«Нам нужно готовить людей к тому, что у них не будет профессии». Парадокс, но это говорит основатель одного из самых популярных в России центров детской профориентации «Мастерславль». Как же можно подготовить детей к таким радикальным переменам на рынке труда? Чему их надо обязательно научить, а в чем дать детям разобраться самим? Об этом наш разговор с Виталием Сурвилло.
— Виталий Юрьевич, зачем в «Мастерславле» детей знакомят с востребованными сегодня профессиями, если специалисты по рынку труда говорят, что уже завтра нас ждут радикальные изменения на этом рынке, которые затронут само устройство общества?
— Да, и эти изменения будут связаны с тем, что в обозримом будущем многие профессии просто исчезнут, потому что рабочие процессы будут полностью автоматизированы и роботизированы. И мы совершенно не знаем, какие профессии останутся через 5-10 лет. Предполагаю, например, что школе роботизация не грозит, а вот водители скоро никому не будут нужны. И хирургов в какой-то момент заменят роботы: потому что нужна будет такая точность скальпеля, которой человек никогда добиться не сможет. Агентство стратегических инициатив создало замечательный проект — «Атлас новых профессий», я всегда его с интересом читаю. Но для меня это повод задуматься: а будет ли, к примеру, нужна такая профессия, как космический агроном? И таких вопросов много. И уж точно бессмысленно рассуждать о том, какие профессии будут наиболее востребованы.
Возникает небывалая доселе задача: надо учить огромную часть людей… ничего не делать. Иными словами, готовить их к тому, что у них не будет профессии, и что, возможно, лозунг Карла Маркса «от каждого по способностям, каждому по потребностям» когда-нибудь станет реальностью.
— Как и к чему готовить тогда наших детей?
— Мне кажется, в наше время профессиональная ориентация должна заключаться не в том, что ребенка будут знакомить с какой-либо конкретной профессией, а в том, что его будут учить, как реагировать на изменения профессии и как вообще искать и находить себя в профессиональной жизни.
Понятно, что если в XVIII веке профессия менялась раз в три поколения: отец — кузнец, сын — кузнец и только внук начинает брать в руки кисточку, то сейчас люди порой меняют профессии несколько раз в течение жизни. Например, я окончил МГИМО и пошел в дипломаты, затем занимался строительным бизнесом, а сейчас занимаюсь детским досуговым центром. Исследователи рынка труда предполагают, что для грядущих поколений многократная смена профессии будет нормой.
Поэтому мне кажется, что сегодня задача профессиональной ориентации — привить ребенку возможность правильно реагировать на изменения и грамотно использовать все те навыки, которые у него накоплены, чтобы вовремя овладеть необходимой ему специализацией.
Уметь искать нужную ему информацию в бесконечном потоке всего, чем сегодня забит интернет. Если раньше меня учили, что о той сфере, которую я выбрал, я должен прочитать все самые лучшие теоретические труды, то сейчас это невозможно физически. Поэтому важный навык, который нужно привить нашим детям, — умение найти нужную информацию, воспользоваться ею и быстро перестроиться.
Конечно, есть профессии, которые требуют от ребенка и родителей серьезных жертв с самого детства. Это спортсмены, музыканты, или, например, врачи и ученые, у которых на базовую подготовку уходит значительное время. Но большинство профессий в сфере услуг и сервиса (а мы все так или иначе с этим связаны) можно менять и видоизменять. И самое главное — научить людей не комплексовать по поводу перемен, а, наоборот, уметь быстро собираться и идти в новом направлении.
Кроме того, по-моему, задача вырастить человека хорошим значительно важней, чем определение той сферы, в которой он будет трудиться. В конечном итоге, нам может быть абсолютно не важно, какая профессия у близкого нам человека, кто он — великий ученый, или спортсмен, или дворник. Значительным для каждого из нас является то, какой он человек, как, к примеру, он поведет себя в ситуации, когда потребуется его помощь.
