Если собака укусила священика — информационного повода нет, а если священник укусил собаку — есть, — протоиерей Игорь Фомин про фейковые новости о Церкви

«Парсуна» — авторская программа на канале «СПАС» председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главного редактора журнала «Фома» Владимира Легойды.

Здравствуйте, уважаемые друзья. Мы продолжаем писать «парсуны» наших современников. И сегодня у нас в гостях протоиерей Игорь Фомин. Батюшка…

И снова здравствуйте.

И снова здравствуйте. Батюшка, вы абсолютный чемпион по посещению программы «Парсуна». Это новый рекорд для закрытых помещений. Третий раз вы у нас, за что вам огромное спасибо. Я все-таки вам напомню, что у нас ничего не поменялось по структуре. Это пять тем: вера, надежда, терпение, прощение, любовь. Я бы очень хотел сегодня с вами в том числе поговорить об Александре Невском, поскольку вы настоятель храма Александра Невского. Но вот я не знаю, как вы будете представляться. Потому что дважды я вас уже просил, изменилось ли что-то фундаментально в вашем ответе на вопрос: кто я?

Ну, это первое, о чем я стал думать, когда вы меня пригласили, позвали в эту программу: как представиться. И подумал, что интересно, наверное, будет смотреть развитие, в общем-то, изменение человека в какой-то перспективе. Мы с вами встречались три года назад, да, если я не ошибаюсь?

Первый раз, да.

Да, первый раз. Вот за три года что-либо изменилось. Я помню, тогда было очень длинное какое-то представление… Знаете, я, наверное, представлюсь по-другому, чем в предыдущие разы. Очень счастливый человек. Вот и всё.

Без пояснений.

Без пояснений, я думаю. Вы знаете, когда ты счастлив, как это объяснить? Если ты счастлив — ты счастлив везде и всегда. Ну, вообще, ведь вы же знаете, что источник счастья — он двоякий. Есть внешнее счастье, и есть внутреннее счастье. Внешнее — это вот когда человек ходит, и от обстоятельств жизненных он становится счастливый. Вот ему там пирожное дали. Вот он там с кем-то интересным познакомился. Вот он что-то такое прочитал, что-то выпил, ну и так далее, и тому подобное. А наутро уже несчастный этот человек обычно бывает.

Ну, если последнее, то да.

Да. Ну или послевкусие, может быть, он может разочароваться от пирожного, особенно если весы дома есть. Так что, ну… и так далее. А есть внутреннее счастье. Когда человек его генерирует. Когда неважно, какие внешние обстоятельства, он всегда, в общем-то, счастлив. И вы знаете, я вот не буду говорить, какой я… когда я вечером счастлив, а утром несчастлив. Или я внутри… Я просто счастлив. Вот, у меня есть внутреннее какое-то счастье. У меня и внешне всё как-то очень хорошо, и я вижу в этом как-то Промысел Божий. И меня внутри тоже просто разбирает какое-то счастье, знаете, иногда даже в каких-то очень трудных обстоятельствах.

ВЕРА

Я вам говорил, что я хотел бы об Александре Невском в том числе поговорить, и это, наверное, правильно. Александр Невский защищал православную веру. Защищал от крестоносцев в том числе. А как вы думаете, от кого или от чего мы должны сегодня защищать нашу веру, если должны?

Мы в первую очередь должны защищать от неверия, наверное. Вот, я бы так вот сказал. Это один момент…

От неверия, это что значит? От чьего неверия? От внешнего?

Мы с вами находимся сейчас в такой ситуации, что, в общем-то, вера — она имеет абсолютную свободу. Ну, ты можешь исповедовать, ты можешь креститься. Я помню ваш замечательный рассказ, как вы исповедовали веру, то, что крестились в мгимошной столовой, когда, в общем-то…

Напоказ, да. Нам казалось, что это…

Да, что это исповедование веры. И это, действительно, было оно, по большому счету, так. Я тоже помню такую ситуацию в советское время, когда мы крестились, или читали Евангелие, где-нибудь там в метро, братьев Гедеонов тогда было Евангелие. И там могли забрать в милицию, сказать, что это запрещенная литература, даже могли изъять… Ну, и это уже был излет советского времени, поэтому никаких таких репрессивных мер особых не было.

То есть, вы не сильно рисковали.

Нет, нет. Это было, знаете, такая вот… ходили в сапогах, ну, и так далее. Сейчас мы живем в то время, когда, в общем-то, вера — она очень свободна. Но и нападки на веру, мне кажется, они приобрели больший характер. Они стали не открытые, скажем так, не официальные нападки, они стали, скажем так, исподтишка. Вот все эти нападки стали исподтишка. И в основном это, естественно, такие фейковые нападки, в основном это что-то такое додуманное, придуманное, то, что ждет обыватель. Вот, да, я всегда привожу в пример, что если скажут, что собака укусила отца Игоря, то, в общем-то, никакого информационного повода нет, не только с отцом Игорем это бывает. Но если отец Игорь укусил собаку, то, в общем-то, это, действительно серьезно…

Тогда мы вас в четвертый раз позовем.

Да, это серьезный информационный повод. И мне кажется, вот, мы должны защищать веру именно вот от таких фейковых нападок. Но каким образом.

Вот, каким образом. Выходить и говорить, что это не так?

Нет, вы знаете, я думаю, что ни в коем случае. Я очень рад, что Святейший Патриарх, вы, как помощник Святейшего Патриарха, и многие-многие другие на многие вот такие фейковые новости просто не реагируют. И это очень правильно: нельзя комментировать абсолютно всё и вся, что ну вообще не имеет никакого даже, ну хоть приблизительного такого правдивого состояния. Но зато надо проповедовать своими какими-то делами и поступками. В Телеграме есть замечательный канал «Дела Церкви», который, вот, читаешь — и прямо видишь Евангелие. Живое Евангелие, которое воплощается здесь… Ты вот только что прочитал Евангелие, открываешь Телеграм посмотреть «Дела Церкви» и понимаешь: вот оно, живое Евангелие. Вот как воплотить тот или иной отрывочек Евангелия в своей жизни — а здесь практическая, скажем так, методичка, как это, в общем-то…

То есть это и есть защита веры в каком-то…

Да, я считаю, это и есть защита Церкви. Причем у нас есть одна особенность: мы пытаемся все время молчать и быть очень скромными людьми, в том что мы не говорим о каких-то делах, которые происходят, и ждем, когда это, в общем-то, сами кто-то там посторонний заметит и об этом расскажет. В данной ситуации, я считаю, в общем-то, неправильно, не надо рекламу вешать и говорить, что мы там сделали то-то и сё-то. Но все равно информировать людей о каких-то поступках Церкви, я считаю, надо обязательно.

