Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира».
Это было миллион лет тому назад. Хорошо, не миллион, а — сорок. Вторая половина 1970-х, пионерлагерь МГУ «Юность». Тёплый вечер и вожатый с гитарой.
Тогда я и услышал балладу о сладком миге, написанную «от лица» наблюдательного пса, с которым пожилой хозяин отправляется на традиционную для обоих прогулку.
«Как хорошо, о боже мой, / Со стариком идти домой, / Покинув двор, где ты как вор и правит злоба / Старик поближе к огоньку, /
А пёс поближе к старику, / И оба-два сидим и радуемся оба…»
Так в моей жизни, пока ещё анонимно, появился Дмитрий Сухарев.
А в его литературной судьбе это была домашняя вещь, альбомная, не более того.
Нежная «Александра», написанная вместе с Юрием Визбором и прозвучавшая в фильме Владимира Меньшова «Москва слезам не верит», была услышана мною годы спустя. Как и знаменитая «Брич-Мулла». Да они и созданы были позже.
А военных песен Сухарева я тогда не знал.
…Меня со всех сторон предупреждают, что творчество Дмитрия Антоновича не сводится только к песням. Конечно же, не сводится, но уловленное им в этих сочинениях «золотое сечение», то самое, что в одной из бесед он назвал «некой гармонической соразмерностью» (гармония-то обнимает любые жанры) — примечательно и надолго.
В 1990-м году поэт Владимир Корнилов (1928–2002) написал пронзительное стихотворение «Под капельницей» — о себе и стихах друга, «лирика Мити Сухарева».
«Где неосознанное создано» — есть там такая драгоценная строчка.
Дмитрий Сухарев — один из немногих стихотворцев, остающихся нынче «за старшего» в поэзии. Я о том старомодном искусстве, где стихи всё ещё называются стихами, а не «текстами». Кстати, сам Дмитрий Сухарев совсем не чужд поэтической игры. И ещё: для него в поэзии очень важен звук. Он ведёт свою родословную чуть ли не от Велимира Хлебникова, а его любимый поэт — виртуоз «скрытописи» Борис Слуцкий.
Сухарев, вослед Слуцкому, знает и понимает, что такое плата за мастерство.
Я выбирал стихи из четырехтомного собрания его сочинений, изданного в прошлом году. Гармоничного, светлого.
Утро
Вот первый луч, собрат луча второго,
Подрагивая, сохнет на стене.
Вот первое младенческое слово
Спросонок обнажается во мне.
Удел мой светел. Путь ещё не начат.
Я жду, я жду, сейчас настанет миг,
И позовут меня и крикнут:
— Мальчик!
А я не мальчик.
Я уже старик.
1963
Лес
Что ни говори, а лес лечебен.
Как мне было сумеречно — как!
Как я был раздавлен и унижен,
А вот в лес вошел — и вроде выжил,
Дышим, брат, а это не пустяк.
Как ни рассуждай, а мне, пожалуй,
Надо бы напасть перенести,
Будто впрямь гвоздище этот ржавый,
Что сидит, заклинившись, в кости,
Мне сулит не почерненье крови,
А простое, скажем, нездоровье —
Пей таблетки, брат, и не грусти.
Так он, лес, блюдет себя на свете,
Хоть его и рубят и палят,
Что в любой беде тебя приветит
Благотворный свет его палат.
Не трудись над собственным над горем,
Мало ль бед в большом людском дому.
Палом жженный, срубленный под корень —
Оглядись, не тошно ли кому.
1965
* * *
Известно ль вам, что значит — жечь
Стихи, когда выходит желчь
И горкнет полость ротовая?
В такой беде играет роль
Не поэтическая боль,
А боль животная, живая.
Сжигает птицу птицелов —
Гори, прозренье! Сколько слов
Безвестно в пламени ослепло?
Известно ль вам, как стоек дым
Стиха — и как непоправим
Набросок в состоянье пепла?
Горят не рукописи — мы
Палим собой давильню тьмы,
Себя горючим обливая.
И боль, которой мы живем,
Не поэтический прием,
Она — живая.
1980
А и Б
А: Поэзия есть обнажение смысла
посредством движения звука.
Напротив, бессмыслицей ведают числа,
и это зовётся наука.
Наука — мышиная, в общем, работа,
подобье машинного счёта.
Но можно расправить и крылья и плечи
простейшими средствами речи.
Б: Ах, всё наизнанку! Поэзия — это
пустая истома поэта,
Потуга извлечь из мышиного бреда
своё петушиное кредо.
А корень извлечь — это вправду работа,
подобье машинного счёта.
А крылья расправим и смыслы расчистим
простым сопряжением истин.
1982
Музыка Бизе.
Рождественская песня
Во хлевине ли, хлеву, в тесной клети,
народился у Марусеньки младенчик.
Люты, люты холода, зябко мальцу,
дай, скотинушка, детинушке согреться,
на него ли Марусеньке смотреть не насмотреться
во клети.
А в надземной во клети, в небе зари,
народилася младенчику невеста.
Ты гори, звезда, гори, жарко свети,
подымайся выше леса, выше гор,
а ты, Мария, Марусенька, ты думою не майся
по нему:
не люты холода,
не зябко во хлеву, —
небесная звезда
невестою ему,
Эй, ребята-овчары, ваша пора,
ваши дудки белу свету для побудки.
Вы гасите до поры ваши костры,
вы порадуйте младенчика дарами,
ваши дудки-свирели добрым людям для веселия.
А ты,
Марусенька, вздремни,
маленько отдохни.
А звёздочка свети —
не холодно в клети.
2005
* * *
Верный дурацкой привычке писать только то, что вижу,
а не то, что надо,
я вижу не то, что ближе, а то, что милей для взгляда,
но так и надо.
Ведь в этом и заключается, можно сказать, отрада.
Можно сказать — награда.
2001
