В дневнике писателя-коммуниста Константина Симонова есть удивительная запись:
«Наконец мы заехали в такую глушь, где даже не было беженцев. По проселкам шли только мобилизованные. В деревнях оставались женщины. Они а дорогу, останавливали машину, выносили из погребов крынки с холодным молоком, поили нас, крестили и вдруг, как-то сразу перестав стесняться того, что мы военные и партийные, говорили нам: “«Спаси вас Господи. Пусть вам Бог поможет”, — и долго смотрели нам вслед. Просьбы взять деньги за молоко отвергались без обиды, но бесповоротно. Деревни были маленькие, и около них, обычно на косогорах, рядом с покосившейся церквушкой, а иногда и без церквушки, виднелись большие кладбища с одинаковыми, похожими друг на друга старыми деревянными крестами. Несоответствие между количеством изб в деревне и количеством этих крестов потрясло меня. Я понял, насколько сильно во мне чувство родины, насколько я чувствую эту землю своей и как глубоко корнями ушли в нее все эти люди, которые живут на ней. Горести первых двух недель войны убедили меня в том, что и сюда могут прийти немцы, но представить себе эту землю немецкой было невозможно. Что бы там ни было, она была и останется русской. На этих кладбищах было похоронено столько безвестных предков, дедов и прадедов, каких-то никогда не виденных нами стариков, что эта земля казалась русской не только сверху, но и вглубь на много саженей...»
Это самое начало войны, 1941 год. Необыкновенное открытие того, чем на самом деле является его Родина.
При чем тут Бунин? Текст, который он считал главным в своей жизни — рассказ «Чистый понедельник», — был тоже написан во время войны. И тоже стал откровением о России.
«Темные аллеи» — сложное произведение. К нему нужен ключик. И ключик найдется, как только поймешь, о чем «Чистый понедельник». А это многослойный и многоплановый текст. Необычен он своей богатейшей фактурой — как будто перегруженностью названиями, именами. Это чрезвычайно важно: создается образ реальный, исторический, ощутимый. Мы не сможем здесь сказать обо всем и обо всех, это предмет целого исследования. Но о некоторых — очень дорогих и очень высоких образах — нужно обязательно поразмышлять. Без них мы упустим нечто важное.
Академия журнала «Фома» в Telegram: о книгах, кино, музыке и живописи со смыслом. Открывайте новое каждый день вместе с нами.
Дом, в котором живет героиня
Это не случайное место. Она снимала в нем квартиру не просто так, а «ради вида на Москву». Что за вид такой особенный? Из окна она видит мир, в котором соединены разные эпохи. Кремль и соборы, возведенные еще до церковного раскола. Храм Христа Спасителя, который строился не так уж давно и как раз в то время, когда запечатывались алтари старообрядческих храмов. Патриархальное, строгое Замоскворечье.
Сам дом тоже особенный. Он построен по эскизам Малютина — автора русской матрешки. В облике этого дома сочетается несочетаемое — модернизм и нарочито русский стиль. Вокруг дома — множество зданий, в которых староверческим купечеством развивалось московское предпринимательство. И конечно, новострой в стиле модерн, который так неприятен героине. Именно староверы любили строить в этом стиле. И во всем этом — определенное социальное напряжение, противостояние.
Получается, что это место — пересечение разных дорог, схождение разных противоречивых путей в одной точке. Попытка сочетать несочетаемое. Это примета и времени, и людей Серебряного века, и Москвы.
Противоречий московской жизни в тексте мы встретим еще много. Если будем внимательны, то увидим, что мир «Чистого понедельника» раздвоен. И вот очень созвучный этому впечатлению текст священника Анатолия Журавского о Москве 1916 года:
«С особой остротой почувствовал я сегодня, что самое главное, в конце концов, это не город, не место, а живая человеческая душа. Целый день бродил я по московским улицам. Был в Кремле, прикладывался к московским святыням, целовал эти дорогие нетленные остатки и, как умел, молился тем, кто некогда в годины бед своею молитвою ограждал нас от грядущих бурь.