Батюшка, а у вас есть свой ответ на вопрос, который здесь всегда возникает и будет, наверное, возникать и далее, когда апеллируют к известному евангельскому выражению о том, что одна рука не должна знать, что делает другая. Причем это рефрен такой. Я недавно как раз опубликовал какую-то новость у себя в телеграм-канале, перепостил из канала «Дела Церкви», и какой-то «дружественный» нам канал опубликовал эту мою новость и опубликовал эту евангельскую цитату, написав, что вот вам Евангелие, а вот типа Евангелие от, значит, официальных представителей. Вот как вы для себя отвечаете, эта цитата, она имеет отношение к тому, о чем мы говорим, не имеет? Где здесь…

Я считаю, что она совершенно не имеет к этому отношения. Дело в том, что, если бы я сам себя пиарил, и говорил: посмотрите, какой я замечательный, делайте как я, делайте со мной, лучше меня все равно не получится, ну, в общем-то, вот тогда эта цитата имела бы отношение. Но я говорю о Церкви. Я говорю о том организме церковном, который учредил Господь. И Церковь имеет несчастье иметь одного из членов меня. Я не о себе говорю, я говорю, в общем-то, о Церкви. И знаете, ну, это как вот приходит ребенок куда-нибудь в школу, и все хвалятся там о своих родителях. Он, что, не может похвалиться своим отцом?

Может?

Может. И я считаю, должен хвалиться. И вы знаете, ну вот, я могу похвалиться своими родителями. Я могу похвалиться своей семьей. Это будет гордость? Да нет. Это же не от меня зависит. Родители-то, ну, я вообще никак не влияю на родителей. Я их только ухудшаю, на самом деле, по большому счету. Но вы же знаете моих родителей, я же могу похвалиться. Допустим, смертью своего отца. Я не буду скрывать ее никогда.

Это абсолютно… это уход праведника, конечно. Настоящего священника, во время богослужения.

При открытых царских вратах, да, во время проповеди, на слова «Симоне Ионин, любишь ли Мя?», говоря про любовь, вот он этой любви и прикоснулся, и сподобился. Нет, это совершенно не имеет к этому… Это имеет отношение ко мне.

Немножко хочу вернуться к теме защиты веры в более линейном таком понимании, прямом. Как мне представляется, наша вера во многом связана с чувством меры, мы говорим о срединном пути. А вот как найти срединный путь между абсолютным равнодушием к теме защиты веры, когда все-таки требуется, может быть, не только так, как вы говорите, но и действительно какая-то защита более очевидная и действенная? И между тем, когда человек превращается — ну, я специально заострю сейчас — в такого, знаете, профессионального борца за веру, забывая совершенно о своем внутреннем мире. То есть, он смотрит на всех, кроме себя самого. Ну вот намеренно делаю такие крайние примеры. Вот есть какой-то критерий того, когда ты должен выступить и сказать: «я не позволю вот этого делать»? Как вы ответили бы?

Да, этот вопрос такой очень серьезный. Но я считаю, что, когда вот эти нападки на Церковь, они переходят в грань уже такого, знаете, откровенного оскорбления, я считаю, что вот это уже недопустимо. Ну ни в каком приличном обществе это недопустимо, чтобы оскорбляли другого человека. Причем здесь мне очень понравился… недавное событие, какие-то тиктокеры снимали там какое-то видео, с иконой. И подошел мусульманин. Вот это настоящая, мне кажется, защита веры, христианской.

Там три было подростка, одна девочка потом извинилась. И поскольку мы этим занимались, наш отдел, и вот мой заместитель с ней встречался, и с ее адвокатом, она сделала это совершенно искренне. Она действительно раскаялась. И мне кажется, это тоже очень важно. И мы засвидетельствовали искренность ее извинений.

Значит, защита веры прошла очень грамотно и хорошо. То есть вот, был результат. Не просто мы показали, что они вот такие кощунники. Значит, был какой-то результат. Ну, я считаю, что иногда и надо, в общем-то, очень активно выходить на защиту веры. Потому что… ну, вы знаете, вот Александр Невский, он защищал свою веру не только письменами, когда к нему там присылали буллы и тому подобное. Но в общем-то, выходил, когда шведы высадились в устье Невы, хотели захватить торговые пути, Александр Невский на них нападает. И что мы в летописях шведских видим: «Александр Невский вероломно напал на шведов». То есть те пришли грабить — а он «вероломно напал на шведов». Вот, понимаете, вот такие вещи — они абсолютно фейковые. И надо нападать. Ничего страшного. Каждый как умеет, так и, в общем-то, защищает. Александр Невский умел так защитить — и словом, и делом.

А вот, фраза его знаменитая: «Не в силе Бог, а в правде». Она уже, наверное, переходит в категорию затасканных, когда все… ну, понятно, мы часто ее цитируем, может быть, гораздо реже задумываемся. Вот если немножко остановиться и вот начать с того, с чего вообще начиналась, так сказать, философская мысль человечества, с вопросов к, казалось бы, очевидным вещам. А что это значит, что Бог не в силе, а в правде? Значит, что правда бессильна? Или правда дает силу настоящую?

Наоборот, мне кажется, вот именно правда дает силу. Когда ты выступаешь за правду… Знаете, есть такое понятие — Божественный гнев, или праведный гнев. То есть гнев со знаком «плюс». То есть каждый человек может прогневаться, и это не будет грехом, а будет, наоборот, каким-то положительным моментом. Ну, допустим, три здоровых лба мучают какого-нибудь там котенка, пинают и тому подобное. Ты идешь по улице. Ты понимаешь, что, если ты сейчас вступишься, тебя, как котенка, будут так тоже пинать и тому подобное. Но твой гнев, твое внутреннее состояние, оно настолько, скажем так, праведно, что ты забываешь о себе и бросаешься, начинаешь разбрасывать. Ты получишь по тыкве, все как положено…

Вот, я хотел сказать, батюшка, что в кино, скорее всего, ты их сильно разбросал. А в жизни, скорее всего, ты получишь.

Да, ты получишь. Но цель, я думаю, ты свою, в общем-то, достигнешь. Ты, наверное, отвлечешь внимание на себя, этого котенка бросят или там какого-нибудь маленького пацаненка отпустят, а начнут тебя мутузить. Но вот этот твой праведный гнев дает тебе силу, он дает тебе бесстрашие. Александр Невский, ведь его силы были намного слабее там шведских. И вот эта его правда, то, что он защищал свою страну, то, что он защищал свою Церковь, веру, она дала ему силу. То есть даже маленькими какими-то усилиями он побеждает.

Батюшка, немножко так… не знаю, как здесь правильней сказать, но попридираюсь. А вот, если бы он проиграл, это бы означало, что нет правды в его действиях? Ну, это же не всегда так, ты не всегда… Как здесь понять? То есть, если ты действуешь по правде, ты должен всегда выиграть? Но это же не так.