И цель нашей работы с детьми — это все-таки воспитание и просвещение. Нравственное, духовное. Хотя очень важно, чтобы человек при этом приобщился ко всем достижениям цивилизации. Ему должно быть бесконечно интересно жить — без этого не будет ни любви к труду, ни способности адаптироваться к переменам в мире.
Многие современные родители нуждаются в воспитании больше, чем дети
— На Ваш взгляд, есть ли проблема в том, как сегодняшние родители видят будущее своих детей?
— Да, и она в том, что очень и очень многим родителям, по сути, не интересно, кем вырастут их дети и как они будут воспитаны. По разным причинам. Кто-то из родителей живет только ради себя, а с кем-то мало занимались собственные мама и папа. И даже в Москве есть большие районы, где у детей лучшее времяпрепровождение — собираться около гаражей, в то время как их родители уверены: «раз мы уже отдали ребенка в школу, значит, мы выполнили свой долг перед обществом».
Частая проблема родителей, которые все же озабочены будущим своего ребенка, — в том, что они не знают, как правильно на него повлиять, как заинтересовать, какие конкретные шаги предпринимать в этом направлении.
И мне кажется, что родителей надо воспитывать еще больше, чем детей, или, по крайней мере, показывать, в каком направлении можно с детьми работать. Это тоже одна из важнейших задач «Мастерславля».
— По-вашему, из каких установок должны исходить родители, помогая ребенку выбирать его будущее?
— Есть банальная, но единственно, по-моему, верная установка: самое главное — это любить своего ребенка. Сначала любить, потом воспитывать — это тот фундамент, на котором он сам построит свое будущее.
Для меня абсолютно непонятно, как подготовить ребенка к конкретной профессии. Пытаться сделать из него врача? Но через десять-двадцать лет врачей в сегодняшнем понимании может уже не быть. Ученого? А он не хочет быть ученым, он хочет быть дизайнером или каким-нибудь барбером. Боюсь, что здесь никаких конкретных советов быть не может.
Главное — чтобы вырос достойный человек. Это сложная задача, и я не уверен, что в моей собственной семье удастся стопроцентно с ней справиться.
— А как Вы готовите своих детей к будущей жизни, как строите разговоры о профессии?
— Одно время я мечтал, чтобы мой старший сын стал биохимиком, потому что рассуждал, как все родители. Что вскоре будет самым интересным? Биохимия. И я настраивал сына на это, он даже ходил в специальный колледж. Но классе в восьмом или девятом сын сказал: «Это не мое, и я туда ходить больше не буду». Мне тогда хватило сил наступить себе на горло и ответить: «Ну, как знаешь». Потом мама готовила его, по моему примеру и примеру своего папы, к поступлению в МГИМО, чтобы он стал дипломатом. Мы встречались с ректором института Анатолием Васильевичем Торкуновым, говорили: «У нас такой ребеночек растет!», и Анатолий Васильевич советовал, к каким экзаменам его готовить. А сын сказал: «Да не хочу я в ваше МГИМО, мне это не нужно». И выбрал совершенно другой путь — решил стать журналистом, и выбрал вуз, который оказался интересен не его папе, а ему самому.
В школе сын все время был отличником. Но в одиннадцатом классе появился на уроках раз семь. Помню, как мы в ужасе бросались в школу и умоляли, чтобы ему поставили хоть какую-то аттестацию. Потому что сын занялся блогерством, и все другое было ему не интересно. Вначале для меня это было дикостью, чем-то совершенно непонятным. Потом я все-таки стал читать некоторые из его текстов в интернете — и мне понравилось, как он пишет, как он умудряется владеть словом. Я почувствовал его талант. Но самым большим открытием для меня стало то, что сын еще одиннадцатиклассником получал письма с просьбами: «Научите меня жить». Настолько для кого-то оказывались важны те три-четыре фразы, которые он писал. Представляете, какая на нем оказалась ответственность! Читая еще более внимательно его блоги, в какой-то момент я убедился, что то, что ему преподают в вузе, действительно интересно и полезно.