Странное чувство испытал я от этих гробниц. … Мне казалось, что весь этот бесконечно отвратительный город, весь этот шумный, пошлый город, который, как море, окружает маленький остров Кремля и бьет в эти стены волнами своей суеты, мне казалось, что он, громадный и шумный, стоит и держится на земле только благодаря этой исконной святыне, хранящей в себе неиссякаемый источник благодати, живые в день всеобщей суеты и смерти. …меня поражало это удивительное слияние двух эпох и храмов различным богам. С одной стороны, Кремль — это сердце народной святыни, …а с другой — Театральная площадь, полная этих кумиров…»
И девушка, живущая в этом доме, такая же. Ее душа как будто пытается вместить в себя то, что всегда находится в конфликте. Ей удастся это в итоге.
Она пытается воспринимать окружающее с точки зрения духовности. Возможно, все ее эксперименты — отсюда. Что такое, например, театральный капустник? Да ничего особенного. А если в первый день Великого поста? А вот здесь он уже становится чем-то карикатурно-зловещим. А что такое прогулка с молодым человеком по кладбищу? Это какая-то странность. А если в Прощеное воскресение? Что-то незабвенное, наполненное тихим светом и настоящей близостью, откровенностью. Вспомните, ведь в тот вечер было так много сказано.
Иверская часовня
Очень важный образ. Можно сказать, ключевой. И тоже символ объединения эпох и несогласных друг с другом людей. Исчезнувший для Бунина. Почему исчезнувший? Большáя часть мест, упоминаемых в «Чистом понедельнике», была уничтожена большевиками. Иверскую часовню разобрали в 1929 году. Ее восстановили потом. Но уже без Бунина — только в середине 90-х. А была она необычайно популярным местом. Люди шли и ехали отовсюду к хранившейся в часовне чудотворной Иверской иконе Богородицы. Эта икона была написана в XVII веке на Афоне по просьбе будущего патриарха Никона — за несколько лет до раскола. Ее встречал сам царь. Для нее сделали сначала навес, потом деревянную часовню. А в конце XVIII века — уже каменную. Ту, к которой приходил плакать герой «Чистого понедельника». Он и раньше знал об этой часовне. Но как-то не замечал ее. А после той — последней — встречи пошел, не зная куда. Дошел до Иверской. Встал на колени. И сам не замечал, что плакал так, что к нему подошла несчастная старушонка. Эта старушонка — очень важный человек в рассказе. Именно от нее и мы, и — невероятно — сам герой узнаем об этих слезах. Первых, очистительных. Иногда мы так глубоко переживаем, что не замечаем себя. Фокус с внешнего настолько переключается на внутренний, что сам герой не замечает того, что с ним происходит внешне. А раньше видел только внешнее. Понаблюдайте, ведь любовь для него должна была воплотиться именно физически. Другого он вместить пока не мог. Красотой он любовался внешней — той, которая скоро увянет. А ведь несчастная старушка возле Иверской тоже, наверняка, когда-то была красавицей. И здесь важно, что Иверскую называют еще Вратарницей. Врата — часто возникающий в«Чистом понедельнике» образ. Причем понедельник — это тоже врата, грань перемены не только героини, но и героя.
Дом Грибоедова
«И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке; но кто ж мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов, — прохожих не было ни души, да и кому из них мог быть нужен Грибоедов?»
Александр Грибоедов не жил там. Часто бывал в гостях у богатого дяди во время своего студенчества в Московском университете. Было это примерно лет за сто до прогулок героев «Чистого понедельника». Потом — в 1920-х годах — усадьбы Грибоедова уже не будет. На ее месте построят здания научно-исследовательских институтов. В 1943 году там работала лаборатория, занимавшаяся изучением атомного ядра…
Тут интересно то, что герои не нашли этот дом. И больше уже не найдут. И эта фраза про ненужность… Почему именно дом Грибедова? Героине очень хотелось бы его найти. Герой согласен, но не понимает — зачем. На дворе Серебряный век. Попытка новой литературы и новой культуры. Чем скоро обернутся эти поиски нового, мы знаем. Бунин предчувствовал это в самом начале, не принимал модернизм, считал себя чуть ли не последним русским писателем, верным классической традиции. Он видел слишком много внешнего, показного в модных новаторах. Сколько предстоит этим новаторам пережить, прежде чем они найдут себя настоящих. И Грибоедов для них — далекое прошлое. Но и они скоро станут прошлым. Прошлым — для новой страны, старающейся избавиться от всего «старого». В пространстве «Чистого понедельника» модернизм и классика сосуществуют. Бунин примиряет их. И сам, видимо, примиряется с ними. Их всех объединяет Москва. Объединяет и душа героини, вмещающая в себя очень многое. Это свойство души — то, что и делает ее в итоге олицетворением всей России. По-научному, такое олицетворение, воплощение чего-то огромного и значимого в конкретном герое называется метонимией. То есть Россия ушедшая — общий дом для всех них.