Нет, ты всегда выигрываешь. Вот если ты действуешь по правде, если ты действуешь по совести, ты всегда выигрываешь. Результат, который совершается, — тебя могут побить.

Тебя могут… батюшка, простите, не просто побить. Вот, мы недавно были на удивительной выставке — «Подвиг народа», с детьми, в музее нашем на Поклонной горе. И он начинается, там такая экспозиция потрясающая, «Подвиг народа», новая, вы видели, да, ее?

Да.

Помните, там начинается всё с Брестской крепости. Вот то, что мы, по крайней мере, наше поколение очень хорошо знало и наши дети, судя по всему, тоже знают. Вот эти погибшие защитники Брестской крепости.

Их победа в том, что они остановили. В том, что они, скажем так, показали, что это не будет так просто. В том, что они предупредили немцев, что вы проиграете. Вот, понимаете, вы проецируете… ну, а если бы, сослагательное наклонение, а вот если бы он проиграл. Ну, скажем так, давайте и с Брестской крепостью так же скажем. А если бы вот они выиграли? Почему немцы не остановились? Но это неправильно. Какой бы был мир, если бы Христос достиг 50-летнего возраста? Это вот примерно та же самая задача. Александр Невский выиграл. И всё.

Сдаюсь. Давайте перейдем к «Надежде».

НАДЕЖДА

У меня не так давно была в гостях хорошо известная вам Виктория Ивановна Уколова.

Да.

И много было неожиданного в нашей с ней… в ее «Парсуне». И она сказала в теме «Надежда», что надежда иссушает. Она оговорилась, что она говорит не о главной христианской надежде, надежде на Христа, а вот о том, что человек надеется, надеется… И она говорит, что, если надежда не подкреплена каким-то действием, то она иссушает. Вот очень для меня было неожиданно, потому что, ну, никто так не говорил, все сказали: надежда, да, там компас земной… и прочее. Вот вам понятно, о чем она говорила?

Ну когда вы цитировали, когда я слушал, эту «Парсуну» смотрел, то я, честно говоря, не обратил на это внимание, как-то это вот пролетело. Но сейчас очень интересно. И сразу вспоминаются слова Силуана Афонского: «Ты неумолим, Господи». Когда он 16 лет, помните, молился, просил и не чувствовал никаких взаимоотношений с Богом. И вдруг он в отчаянии крикнул: «Ты неумолим!» Мне кажется, это очень понятный такой момент. Нам хочется здесь и сейчас, а будет всегда вовремя. Господь всё подает, но только вовремя. Не тогда, когда нам кажется — это важно, нужно там…

Вы думаете, она про это говорила.

Я думаю, да. Потому что надежда — это все-таки перспектива. И ты ждешь, каждый день ты встаешь и смотришь на часы: когда?

И то есть, условно говоря, если ты сконцентрирован в этом «когда», то ты начинаешь изнутри как-то вот, ну, засыхать. Ты перестаешь… Я-то ее понял так, скорее, что это вот про действенность. То есть, условно говоря, на Бога надейся, а верблюда привязывай. Но при этом, мне было интересно именно акцент на то, что если ты ничего не делаешь, то твоя надежда, так я это понял, она становится… она начинает наносить тебе вред.

Ну, да, это тоже, вот мы тоже можем рассмотреть, на самом деле, что… Но это, скорее всего, такая безответственность. Ведь любое действие там… любовь. Любовь, ну… вот, муж лежит на диване, а жена вокруг с пылесосом бегает, ну, или наоборот, неважно. И тот, кто лежит на диване…

Давайте лучше наоборот. (Смеется.)

Да, пока мы здесь с вами одни в студии. Вот, наоборот, допустим. И вот, бегает вокруг тот «наоборот», с пылесосом. А тот, кто лежит на диване, декларирует: о, любимый и замечательный, как я тебя люблю, то да сё, пятое-десятое… Является это любовью? Да нет, конечно. Мы же прекрасно понимаем. Все наши чувства, какие бы мы ни испытывали, они всегда должны подкрепляться действием. Ну вот, я тебя люблю. И чё?

Очень хорошо.

Да, очень хорошо. Я тебя тоже… пошли в разные стороны. И так вот… Да нет, это не так. Обязательно действие должно быть. Но я все-таки знаете, это земное, наверное, мне кажется, мирские такие вот взаимоотношения. Но у нас же есть более такие духовные, уже не душевные, а духовные состояния — надежда на Царствие Небесное. Я понимаю, что я плохой человек, отрицательный, в очереди в Царствие Небесное стою последний, если так иерархически выставить. Но я все равно имею надежду. Потому что я знаю, что Христос…

Да, но это особое…

Да.

А вот, в вашей пастырской практике, такой иссушающей надежды, когда человек надеется — и, в общем, ничего не делает, вот этого много? Вы много с этим сталкиваетесь? Причем, знаете, еще один аспект. Когда мы хотим на Бога перело… ну, Господь управит там. И это значит, что мы ждем магического разрешения ситуации. Именно магического.

Да.

Что, вот, оно само — хоп, и всё заколосится.

Да.

Это есть такой, так сказать…

Это такое грехопаденческое, на самом деле. Ведь грех на этом моменте вошел в мир. Когда дьявол говорит: «Слушай, не надо возделывать Рай. Надо съесть яблоко — и будешь как боги». То есть вот такой магизм: выпей — и похудеешь. Съешь таблетку или там запусти 25-й кадр — и выучишь язык и так далее. (22:00) То есть не надо ничего делать. И на это ловится очень часто человек. И проигрывает. Но знаете, вот я боюсь всяких оценочных вещей. Нам очень хочется, чтобы так было. Что вот, мы пришли, помолились, сказали: Господи, помилуй! Ведь сказано: кто призовет Имя Божие — тот спасется. И у нас вдруг всё получилось. И вдруг мы там, повторюсь, исцелились. И вдруг мы там поумнели. Или наоборот, стали счастливыми. А ведь это же очень большой труд. И вот всё — исцеление, счастье… Ну, да даже, в общем-то, беснование. Это тоже очень большой труд. Для того чтобы стать бесноватым, вот, нам кажется… Очень часто прибегают и говорят: «Батюшка, мне пора отчитываться. Благословите меня на отчитку». Я говорю: «А с чего вы взяли?» — «Ну, вот, у меня там насморк не проходит, вот, у меня там еще что-то…»

Пора отчитать, да.