Но прошло еще немного времени, и сыну уже и вуз кажется необязательным, потому что «высшее образование ты можешь получить сам». И когда моя жена приходит от этого в ужас: «Как можно без диплома о высшем!» — остается только молиться, если ты хочешь, чтобы у него был официальный диплом. И самое главное — не расстраиваться, если у него все будет совсем иначе, чем ты себе представлял.
Со всеми попытками воздействовать на решение сына у нас с женой ничего не получилось, профессионально он стал совершенно не тем, кем хотели мы. Но мне кажется, что по своей человеческой сущности он близок к тому, чего бы мне хотелось от остальных детей, которые сейчас подрастают, — он добрый.
В отношении средней дочери я постепенно смиряюсь с тем, что она все считает на калькуляторе. Учительница им этого не запрещает. Понятно, что дочка может посчитать и сама — но наши младшие дети и то скорее умножат в уме. Я сначала возмущался, а потом подумал: уж если учительница смиряется, что я-то буду возражать? Зато дочь замечательно играет на виолончели, и я понимаю: ведь когда я слушаю Наталью Гутман или Ростроповича, мне совершенно все равно, умеют они управляться с интегралами, или нет. Даже если умеют, их задача не в этом, а в том, чтобы своей музыкой будить в людях хорошие чувства.
Наверное, я стал спокойней относиться к тому, что из школы приносятся не одни пятерки. Я всю жизнь был отличником, и вначале мне было тяжело. Но я понял, что нет универсальных способов воспитать детей.
Единственное, что универсально — это любовь. Нельзя пройти путь к Богу за другого
— На территории Вашего детского города есть бюст Патриарха Тихона. Зачем он там?
— Бюст расположен при входе в мастерскую «Центр добрых дел», где дети учатся благотворительности, и там размещены слова этого святого о том, что только добро может победить зло. Но наряду с Патриархом там есть и доктор Гааз с его фразой «Спешите делать добро». Это все очень важные для меня слова. Это — установка, на которой зиждется «Мастерславль». Как говорил мне мой духовный отец, протоиерей Владимир Воробьев: «Этот город должен быть городом добра». Кто-то приходит и совершенно этого не замечает — «обычный детский центр». Но мы все же стараемся соответствовать этой установке даже в мелочах, и стараемся это делать ненавязчиво.
— Вы много обсуждали с Вашим духовным отцом этот проект?
— Мы обсуждали лишь те вопросы, те области, в которых у меня нет ни опыта, ни оснований, для того чтобы самому принимать решения. Например, денежная единица, которая выдается в нашем городе каждому ребенку, называется «талант», и на каждой «купюре» написаны изречения великих людей о таланте. Я хотел разместить на них и слова из евангельской притчи о талантах — но отец Владимир подсказал, что на деньгах этого писать не стоит.
Или вопрос о церковных профессиях — священника или дьякона, — которые я тоже думал ввести в «Мастерславле». Отец Владимир сказал: не надо. Потому что нехорошо играть в священнодействие. А дальше ты уже сам понимаешь, что было бы нелепо рассказывать здесь о том, кто такие монахи или дьяконы. Вот об алтарнике рассказать, наверное, можно. Но мы решили пока этого не делать, а установить звонницу и создать мастерскую звонарей. В таких вопросах мне, конечно, требовалось мнение или рекомендация отца Владимира.
— А как Вы пришли к вере?
— Мне очень повезло, у меня была верующая бабушка и верующая учительница литературы, которая во многом на меня повлияла. Помню, классе в 8-м у нас с ней был спор по поводу Достоевского, и я сказал: «Ну, так вообще можно сказать, что Вы и в Бога верите!» Она замолчала, а потом ответила: «Да, верю». При том, что она была членом компартии, это требовало определенного гражданского мужества. Ведь я же мог кому-то об этом рассказать. Но сказать, что она не верит в Бога, было для нее все равно, что отречься от Него. И со временем я стал ходить в храм вместе с ней.