А еще имя Грибоедова — это включение в текст рассказа истории любви. Трагической и вечной. Истории, которую невозможно забыть. Александр Грибоедов женился в 33 года на дочери своего друга князя Чавчавадзе. Ее звали Нина и было ей почти 16. Он знал ее еще маленькой девочкой — приезжал в гости, учил играть на фортепиано. Однажды так радовался ее успехам, что в шутку пообещал жениться на ней, когда она подрастет. А потом она и правда подросла. И они обвенчались. Через несколько месяцев после свадьбы Грибоедов уехал по службе вТегеран. И там его зверски убили за то, что он отстаивал интересы России. Опознать его смогли только по следу от старого пулевого ранения на руке. Нине долго не говорили об этом — она была беременна. Но она все равно узнала. После преждевременных родов малыш прожил около часа. Его успели окрестить с именем Александр. Нина дожила до 44 лет. Замуж больше не вышла, хотя предложений было много. Помогала людям, воспитывала младшую сестру, заботилась о том, чтоб художественное наследие мужа не пропало. Умерла во время эпидемии — до последнего ухаживала за больными. На ее похороны, несмотря на эпидемию, пришло огромное количество людей.
Возможно, на это не нужно было бы обращать такое внимание, если бы герой рассказа не вернулся потом на Ордынку, не ездил бы снова — уже в одиночестве — по тем переулкам и садам, где два года назад вместе с любимой искал дом Грибоедова. «И все плакал, плакал». Это очень важные слова. В итоге, мы поймем, что плакал не только герой, но и Бунин. По России, которую он потерял. Которую потеряли все мы.
«Лунная соната»
У Бунина есть интересные заметки — «Происхождение моих рассказов». В них рассказывается о том, как он вообще пишет:
«Я часто приступаю к своей работе, не только не имея в голове готовой фабулы, но и как-то еще не обладая вполне пониманием ее окончательной цели. Только какой-то самый общий смысл брезжит мне, когда я приступаю к ней. Не готовая идея, а только самый общий смысл произведения владеет мною в этот начальный момент — лишь звук его, если можно так выразиться... И вот еще что. Если этот изначальный звук не удается взять правильно, то неизбежно или запутаешься и отложишь начатое, или просто отбросишь начатое, как негодное…»
Вот что здесь интересно — звук. Всё рождается из звука. И тут нужно обратить внимание, что в «Чистом понедельнике» настойчиво звучит одна и та же мелодия. «Лунная соната» Бетховена. Самое ее начало. Это не один из звуковых смыслов и эффектов, наполняющих рассказ. Это именно настойчивый мотив, идущий из души героини. Его не перебить ничем. Она играет эту мелодию постоянно. Стоит переслушать начало «Лунной сонаты». Оно очень печальное, монотонное, немного даже безысходное и как будто зациклившееся, застывшее на одной мысли. Сомнамбулическое — сказано у Бунина.
«Лунная соната» — это тоже текст в тексте, целая история, целый ряд ассоциаций. Есть версия, что эта музыка — прощание Бетховена со своей любовью. Молодой ученицей, которая вышла замуж за более перспективного музыканта. В начале мелодия напоминает мотивы похоронных песен. Но потом развивается и становится светлее. Наполняется надеждой, но и сильно усложняется. Это очень важный образ для понимания того, что произошло в «Чистом понедельнике». В звуке этого рассказа нет уныния, нет безумного, непоправимого горя. Есть светлая печаль, есть тихий свет. Он, этот свет, появляется в тексте несколько раз (один только «тихий солнечный вечер» в конце чего стоит). И последнее впечатление, последний кадр рассказа связаны именно с ним.