Пора… это вот точно такое бесовское. То есть, я такой белый и пушистый, а вот бес вошел… Подождите. Для того чтобы приобрести вот такое беснование, это необходим большой-большой труд падения. Это надо специально быть таким гадским вредным человеком, в общем-то…

Батюшка, простите, что я смеюсь, я просто вспомнил эпизод из юности, когда один мой товарищ, по-моему, в какой-то постный день что-то… причем даже вполне постное, но, намазывая бутерброд так, и, значит, говорил: «Это бесы. Видишь, как они меня скрутили», — сказал он, огромный кусок такой откусывая. Но вы знаете, я сейчас о чем подумал. Очень интересно то, о чем вы говорите. Ведь и у этого вот такого ложного упования есть обратная сторона. Когда мы начинаем вакцинам, всяким прочим, приписывать какие-то опять же магические действия. «Ой, не буду делать вакцину, потому что это повредит моей душе». Как мне один генетик написал, православный человек: «Как бы было бы всё просто: сделал вакцину — и ты в раю там. Дали тебе другую — и ты в аду». Не надо ничего делать. Это не от тебя зависит, а от внешнего фактора. Ну, я знаете, батюшка, еще о чем хотел вас спросить. Вот в первой «Парсуне» вы говорили, что вы человек, имеющий надежду на Бога.

Да.

А вот когда, в какие моменты жизни вы наиболее остро эту надежду чувствуете? Если такой вопрос…

Надо же честно отвечать.

Да, вы помните, что это кресло правды.

Да, кресло правды. Я скажу: на литургии. Для священника, наверное, это понятно. Когда во время евхаристического канона священник делает поклон перед Святыми Дарами, в этот момент у меня какая-то самая большая вот надежда на Бога. Вот ничего больше нету, только одна надежда на Бога.

А ситуация, когда эта надежда вас оставляет. Вот бывали у вас такие ощущения опустошения и отсутствия надежды… на Бога?

Да, интересный такой вот вопрос. Ну, вы знаете, я думаю, что это не только у меня, но, мне кажется, у всех, когда человек очень многозаботлив становится. Когда он все свои дела обставляет так, что, естественно, это должно получиться, вот в какой-то момент. Вот естественно он должен получиться. А он не получается в результате. И вот в этот момент, вот на этой грани, мне кажется, человек может сказать: Господи, ну, вроде бы же я всё сделал. Помолился, потрудился, попостился, что там еще мы обычно делаем, чтобы что-то получилось. Почему не было? Вот очень часто самонадеянность и многозаботливость — они приводят вот к такому опустошению.

ТЕРПЕНИЕ

Еще одно ваше признание из предыдущих «Парсун», что вам терпения не хватает. Ну, такое общее, на самом деле, признание. А вот один мой гость, по-моему, очень замечательно сказал, что добродетель терпения, о которой говорят Оптинские старцы в молитве, — это терпение посылаемых скорбей, это терпение вот той боли, с которой мы встречаемся в жизни. Вот когда вы говорите, что вам не хватает терпения, вы об этом терпении говорите или о каком-то другом?

Ну, нет, вы знаете, вот как-то скорби, боль и тому подобное, мне кажется, здесь мне как-то всё более так понятно. Мне все-таки не хватает терпения, это я с радостью признáюсь, чтобы и прихожане мои, которые слушают, это знают, на таком эмоциональном все-таки, душевном уровне не хватает терпения. Мне тоже очень хочется здесь и сейчас. Но я знаю, что это будет вовремя, всё, что ни произойдет.

Но вы имеете в виду, вот вам хочется здесь и сейчас, скажем, по отношению к себе или по отношению, поскольку вы упомянули прихожан, что вот когда вот этот уже, наконец, там, я не знаю, поймет, изменится… Я намеренно так, может быть…

Нет, в этом нет. По отношению именно только к себе, да. Я часто очень злюсь на себя, это бесспорно. И терпения иногда не хватает, ну, когда приходится там 25 раз объяснять одно и то же, в общем-то, вот в этом плане, я бы сказал. Но кто-то изменится — я ни в коем случае не тороплю человека. Пусть он со временем, не спеша, так пролонгированно меняется.

Батюшка, а все-таки вот, мне кажется, это важная мысль, ну, мне она близка, что вот терпение, о котором говорят Оптинские старцы, как добродетель, она во многом связана именно с перенесением боли, страданий и прочего. Но тут возникает вопрос. А вот, если… давайте допустим это как определение терпения. А вот, какую боль и страдание христианин должен переносить? Ну, я не знаю, там — обиды, стремление унизить вас со стороны другого человека. Ребенок в школе — модное слово «буллинг» вспомним. Жена — унижения от мужа. Подчиненные — хамство начальника. Ну я намеренно разные приношу примеры. Вот что мы должны терпеть? Я понимаю, что без конкретной ситуации, наверное, сложно дать какой-то универсальный ответ. Но все-таки вот есть очень разные ведь ситуации.

Вот всё, что вы перечислили, ну почти всё, в общем-то, ну, как бы естественно, проходит… нет, абсолютно всё проходит перед глазами священника. Вот все вот эти ситуации, в той или иной мере они проходят. Мы прекрасно знаем, что духовная жизнь, она разделена как бы на несколько таких этапов: мое отношение к Богу, мое отношение к ближнему и мое отношение ко мне. И Евангелие, на самом деле, в общем-то, так и строится, по большому счету. Терпение, о котором вы говорите, тоже мы должны разделить. Есть общественное такое унижение, терпение, есть личное унижение, есть такое скопничество ради Бога, назовем это так вот, когда ты себя в чем-то ограничиваешь, ущемляешь, обрезаешь, и так далее. Поэтому вот здесь совершенно разные есть, скажем так, пример. Унижение жены по отношению там от мужа, должна ли она терпеть? В каком-то случае не должна терпеть, в каком-то она, естественно, должна терпеть. То же самое и в школе происходит. В общем-то, кто это проявляет такое нетерпение, или по отношению к тебе, кто проявляет агрессию, что это происходит? Везде разные случаи. Да, действительно, унижение, боль, моральное унижение, и тому подобное — оно выливается или в терпение, или, скажем так, в невроз, в какое-либо расстройство. И здесь, естественно, должен быть духовник, который очень четко подскажет: «Слушай, дорогой…» Вот многим детям на исповеди я так и говорю, что надо за себя постоять. Не бойся дать в глаз — вторым. Не первым, а вторым. А кому-то говорю: «Нет, ты знаешь, что, ты настолько уже большой, ты настолько уже там таких размеров, пожалуйста, уходи от этого от всего, вот не делай так». Случаи бывают и в семье, что приходится говорить: «Слушай, дорогая, тебе придется уйти от мужа. Он пьет, он там занимается рукоприкладством, и не только тебя, а детей. Ты должна, в общем-то, сохранить детей. Собрала вещи и ушла». — «Батюшка, я его люблю там, то да сё, пятое-десятое». Остается. Потом навещаешь где-нибудь в больнице. «Ой, что же… как-то…» Ну со стороны-то иногда бывает виднее всё это.

