Когда-то этот человек занимался карманными кражами. За спиной у него семь судимостей, более двадцати лет тюрем и лагерей. А еще — горы прочитанных книг и возрастающая тяга к стихосложению. Широкий читатель узнал о нем благодаря поэту Олегу Чухонцеву.
«Человеческая и литературная судьба Евгения Карасева — воплощение сразу трех евангельских притч. Он — ярчайший пример человека, наделенного свыше выдающимся поэтическим талантом, который им не только в целости сохранен, несмотря на невыносимые условия тяжкой неволи, но и стократно преумножен. Блудным сыном, пройдя через многие искушения и испытания, выпавшие на его долю, он вернулся на истинный путь премудрой и добродетельной жизни (не случайно этот образ часто возникает в его стихах). Поэзия Евгения Карасева исполнена глубокого сострадания к малым сим, искренней любовью к ближним и такой верой в грядущее спасение, в какой только Дисмас, благоразумный разбойник, распятый одесную Христа, смог утвердиться...» Этот горячий отзыв о Карасеве прислал мне поэт Максим Амелин.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Желая помочь представлению его в «Строфах», Евгений Кириллович на всякий случай простосердечно передал что-то вроде чернового вступления к его будущей подборке — контур биографии, два слова о литературном пути. В конце — существенное замечание. «Если многих любимцев муз питают сами музы, книги, предшествующая культура, то предлагаемого читателям „Фомы“ поэта кормит сама жизнь. И преимущественно черным хлебом с солью...» А я, собирая его стихи в композицию, волновался и думал: как мне донести до читателя простую мысль о том, что человека с похожей судьбой и силой дарования в нашей словесности никогда не было? Перечитал и вижу: стихи говорят тут сами за себя. За ними — память, боль и надежда. Скреплено это мучительным трудом самобытного русского литератора, с полным напряжением сил отрабатывающего тот счастливый выбор, который — в его случае — совершила сама поэзия. Иначе как промыслом я это объяснить не могу.
Безобидная особенность
Среди песнопевцев у меня своя ниша,
как у пичуги в мире лиственном.
Она не выше других, не ниже —
единственная.
2000
***
Этап из тюрьмы уходил в неизвестность:
судя по срокам — в тьмутаракань.
Урки запели унылую песню
про вора, убитого в хмурую рань.
Ехал долго в краснухах бессменных,
вдруг поезд наш лязгнул и стал.
По соснам стекало, вскрыв тяжкие вены,
закатное солнце; мороз лютовал.
А дальше уже ни столбов, ни дороги —
обрубленных рельсов две страшных культи.
И ведал лишь Бог —
мы стоим на пороге
или в конце рокового пути.
1970
Горькое лекарство
Кто не знает тоски по родине,
пусть даже малой,
где в капустных листах в огороде
нашла тебя мама?
Где были первые кочки,
первые шишки, потери.
Где днем и ночью
откроют тебе двери.
И я горевал по Затьмачью,
по дому у Белой Троицы.
Печаль эта тем паче
гнетет на режиме строгом.
Особенно сильно
грудь давило, как камень,
когда письмо иль посылку
получал сокамерник.
И все-таки боль тяжкая
оборачивалась в тюрьме даром —
помогала ворочать кряжи,
терпеть на нарах.
1967 (2002)
Глубокая боль
Мои стихи у многих вызывают
чувство протеста:
ни слова о Родине — лагеря, жульё.
Но если вчитаться — в подтексте
они все про нее.
2002
Бремя безверья
Впервые я свиделся со старообрядцами
на знаменитом спецу в Весляне.
Они ни к кому не лезли
со своими святцами,
немногословные, как все крестьяне.
В бане они сиживали особняком
и мылись старательно.
Любили чистые, просушенные на ветру рубахи.
Словно каждодневно ждали карателей
и готовились к плахе.
Работали староверы на совесть,
начальство укрепляло ими
самые ответственные бригады.
Они несли свой крест не прекословя, .
истово отмахиваясь от бесовского самосада.
Я вместе с ними строил дорогу,
нас поджидала одна беда.
Но им было легче — они шли к Богу,
я — в никуда.
1988
В суете сует
Желают нам часто:
— Дай Бог вам счастья!
Неужто не слышит
слов добрых Всевышний?
А может, мы слепы,
потому что сыты?
И ждем от неба
идолов быта?
Весомых, зримых,
крутых подачек?
И ходим мимо
своего счастья?
2002
Мерило
Как распознать сочинителя, что мается
над листом бумаги в уединенной тиши?
Графоман догола раздевается,
поэт — до глубины души.
2000
Безымянная лепта
Я отношусь с сомнением к поиску истины,
которая осветит дорогу народу, стране.
Поданную оборвышу милостыню
я приравниваю к разыскиваемой величине.
Это не подачка финансового воротилы,
шумно оглашенная оплаченными лицедеями, -
душевное движение сородича, знающего,
что такое сиротская сума.
Может, безымянная лепта и есть приближение
к спасительной национальной идее,
если только не она сама?..
2003
Эквивалент
Я накопил соль в костях, камни в почках,
прерву ругательных слов.
И несколько светлых строчек,
уравновесивших чашу весов.
2007