А еще в дневнике Бунина есть такая запись, датированная 1933 годом (в то время он уже работал над «Темными аллеями»): «Вечером гроза. Лежал, читал — за окнами содрогающееся, голубое, яркое, мгновенное. Ночью во мне пела “Лунная соната”».
Благоверные князья Петр и Феврония
В «Чистом понедельнике» есть еще очень яркий текст в тексте. Героиня в самом своем откровенном разговоре цитирует отрывки из «Повести о Петре и Февронии». Причем снова объединяя несовместимое. Прочитайте этот отрывок. Имена княгини и князя не названы. Рассказ о змие, искушающем княгиню Анну (жену Петрова брата), и рассказ о единовременной кончине Петра и Февронии как будто объединены в один. В этом есть определенная образная логика.
Что Феврония делает в повести? Помогает преобразиться Петру. В основе русского сюжета всегда лежит момент преображения. Он может быть не очевидным. Но есть обязательно. Вспомните, как решительно и уверенно всегда поступает Феврония. Бережет истину, несмотря на унижения и обман, не соблазняется ухаживаниями другого мужчины. Петр раздваивается поначалу. А Феврония очень цельная. По сути, это образ целомудрия — цельности, охватывающей всю жизнь человека, всю личность. И тут мы лучше понимаем героя «Чистого понедельника». Он и змий зело прекрасный, и потенциальный благоверный князь. В одном лице. И в таком положении невозможно повторение истории о Петре и Февронии — единственной истории любви со счастливым концом, которая звучит в «Темных аллеях». Эта история возможна только при взаимной ответственности. И при взаимном понимании истинной сущности любви. Ее вечной сущности — духовной. Герой обязательно должен преобразиться внутренне, должен что-то понять.
И вот что интересно. Соседствуя в одном рассказе, история великой княгини Елизаветы, о которой речь пойдет дальше, и история Петра и Февронии становятся как будто двумя векторами одного и того же пути. Только один вектор — в будущее, а другой — в прошлое. Это единственно возможные направления выхода из темных аллей.
Княгиня Елизавета Федоровна
Сам Бунин говорил, что «Темные аллеи» — это о любви, и только о любви. И когда мы видим в финале «Чистого понедельника» образ великой княгини Елизаветы, ныне канонизированной Церковью в лике преподобномученицы, то моментально вспоминаем еще одну историю любви. Именно эта история привела княгиню — и, наверно, всех героев рассказа — в одну точку времени и пространства. В этот момент встречи.
Вы же помните? Принцесса из Германии выходит замуж за великого князя Сергея Александровича. Уже в замужестве сознательно принимает православие. Когда его убивают, своими руками, по кусочкам, собирает останки. А потом приходит в тюрьму к убийце, приносит Евангелие. И прощает. А дальше — поступок, равный, наверно, поступку блаженной Ксении, совершенному тоже ради любви. Продаёт все свое имущество, покупает особнячок на Ордынке (заметьте, не уезжает в дальний монастырь, а остается в Москве). И обустраивает сначала больницу с маленькой церковью, а потом целую обитель. Полное название которой, кстати, — Марфо-Мариинская обитель любви и милосердия.
Это тоже текст в тексте. История любви, без которой темные аллеи навсегда остались бы темными. Последнее имя в рассказе — ее имя. Посмотрите, как светится она в темноте. Как истово ведет за собой женщин и девушек.
Куда они идут, мы уже знаем. И Бунин знал. Помним, что он смотрит на них из 1944 года, обладая огромным послезнанием. Одни идут на мученичество, другие будут служить медсестрами на войне (сначала на одной, а потом, возможно, и на другой). Многих спасут не только молитвами, но и руками. Кому-то из них удастся тихонько до старости хранить чистоту веры и любви. У кого-то будет иной путь — как у инокини Варвары, которая добровольно пошла в ссылку за своей наставницей, великой княгиней Елизаветой, вместе с ней приняла мученическую смерть и вместе с ней прославлена в лике святых…
«Кто они, куда шли?» Это очень похоже на картину Павла Корина «Русь уходящая». Они уходят. Их больше не будет, как и той России, которую мы потеряли. Вот слова самого Бунина из 1921 года:
«Страшна жизнь! Сон, дикий сон! Давно ли все это было — сила, богатство, полнота жизни — и все это было наше, наш дом, Россия! Полтава, городской сад. Екатер[инослав], Севастополь, залив. Графская пристань, блестящие морск. офицеры и матросы, длинная шлюпка в десять гребцов... Сибирь, Москва, меха, драгоценности, сиб[ирский] экспресс, монастыри, соборы, Астрахань, Баку [...] И всему конец! И все это было ведь и моя жизнь! И вот ничего, и даже посл. родных никогда не увидишь! А собственно я и не заметил как следует, как погибла моя жизнь... Впрочем, в этом-то и милость Божия...»