Батюшка, а тяжело это произносить?

Очень.

Вот, вы же… я представляю сейчас, это же колоссальная ответственность.

Очень тяжело.

Вы на себя берете, вот… И вам потом всегда же может сказать: это же вы мне сказали.

Да.

А бывало такое, когда вам говорили: а вот это вы мне сказали, а вот, если бы вы не сказали там…

Да. Иногда приходят: вот, батюшка, благословите на то-то. Говорю, что нет, знаешь, тебе надо все-таки поехать, тебе надо что-то сделать. И вдруг через день понимаешь, что вот это твое благословение было Богом так разрушено, что человек оказался в больнице, еще что-то такое. И он выходит и говорит: «Ну, а если бы вы меня не благословили поехать, я бы, наверное, в больнице не оказался». Вот, и такое тоже бывает. Но… да, да, бывает. И знаете, здесь я бы сказал следующее. Мы к благословению относимся так, как будто это вот должно так припечатать тебя навсегда. Но ведь что такое благословение? Благословение — это наша совместная молитва. Мы помним, как старец Зосима, Мария Египетская друг с другом перекликались и говорили: ты благослови, ты благослови… Ну, потом, в общем-то, выяснили иерархическое, в общем-то, стояние. И как они… как Зосима благословил? Он поднял руки и сказал: «Благословен Бог наш…» И так далее, по житию. То есть что такое благословение? Это молитва ко Господу, чтобы свершилось или не свершилось то или иное действие, которое задумал человек. Если оно благое и угодное Богу, оно совершится. Если оно не угодно Богу — оно не совершится. То есть благословение — это не гарантия, не билет там, что это вот обязательно совершится. А это молитва, чтобы Господь проявил свою волю над…

Попытка понять волю Божию.

Да, попытка понять волю Божию. Чтобы было, вот, конкретно это воля Божия. Поэтому и приходим к батюшке. Батюшка благословляет, он молится. И вдруг что-то не получается. Слава Богу, что не получилось. Не дай Бог, если бы это получилось.

Батюшка, еще вот такая очень меня интересует, применительно к терпению, такая вещь. Я столкнулся в работе… ну, приходят молодые ребята, поколение меняется. И вот я когда-то определил для себя, да не обидится на меня наша прекрасная молодежь, что очень часто встречаю таких «бегунов на короткие дистанции». Ну вот у нас жизнь настолько поменялась, что ребята хотят результат очень быстро и очень сильно, как мне представляется, быстрее, чем, может быть, те, кто постарше, устают от необходимости повторяемые действия совершать. Вот, я помню, к нам приходят в журнал «Фома», там девчонки, мальчишки, глаза горят, «Фома», мы там хотели, ура-ура. Потом: ой, это каждый месяц надо журнал делать? Это вот… это что, каждый месяц вот это писать статьи, это вот все время там про это? И они выгорают. Поэтому, знаете, даже сейчас говорят: вот, он… вот, это для проектной работы. Это значит, что человек, вот он стены пробьет, всё, но ему нужно все время давать новый проект. Чтобы он, во-первых, а) сразу видел результат, быстро, а во-вторых, чтобы этот результат был все время новый. Вот он ежемесячно журнал выпускать не будет. У меня вопрос-то, собственно, какой. Во-первых, согласны ли вы с тем, что есть такая поколенческая тема? А второй вопрос: есть ли здесь нравственное измерение?

Мне очень хочется, чтобы это не было нашим с вами брюзжанием по поводу нового поколения. Они вот такие. Они вот такие спринтеры, которые, вот, на короткие дистанции. У них, как сейчас модно говорить, клиповое мышление, да. Они привыкли… они не смотрят фильмы, они смотрят короткие ролики и читают, в общем-то, критические статьи на большие произведения. Ну, кстати, Лев Николаевич сам не любил свою «Войну и мир». Забыл, как он называл, что-то такое… долгое и брюзжащее, в общем-то, произведение.

Ему было проще, он диктовал. Он не читал, он ее писал.

Ну, да. Проблема есть. Считаю, очень большая проблема. Потому что все-таки, на долгие дистанции — это вдумчивость. Это, скажем так, ну, как вот раньше «Литературная газета», ее открываешь — и, как книгу там, целую неделю читаешь. Большие статьи. Ее называли такая «зимняя» газета, в общем-то. Потому что зимой времени много, и читаешь и тому подобное, все хорошо. Да, сейчас все по-другому. Хорошо это или плохо? Для науки, наверное, плохо, для какого-то дальнейшего такого серьезного развития. Для решения сиюминутных задач такие люди, в общем-то, просто необходимы. Век у нас такой, в общем-то, мелькающий.

Ну то есть не нужно искать здесь нравственной проблемы.

Дело в том, что этим ребятам будет очень трудно в духовном плане, на самом деле. Потому что все-таки духовная жизнь — она подразумевает очень длинный процесс такой. То есть ты не сразу научишься молиться. Ты не сразу научишься любить. Ты не сразу научишься терпеть. В семейной жизни, я всегда стоял и буду стоять на этом, о любви можно говорить спустя 15 лет совместной жизни. Вот если через 15 лет у вас изменилось в положительную сторону — вы любите друг друга. Если в отрицательную — любви так и нет. Поэтому вот для тебя лично это плохо. Для общественной жизни… ну, я думаю, ты не будешь представлять никаких проблем для общественной жизни. Тебе дали проект, ты его сделал, тебя утилизировали. И ты в другом проекте.

Или ты сам утилизировался.

Ну, да, сам утилизировался. И всё.

ПРОЩЕНИЕ

Я опять хочу вспомнить Викторию Ивановну Уколову. Много пищи для размышлений наш с ней разговор мне дал. И вот она совершенно неожиданно сказала о предательстве в теме «Прощение». Отчасти мы это сейчас с вами затронули, но в другом контексте. «Я считаю, что самым страшным предательством является сокрушение личности другого человека. Посягательство на его сущность. Унизить, раздавить, исковеркать, оплевать самое лучшее, что есть в другом. Вот это предательство». Я даже когда вот вспомнил евангельскую историю Петра, она говорит: «Ну, что Петр, Петр просто испугался». Ну это вот малодушие, мол, какое это предательство. Совершенно неожиданно. Она говорит: предательство — когда человек последовательно хочет тебя уничтожить. То есть он предаёт, так я понял это, образ Божий в другом. Вот что вы думаете, это можно назвать предательством?

