семейный психолог
Когда закрывается дверь кабинета за последним клиентом на рабочей неделе, я вытягиваю ноги и откидываюсь назад в своем кресле психолога. Или… или без сил падаю сама себе на колени и долго-долго сижу так, не в силах выпрямиться.
Я психолог. Я человек, который слушает других людей, погружаясь в их море боли, страха, тревог, разочарований, мимолетного счастья, настоящей любви, глубокой веры. Я просто человек, который однажды выбрал быть рядом с людьми в горе и в радости (оказалось, что чаще — в горе), которому дано выдержать, принять чужое, оставаясь собой.
Когда я приняла решение стать психологом, я и представить не могла,что меня ждет. Мне казалось, что я смогу и выслушать, и помочь. Но я не знала, что тяжелее всего выслушать другого и встретиться со своим бессилием помочь тому, у кого нет ресурса встать со дна, на котором он лежит. Я много чего не знала о профессии, которой служу уже скоро десять лет. Но ни разу я не была в ней разочарована.
Я уставала, злилась и даже выгорала, но никогда не переставала любить быть рядом с людьми.
Я сижу в кресле, закрыв глаза, и представляю, как мой клиент сейчас идет по улице, как по его лицу скользят блики вечернего города. Я думаю о том, как он себя чувствует, и тут же вспоминаю, как чувствовала себя сама, выходя из кабинета своего терапевта.
Однажды я ехала домой после сессии два часа (все пробки собрала), и все эти два часа я рыдала навзрыд. Сколько я тогда выплакала слез в миллилитрах, я не знаю. Но от боли избавилась. Зашла домой, написала сообщение психологу, что доехала (она меня попросила об этом), что проплакала всю дорогу и что мне стало легче. А она так просто ответила: «Вот и славно. Обнимаю вас». И я поняла, что для моего психолога я важна не только в кабинете, но и вне его.
Вот и сама я работаю так же.
Мой клиент идет домой, а я всё еще продолжаю находиться в рабочем кабинете. Мне нужно записать всё то, что происходило на сессии. Обычно психолог это делает после каждого визита клиента, но бывают такие дни, когда записи появляются только вечером. И тогда я мысленно возвращаюсь к каждому клиентскому случаю: вспоминаю, как клиент зашел в кабинет, каким он мне показался, что сказал в первую очередь, какими были его движения, а потом описываю ключевые моменты сессии, фиксирую вопросы, которые было бы неплохо задать клиенту при следующей встрече, и размышляю над тем, что могло бы быть полезно в каждом конкретном случае.
В самом начале своей практики много читала Ирвина Ялома и запомнила его цитату: «Хороший психотерапевт создает новую терапию для каждого пациента».
Так и работаю: каждый клиент уникален, повторений не бывает.
Сегодня было пять сессий. Значит на моем столе появляются пять листов, исписанных моим «врачебным» почерком.
Я раскладываю их перед собой так, чтобы видеть все сразу, и в который раз обнаруживаю: несмотря на то, что все случаи были разными, они так или иначе связаны каким-то одним вопросом. Я прислушиваюсь к себе: о чем это для меня? О чем это про меня?
И… пишу своему супервизору, прошу назначить время. А с психологом я и так каждую неделю встречаюсь.
Никто из моих наставников в профессии никогда ни единым словом не обмолвился в самом начале моего пути, что я выбрала профессию, которая будет со мной круглосуточно. Когда я обнаружила это, даже немного зависла: так будет всегда? И теперь я знаю: да. Чтобы быть психологом, я обязана/обречена/должна не только постоянно учиться, но и находиться в личной терапии (встречи с психологом раз в неделю), не реже двух раз в месяц оказываться в кабинете супервизора (более опытный психолог, который имеет соответствующую квалификацию) и минимум один раз в месяц участвовать в интервизионных группах (группа, в которой практикующие специалисты обсуждают случаи из практики, вызывающие затруднения в работе).
Говорят, что психолог — одинокая профессия. Скажете, парадокс? Нет. Всё так и есть. Ведь когда заканчивается рабочий день и я выхожу из своего кабинета, я не могу поделиться тем, что в нем происходило, ни с кем.
Вот врач идет домой, звонит мужу и говорит: «У меня сегодня была сложная операция, так хочется чего-то вкусненького», — и потом дома, за ужином, рассказывает о том, что и как происходило. Или учитель. Моя мама была учителем, и я хорошо помню ее рассказы и про уроки, и про учеников, и про то, как в учительской журналы перепутали. А я… Я не имею права обсуждать клиентские случаи ни с кем в мире, кроме супервизора и своих коллег. Но я же не могу круглые сутки с психологами общаться, верно? Вот потому дома и с друзьями я говорю о чем угодно, но только не о работе. Иногда только по моему лицу близкие замечают, что что-то сложное было за день. Но вопросов мне уже давно никто не задает. Да. Психолог одинок по своей сути. Но как человек, я окружена огромным количеством людей и, главное, у меня есть семья. А потому, вернувшись домой, я погружаюсь в заботы совсем другого порядка, но совершенно такие же, как у большинства тех, кто приходит ко мне в кабинет. Все мы просто люди, которые живут свои обычные жизни. Просто я выбрала быть тем, кто на несколько часов в день садится в кресло психолога и слушает, слушает, слушает.