И тут мы понимаем, что «Чистый понедельник» — это прощание с Россией. Прощание самого Бунина и всех нас. Бунин — вместе с героем — мысленно объезжал места, многие из которых утрачены после революции. И прощался с Россией, которую никогда больше не увидит. Но она где-то есть. Она не исчезла. Она просто ушла. И существует где-то. Как та девушка. И это избавляет от уныния. Только этоможет избавить от смертельного уныния.
Герой тихо уходит. Даёт им дорогу. И это первое его волевое решение. Что будет с ним дальше? Дальше будет множество тяжелых внешних обстоятельств. Будут революция и война. У этого замершего мгновения встречи есть конкретное время — канун нового, 1914, года. Анна Ахматова писала, что именно с этого года начался настоящий XX век...
Марфо-Мариинская обитель
Единственное место в рассказе, в котором двойственность преодолена. Праведные Марфа и Мария были сестрами Христова друга — Лазаря. Господь любил бывать у них в гостях. И все мы знаем евангельский сюжет, когда Марфа сбивалась с ног, чтоб достойно принять Дорогого Гостя, а Мария в это время не помогала, а просто сидела у Его ног и слушала. Эти сестры всегда противопоставлены друг другу в нашем сознании, но вдруг слились в одно нераздельное целое. Именно в Москве, в самом центре, появилась обитель с необычным уставом, с особенным типом социального служения. Это и уход от мира и — в прямом смысле — приход к нему.
Даже архитектурно эта обитель соединяла в себе до этого несовместимое. Она построена не в псевдорусском (то есть стилизованном под древние постройки), официальном на тот момент, стиле. А в стиле модерн, соединяющем древнее и современное. Дело в том, что в стиле модерн строили свои церковные здания старообрядцы. И вот что интересно: долгое время старообрядцам было запрещено строительство храмов. Но в 1905 году царь Николай II издал указ о веротерпимости. У него был замысел восстановить единство русского Православия. И Марфо-Мариинская обитель тоже была шагом на этом пути. Героиня «Чистого понедельника» говорила, что уйти бы ей в какой-нибудь глухой, далекий монастырь. Но оказалась именно в Марфо-Мариинской обители. Правда, не совсем ясно, ее ли увидел герой в веренице сестер и инокинь. Но здесь важнее просто момент встречи с каким-то иным миром, который все это время был рядом. Они ходили в рестораны, в театр, на концерты и лекции, а совсем рядом был иной мир.
Марфо-Мариинская обитель любви и милосердия была необычным местом. Сюда принимали девиц и вдов в возрасте от 21 до 44 лет. Они давали обеты целомудрия, нестяжания и послушания на несколько лет. Потом могли оставить обитель, создать семью. Сестринское служение было связано с медициной, странноприимством, трудовым приютом для девочек, столовой, библиотекой, воскресной школой для женщин. Обитель существовала до 1926 года. Ее не разрушили, но на ее месте сделали кинотеатр, поликлинику, лабораторию, реставрационные мастерские. И вот это место, вобравшее в себя столько простого, будничного горя, столько бедности и болезни, становится последним пространством «Чистого понедельника».
В ворота этой обители настойчиво заходит герой. Из этих ворот тихо уходит. Это многоточие. Открытые ворота. Вспомним, что главная икона Иверской часовни, к которой герой пришёл сам, — Вратарница. Момент встречи в обители — это не конец, это начало. Чего? Начало выбора героя. Он остаётся окончательно одиноким. Но при этом видит какой-то иной, пока не понятный, но уже существующий путь.