Да, это можно назвать предательством. Это можно назвать предательством. Предательством можно назвать, когда ты не замечаешь другого человека. Ты с ним знаком, но ты его не замечаешь. Я считаю, это тоже, в общем-то, предательство. Ведь это какая-то часть жизни, он повлиял на тебя как-то, он рядом с тобой находится. Да, это тоже есть предательство. Предательство — это… в классическом смысле, это когда ты от чего-то отказываешься, правильно? Ну классически. Ты знал… Петр знал Христа, и он отказался от Него. Это вот предательство. Хотя, казалось бы, благими целями всё было. Чтобы быть со Христом. Чтобы, может быть, в какой-то момент, как в Гефсиманском саду, может, Петр там вынашивал какой-то план. Опять выхватить меч у какого-нибудь римлянина и броситься там защищать Спасителя и тому подобное.

Ну, он все-таки расстроился, когда пропел петух. Поэтому…

Да. Но это уже… он уже ничего не мог сделать. Он уже здесь ничего не мог сделать. Предательство — это когда, в общем-то, ты отказался от человека, вольно или невольно. Но, вот, Виктория Ивановна — я с ней абсолютно, в общем-то, согласен, это уже какое-то изощренное, наверное, предательство, когда тебя планомерно там уничтожают, твою личность или ты уничтожаешь чью-либо, в общем-то, личность.

Батюшка, но тут же самый тяжелый и, может быть, самый страшный возникает вопрос: а как это простить? Когда это по отношению к тебе. Одно дело, человек испугался там, еще что-то, он там, я не знаю, испугался, что его уволят с работы или там, не знаю, давайте возьмем такой крайний пример, посадят в тюрьму, он тебя там сдал. А вот, он планомерно, действительно, тебя вот… Как простить обидчика вот такого? Который, действительно, хочет растереть твою личность.

Знаете, я вот 12 сентября, на Александра Невского, был в Псково-Печерском монастыре. Ну, естественно, по пещеркам там ходил. И был около захоронения митрополита Вениамина Федченко. И неожиданно, потом прочитал очень интересную цитату. Просто открыл, было время, открыл, пока ехал. И он в конце своей жизни пишет, что «я научился прощать своих врагов, но не научился их любить». Такая, знаете, очень тяжелая, страшная, на самом деле, фраза. Прощать и любить, наверное, это, все-таки, разные такие вещи. Если ты вдруг полюбил, то, естественно, наступает прощение. Но можно простить, скажем так, и не полюбить. Когда человек прощает, вот как мне кажется, прощает человека, другого? Ну, я не претендую на какую-то оригинальность, я не претендую, ни в коем случае, на как-то в последней инстанции, но это мое, в общем-то, личное мнение, это мой личный взгляд на эту проблему. Чем больше мое «я», тем легче его уязвить, в него попасть. Его можно оскорбить, его можно предать, мое «я». Но чем оно меньше, мое «я», в него очень трудно попасть. Если даже свое «я» сам не замечаю, то тогда вот в этом пространстве, ограниченном, в котором мы живем… У нас же личность живет в очень ограниченном пространстве —интеллектуально, материально, ну, и так далее, — Тогда в этом пространстве появляются другие личности. Ну в первую очередь появляется Бог. Когда большое «я» — в этом пространстве Бог живет в моем свете. Он такой, как Бог в баночке, когда надо, я его беру, и говорю: привет, Господи, сейчас мы с Тобой решим мою проблему. А там живут мои родственники, близкие, то есть, друзья. Там живут собаки, вот, животный мир живет, кошки какие-то, улитки там, тараканы. Ну, это почти у всех.

Тараканы — это в другом месте, да. В голове. (Смеется.)

Да. Там растительный мир. Причем, вот, обратите внимание, животный мир. Раньше, в советское время, у всех были большие домашние животные: ньюфаундленды, колли были.

Да, квартиры были маленькие, а собаки были большие.

Были большие. А сейчас, в общем-то, всё чихуахуа, всё маленькие. Даже места для собак, в общем-то, очень мало, на самом деле. Но когда становится маленьким «я», вакуума не бывает вот в этом пространстве, там сразу появляется место для Бога. Мы сразу живем в свете Бога, в Его теплоте начинаем жить. Там сразу появляются ближние, с их проблемами, с их нуждам, с их правостями и неправостями, если так можно, в общем-то, выразиться. И тогда я могу понять другого человека. Если меня не существует в моей жизни, то проблемы другого человека я могу понять. Я могу понять, почему он меня предал, и простить его. Потому что я плохой человек.

То есть, вы можете… я могу понять, почему он хочет меня раздавить?

Да, да. Я могу понять, почему…

Мне легче должно стать от этого?

Нет. Ну, во-первых, вам никогда не будет тяжело, если у вас маленькое «я». Это однозначно. Потому что это его, бедного, проблема. Вам станет жалко его. Не то что, вот, ты маленький мой уродливый дружочек. Нет, ни в коем случае.

Мой маленький… уродец.

Да-да. Нет, ни в коем случае. Причем, вот это уродец, о котором мы говорим, это же евангельское выражение. Никого нельзя называть уродом, в общем-то, и так далее. И вот здесь, вы знаете, если я пойму другого человека, почему он так поступил, если я ощущаю свое недостоинство, если я в очереди в Царство Небесное стою последним, тогда я могу вполне понять, что на его месте, при его обстоятельствах, я поступил бы еще хуже со мной, я этого заслуживаю. Тогда я его могу простить, какое бы большое предательство, повторяю, по отношению ко мне, это ни было. Есть предательство по отношению там к Родине, к семье и так далее. Но труднее всего простить предательство по отношению к себе.

Батюшка, а вот, еще один, может быть, он чуть менее драматичный такой вопрос. Но вот, мы, так или иначе, в нашем окружении есть люди, которые нам нравятся, не нравятся. И есть люди, к которым мы испытываем чувство неприязни. И вот… ну, я не знаю, я там смотрю на какого-то человека, которого я знаю по телевизору, в YouTube. Я вот смотрю — и во мне начинает… Вот, это непрощение? Я считаю, что он сделал или делает что-то нехорошее по отношению к другим людям. Мне это не нравится. Он мне неприятен. Ну, его поступки. Будем надеяться, что я учусь разделять человека и поступки. И я не могу ничего с собой сделать. Мне неприятно думать об этом человеке, смотреть на него, слушать его и так далее. Притом что он, может, даже какие-то интересные умные вещи говорит. Вот, я должен с этим что-то делать? Как-то с этим бороться там, каяться непременно об этом на исповеди, стараться эту ситуацию поменять в себе?