Она водила меня в московскую Ильинскую Обыденскую церковь, и я до сих пор являюсь прихожанином этого храма. Помню, какое впечатление на меня производила там служба «Двенадцати Евангелий»... И когда я был уже студентом МГИМО, а затем и работником МИДа, среди тех доносов, которые на меня писали (как это часто бывало в советские времена), были и обличения в том, что я крестился перед иконами в коптской православной церкви в Египте.
Но сказать, что я тогда был воцерковленным человеком, не могу. Это произошло намного позже и как-то само собой.
У меня были разные ситуации в жизни, и в какой-то момент я оказался твердо убежден в том, что Господь есть и что Он поможет, когда нужно. Я никому не собираюсь это доказывать, я это просто чувствую.
— Вы бизнесмен. Как в Вашем окружении относятся к тому, что Вы верующий человек?
— Знаете, что касается моего собственного опыта взаимоотношения с другими людьми… здесь я допустил немало ошибок. Так сложилось, что все мои коллеги, все мои подчиненные всегда знали о моем отношении к вере.
И когда я занимался девелопментским бизнесом, для меня очень естественным было сделать по электронной почте рассылку о том, что приближается православный праздник — и давайте все пойдем туда.
К чтению Великого канона я приносил всем книжки с каноном Андрея Критского, чтобы они читали. И у людей сначала действительно было такое неофитское восхищение. Но потом они ходить в храм переставали. Это стало первым поводом к сомнениям в правильности моих действий.
Еще у меня был приятель, который достиг больших высот в бизнесе, но из-за того, что много пил, потихонечку все потерял. И когда его жена попросила меня взять его на работу, я назначил его руководителем одного проекта. Да, может быть, его не очень любили коллеги по компании, наверное, было какое-то соревнование между проектами, но мне казалось, что все идет нормально.
Но однажды, когда я был на Афоне, после бесконечных размышлений на ту тему, о которой мы с вами сейчас говорим, я вдруг получаю от этого приятеля электронное письмо. Писал он — видимо, в сильном подпитии — о том, как ему неуютно в нашей компании, и вывод сделал такой: «А ты виноват больше всего. Если ты считаешь себя моим благодетелем, так ты знай, что ничего хорошего ты мне не сделал».
Да, на следующий же день он отправил уже совершенно иное письмо: «Извини, не то написал, было плохое настроение...» Но я понимал, что это так. И вот тогда я ощутил, что все мои действия совершались по моей гордыне, что это было какое-то лицедейство. Потому что я явно в этот момент больше думал не об этом человеке, а о себе, о том, какой я хороший. Потому что когда ты начинаешь «проповедовать», ты начинаешь думать, что что-то знаешь лучше, чем другие люди, а порой даже чем Сам Господь Бог.
После этого я стал очень осторожен в общении с людьми на тему веры. Если ко мне кто-то обращается, то я, конечно, со всем своим энтузиазмом отзываюсь на просьбу... Но давить на кого-то… Нет, теперь я так не делаю. Пройти дорогу к храму за другого человека нельзя.
Виталий Сурвилло
Родился 6 апреля 1958 г. в Москве. С отличием окончил МГИМО, прошел обучение на курсах при Академии народного хозяйства, Гарвардском университете, Американском институте по земельным исследованиям. В 1980–1991 гг. работал в структуре МИД — в посольствах в Кувейте, в Ливии, а также в центральном аппарате Министерства, в Департаменте стран Ближнего Востока и Северной Африки (на должностях дежурного референта, третьего, второго, первого секретаря). Председатель совета директоров группы компаний «Эспро», член Попечительских советов Православного Свято-Тихоновского богословского университета и Донского монастыря. Основатель семейного досугового центра профессиональной ориентации «Мастерславль». Женат, воспитывает четверых детей.
Фото Владимира Ештокина, из семейного архива Виталия Сурвилло и со странички «Мастерславля» в соцсети «ВКонтакте»
