ничего кругом
не видел, ничего, и лишь вода кипела,
а вся история — как пена за бортом.
и в небо я глядел, а всё, что рядом было,
где я стоял один, тобою было тут,
когда из двух широт мы на одни светила
глядели, две судьбы в один сводя маршрут.
нос рассекал волну, а мы и врозь, но вместе,
я думал, и внушал Стоящий за плечом:
ни море, ни земля, а лазеры созвездий —
вот позывные тех, кто нем, кто разлучен. [ждет]
и разверзалась твердь, и бездны рокотаху
и хорами наяд, и сонмом всеблагих.
стучи, мотор, вращай винты свои — не праху,
а духу возвращай долги потреб своих!
и не было узлов морских, ни миль, которых
не развязать двоим, лишь рваная вода
да черный горизонт, лишь еле слышный шорох —
дыхание Того, Кто за плечом всегда…