Ну конечно. Потому что любой грех все-таки мы должны с вами признать, что это грех. Пусть это даже будет какое-то наше праведное такое недовольство…

Ну, да, я ничего не делал плохого ему, я там не стараюсь его… Ну вот просто это чувство во мне живет и…

Оно все равно разрушает человека. Вы думаете, что мне это так незнакомо? Еще как знакомо. По отношению ко мне, вот, у меня было два таких человека, которые ну просто такую неприязнь вызывали. Сейчас, слава Богу, один, в общем-то, остался, про второго забыл. Ну, Бог даст, и с этим можно будет как-то, в общем-то, справиться со временем. Понимаете, здесь вот, опять же, стоит вопрос: я как-то могу повлиять на эту ситуацию? Я могу к нему подойти и по-евангельски, наедине, ему сказать: дорогой мой, вот, так и так, так и так. Это один момент. То есть против кого он согрешает — против меня, против Церкви, против Родины, против семьи, против там ближних, ну вот где?.. Опять же, все эти нюансы — они очень-очень-очень важны. Но, если говорить опять про себя, если мы говорим про себя, то очень хорошее средство: этого человека надо перевести в разряд… будь он родственник, муж, жена там, дети или какие-нибудь другие родственники, надо перевести в разряд людей, с которыми мы едем в общественном транспорте.

Это как?

Мы же к ним холодно-уважительно относимся? Ну, по большому счету. Они нам еще пока ничего не сделали, наоборот, мы им еще пока ничего не сделали, чтобы они нам что-то сделали. То есть мы там уступим место, естественно, мы можем как-то помочь. Вот вчера замечательную фотографию видел в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), как одна женщина завязывает шнурки старику. И там комментарий, что старик долго пытался завязать себе шнурки, вот, я там мучилась — завязать, не завязать, и вдруг вот женщина подошла и спокойно ему завязала шнурки. То есть мы же вот холодно-уважительно относимся к таким людям, мы можем сделать даже добрые дела по отношению к ним какие-то. Ну, по крайней мере, зла мы никакого не замышляем. Вот точно так же и здесь. Надо перевести этого человека вот в такой разряд как бы общения на расстоянии.

Будем стараться… находиться в общественном транспорте.

ЛЮБОВЬ

Вы замечательно в нашу первую встречу определили любовь как радость, благодарность и жертвенность. И мне это настолько понравилось тогда, что я вам никаких вопросов про это не задавал. А они есть. Нет, мне и сейчас это очень нравится. Но вот опять же немножко, может быть, так позанудствую. Это, правда, очень здорово: радость, благодарность, жертвенность. А если нет одной из составляющих, это не любовь? Вот без чего любви не может быть? Это какая любовь — ущербная, неполная там, я не знаю, ты на пути? Это вот первая часть вопрос. И вторая. Про жертвенность говорят очень часто. А вот если только жертвенность. Жертвенность может… ну, не то чтобы подменить любовь, а вот… Ну мы же часто говорим, причем, вот, душу свою за други своя. Хотя я недавно вот обратил внимание, где-то в одном из толкований, что эта фраза в евангельском контексте, она вполне определенную вещь обозначаем и мы ее чрезмерно расширительно сегодня трактуем. Ну, это Бог с ним, так сказать, я в данном случае не хочу какие-то такие вот библеские штудии, к ним обращаться. Но вот по поводу вашего замечательного определения.

Ну, я размышляю над этим вопросом. Действительно, если нет хотя бы одной составляющей, то это не любовь. То есть, допустим, есть только жертвенность. Что это? Это жертвенность. Это жертвенность, которая там вынужденная, совершаемая, скажем так, ну, может быть, естественно и так далее. Но это просто жертвенность. Если жертвенности нет, а есть только радость и благодарность — это, скорее всего, похоже на смирение. Смирение — это же тоже вот с кротостью и радостью воспринимать всё то, что посылает Господь на жизненном пути. То есть у нас все равно есть какие-то… мы перекликаемся внутри вот этих добродетелей. Но любовь все-таки — это радость, благодарность и жертвенность. То есть вот…

Вместе.

Всё вместе. Если нет какой-то составляющей, то это не ущербная любовь, это просто не любовь.

Иногда мы, может быть, действительно, говоря о жертвенности, говорим об этом как о высшей степени ну и в том числе и христианского делания. (53:54) Хотя, знаете, вот вспоминается, опять же невольно, у Достоевского в «Братьях Карамазовых», когда он в начале об Алеше говорит, или, как бы сказал и поправил меня Юрий Павлович Вяземский, что это не Достоевский говорит, а рассказчик романа, ну, на мой взгляд, все равно Достоевский, но допустим. И он говорит, что вот, Алеша был, я как запомнил, сейчас рассказываю, в таком состоянии, что он готов был пожертвовать, вот там жизнью, всё отдать, он был готов к акту такому, одномоментному. А вот, выдержать сложность жизни и повседневно, пусть не на большие жертвы идти, но долго и… перекликается с тем, о чем мы говорили в предыдущей теме, это вот в каком-то смысле сложнее. Вообще, я где-то читал, что такая поколенческая была история, свойственная вот тому времени, когда так воспитывалась молодежь… Я только про это, что иногда мы… вы, все-таки, сказали, что просто это не любовь тогда только, а мы часто говорим, что жертвенность… вот, он любит почему, потому что любовь — это жертва. А разве мы не слышим такую фразу, очень часто: любовь — это жертва.

Очень часто, да.

Вы говорите, что это не так.

Я говорю: не так, потому что любовь — это вот мой акт по отношению к другому. Видимая составляющая — это моя жертва. Ну, еще какая видимая составляющая. Ну то, что я там улыбаюсь, не обижаюсь, у меня присутствует радость, у меня есть благодарность. Это необходимое качество. Но ведь жертвенность — она может быть совершенно разной. Я не вижу ничего плохого в жертвенности. Человек так воспитан. Но это всё равно только жертва. Все-таки к этому надо приложить и нечто большее, то есть отношение к другому человеку. Если я могу что-то подарить телеканалу «Спас», то это хорошо? Да это никак. Это мое такое призвание.

Вы должны радоваться каждой программе, выходящей на канале «Спас». Даже если вы там не участвуете.

Да. Это моя обязанность, понимаете. Мне очень как-то понравилось, мы в очередной раз собирались по поводу смерти отца Даниила (Сысоева), не помню, в какой это… И кто-то очень замечательно так сказал, говорит: «Вот, вы знаете, мы говорим: он святой, он там проповедовал Христа и тому подобное, пятое-десятое, вот, он особый человек». И вдруг кто-то говорит, что, вы знаете, а почему он особый человек? Это мы недочеловеки. А он находился у Бога. Это нормальное состояние человека.

Христианина.

Да, христианина. Но если у нас чего-то не хватает и мы считаем себя нормальными, это не значит, что это так оно и есть. И действительно, кто такой святой человек? Тот, который стяжал любовь к Богу. Тот, кто достиг Божьего замысла. Тот, который вошел в богообщение. Он, то есть, нормальный человек, его так задумали. Его так вот Господь сотворил, слепил, и вот, он выполнил ту миссию, то предназначение, которое в него вложил Господь. А мы еще не выполнили это. И мы нормальные? Нет, мы еще пока на пути к нормальности. И вот жертвенность — это свойство человека. Это совершенно нормально, ничего такого особого нет. Мы созданы для сорадования. Как обрадовать другого человека? Говорят, надо у него что-то отнять, а потом отдать, да?

