Попробуем припомнить: какому современному поэту — примем за современность последние лет тридцать — в России поставлен памятник? Или еще проще: стихотворцу, окончившему земной путь в новом столетии? Оглядываясь на прошлый век, мне кажется, что кроме рубцовского светлого имени и двух наших песенных бардов никто и не вспомнится. А между тем в городе Березники Пермского края памятник современному поэту стоит уже восемь лет. Стоит на его площади.
Поэт родился в Хабаровске, с младенчества колесил по стране вместе с высланной матерью. Его отца расстреляли, а маму отправили сначала в Казахстан, затем в Соликамск — на строительство бумажного комбината. Позднее семья переехала в Березники. С начала восьмидесятых Алексей Леонидович жил в Перми, а самые последние свои годы — в Екатеринбурге.
Решетов начал писать в начале пятидесятых. Говорят, что его первая книга «Нежность» дошла до Анны Ахматовой. Его успели назвать «уральским Есениным», но уже в конце шестидесятых пермские газеты написали о замыкании поэта «в узком чуланчике личных творческих переживаний» и на годы отлучили от читателя. Но — не от листа бумаги, не от родной России, которую он любил горячим, блоковским чувством. Знавший и любивший Решетова Виктор Астафьев вспоминал, что «интеллигентный, тонкого вкуса и ума человек, он как писал свою интимную лирику, напоминающую вешнюю или преддождевую, музыкально звучащую капель, так и продолжал слагать ее».
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Из редких высказываний Алексея Леонидовича о собственных стихах сохранилось такое: «...я люблю традиционную форму письма, мне кажется, что она ближе к единопониманию человечества. Просто в конце високосного нашего века, на ущербе собственной жизни, хотелось бы говорить сдержанней и разумней, чем прежде».
Изумительный певец природы, которой он восхищался и которой сострадал как самому родному существу, — Алексей Решетов живет в поэзии и в круге умных душою, открывших его для себя соотечественников — на правах родного и близкого человека.
* * *
Владимиру Крупину
Я летал в небесах, я не чуял земли.
Руки странную легкость и мощь обрели.
Стал неистовым дух, стал пронзительным взгляд,
Я летел и не чаял вернуться назад.
Даже сердце огнем полыхало иным.
Только бедный язык оставался земным.
Никакие пути, никакие века
Не отнимут у нас своего языка.
* * *
Не искал, где живется получше,
Не молился чужим парусам:
За морями телушка — полушка,
Да невесело русским глазам!
Может быть, и в живых я остался,
И беда не накрыла волной
Оттого, что упрямо хватался
За соломинку с крыши родной.
* * *
Есть чернила, есть бумага,
Есть перо, и есть свеча,
Но еще нужна отвага,
Чтоб стихи свои начать.
Есть обжитая каморка,
Есть ночная тишина,
Есть заварка, есть махорка,
Но еще душа нужна.
Ни стремленье, ни старанье
В ходе дела твоего
Без любви и состраданья
Не решают ничего.
* * *
Последней спичкою в зубах не ковыряют:
Промерзнут до костей — костер и разожгут.
Последние слова на ветер не бросают,
Последние слова для Бога берегут.
* * *
Нам в детстве было очень плохо,
Добро — солдат сухарик даст.
Однако Незнакомка Блока
Нисколько не чуралась нас.
И Неизвестная Крамского
Смотрела грустно со стены.
И что ж тут странного такого,
Что мы в искусство влюблены?
Одна на всех была кровать,
В прихожей снег лежал не тая,
И все же Тучка золотая
У нас любила ночевать
* * *
Ищите без вести пропавших,
Ищите древних, молодых,
Полотна дивные создавших,
В боях Россию отстоявших –
Ищите их! Ищите их!
На душных стенах одиночек,
В полуистлевших письменах
Ищите днём, ищите ночью
Их золотые имена.
Ищите их по белу свету,
Ищите мёртвых и живых!
И если всюду скажут: — Нету! –
Найдите их в себе самих.
* * *
Ничего уже не ждешь
В безутешной этой жизни.
Вдруг к тебе приходит дождь:
— Что ты хмуришься, дружище?
Посмотри, как я омыл
И леса вокруг, и долы,
Посмотри, как прилепил
К икрам девичьим подолы.
Сколько лужиц у дорог,
Хоть того не знают сами,
Далеко туда, где Бог,
Смотрят детскими глазами.
* * *
Едет собака в трамвае куда-то.
На контролеров глядит виновато.
Где же ей денежек взять на билет?
Может, хозяев давно уже нет?
Имя свое позабыла она.
Черную шерсть замела седина.
Ест иногда, что Господь подает.
Мечется, ищет, надеется, ждет.
* * *
Будто «можно» и «нельзя»
Разорвались, разомкнулись.
Будто небо и земля
Для меня перевернулись.
Что же сделалось со мной?
Я живу, убогий старец,
И печальный голос мой
Вдаль стремится, как скиталец.
Нет, я знаю хорошо:
После долгого страданья –
Все сотрется в порошок
Для иного созиданья.
Только дерево цветет
Дольше нас на этом свете,
Только иволга поет,
Нам свои оставив сети.
* * *
Доживаю последние годы,
Может, даже последние дни.
Подступают летейские воды,
Но меня не пугают они.
Как положено, жил я на свете,
Не кривил православной душой.
Я не знаю, как там меня встретят,
Но проводят меня хорошо.