Я не слышал такой способ. Как полезно с пастырем пообщаться. Дети, держитесь, буду вас радовать каждый день. Запирать телефоны, потом отдавать, да? А благодарность, это… Вот, скажем, если мы говорим: радость, благодарность и жертвенность, и говорим о любви к конкретному человеку, значит, ты ему должен быть благодарен?

Да. Ну, естественно, Богу — за всё, и за скорбь, и за радость. И ближнему человеку. Ведь мы же часто слышим и читаем такое выражение, что тот, кто тебя унижает, тот тебя спасает. Или тот, кто тебя оскорбляет, тот тебя спасает. Ну и так далее. Что ты на него обижаешься, он твой, в общем-то, тренер на пути в Царствие Небесное.

Коуч, как сейчас говорят.

Коуч, да. Ну, это, кстати, лучше, чем тренер. На пути в Царствие Небесное. Поэтому здесь… благодарность-то — это совершенно замечательное свойство человека. Сказать спасибо за всё. Но только так…

Ну, спаси Господи вас…

Да, вот, я хотел об этом сказать, но вы очень хорошо проиллюстрировали.

Да, это у меня легко получается. Батюшка, «Гимн любви» апостола Павла, всегда к нему возвращаюсь. И понимаю, что это вот, в стотысячный раз скажу, слова о любви, лучше которых, на мой взгляд, на человеческом языке ничего не произносилось, не писалось. (59:32) В том числе и потому, что они… всё время как-то по-новому ты на них смотришь. Вот, любовь всему верит и всё покрывает. Вот, провокационно, может быть, отчасти вас спрошу. Любовь слепая и нерассудительная?

Отчасти да. В общем-то, в любви очень сложно… в любви очень хочется обмануться. Вот, поверьте. Вот, очень хочется…

Обмануться…

Обмануться хочется. Не обмануть, а обмануться, да. Очень хочется обмануться. Потому что лукавый всегда тебе подсказывает те неправости, которые есть в другом человеке, которого ты любишь, которого ты желаешь…

Справедливо подсказывает. Потому что они, действительно, есть в нем.

Они могут и быть там. Он может что-то утрировать, он может там что-то подчеркнуть и так далее. Но любовь всегда она, в общем-то, хочет обмануться. Здесь, кстати, вот, может быть, еще мы с вами одно качество любви сейчас выявим.

Четвертое.

Четвертое, да. Оправдание. На самом деле, это очень важный такой момент — оправдать другого человека. Хотя давайте мы пока что там в скобочках…

Курсивом.

Да, курсивом напишем. Потому что все-таки любовь больше всего не замечает каких-то неправостей. Она хоть их и оправдывает, если замечает, но чаще всего не замечает. Так что я бы так вот, наверное, сказал бы.

Финал.

Самое страшное.

Батюшка, тут я вам скажу больше. Можно, если вы позволите, у нас три финала.

Уже три.

(Да. Ну, вы же третий раз у нас, значит, три. К вам приходит студент МГИМО, ваш прихожанин, третьекурсник, во втором семестре, и говорит: «Батюшка, хожу-хожу к вам, всё понял, бросаю МГИМО, поступаю в семинарию, благословите». «Поддержать нельзя отговорить» — где вы поставите точку?

«Поддержать нельзя, отговорить». Вы сказали реальный случай и не один. А на самом деле вот совсем недавно, не только студенты МГИМО, но и из других, в общем-то, вузов. Я считаю, что все дела, которые начаты, надо закончить, вот чтобы шлейф незаконченных дел за тобой не тянулся. Это раз. А все-таки, мне кажется, это нечестно: поступить, отучиться, неважно сколько — один курс, три курса — и бросить. Это просто, вот, даже нечестно по отношению к тем детям, которые хотели и не поступили. Потому что, ну, здесь, в общем, поддержать нельзя, запятая, отговорить. И еще один такой очень важный момент. Действительно, потом поддержать, после того как закончит, поступить в семинарию. Да, Церкви нужны образованные пастыри.

Второй финал. Приходит тоже прихожанин к вам, и говорит, что он узнал, что идет спектакль ну такого оскорбительного для Церкви характера. И они с друзьями решили засвидетельствовать свою веру, не допустить оскорбления, пойти на спектакль и во время этого спектакля, ну, сделать некую акцию: там встать, потребовать прекратить и так далее. «Поддержать нельзя отговорить».

Поддержать нельзя отговорить, да? Где-нибудь в середине «нельзя» можно поставить запятую?

Нет, я понимаю, что, наверное, могут быть разные ситуации, смотря какой спектакль и так далее. Я намеренно усложнил задачу.

Тоже молодые люди?

Молодые, да-да, студенты.

Тоже молодые люди. Знаете, после «поддержать» все-таки я поставлю запятую.

Пусть срывают спектакль?

Вы знаете, для молодого человека, мне кажется, необходим какой-то вот такой перформанс, проявление своей какой-то, в общем-то, веры. Я бы, наверное, все-таки поддержал бы. Хотя, быть может, с большими-большими оговорками.

Как звучит в одной программе известной: ответ принят.Я смело так говорю, потому что все-таки три финала. (Смеются.)

Вы уверены, что это не будет. А мы возьмем — и все три и оставим! Третий финал. К вам приходит ваш прихожанин и говорит: «Батюшка, жена решила делать аборт. Сколько мог, отговаривал, плакал, грозил, вместе с ней молился, всё. Сказала, что пойдет и всё. Благословите, я с ней буду разводиться». «Поддержать нельзя отговорить».

Ну, поддержать нельзя развод. Надо отговаривать. Я думаю, что здесь даже без комментариев.

А были похожие ситуации?

Были похожие ситуации, да, были похожие ситуации. Слава Богу, все заканчивались очень хорошо. Все-таки…

Ну, в том смысле, что и аборта не было.

Аборта не было, да. Но вплоть до каких-то таких нервных срывов со стороны, в общем-то, жены, были. Претензии потом были в сторону священника, меня. Есть такое. Но по-другому я не могу. Семья — она свята. И трудности, даже которые уже связаны вот с такими отвратительными поступками и действиями, как убийство совершенно беззащитного человека… Мы же все-таки исповедуем, что с момента зачатия происходит… уже есть личность. Даже эти трудности все-таки надо проходить вместе. Нельзя бросать человека.

Спасибо вам огромное. Спасибо, батюшка дорогой. Это был абсолютный рекордсмен по посещению программы «Парсуна», протоиерей Игорь Фомин. А мы продолжим писать «парсуны» наших современников ровно через неделю.