Предыдущая статья Толкового словаря была посвящена слову «терпение» — ἡ ὑπομονή (hypomonē). Мы выяснили, что терпение, исходя из «гнезда значений» этого древнегреческого слова, можно толковать и как своего рода неподвижное ожидание, пребывание на том же самом месте. Скорби и страдания теснят человека, давят на него со всех сторон (скорбь по древнегречески будет ἡ θλῖψις (thlipsis), что этимологически значит давление, сжимание, утеснение . Терпение же позволяет не покидать «жизнь на посту», те боевые жизненные позиции («жить — значит воевать», говорил древнеримский философ Сенека), которые сознательно занял человек.
Евангельские слова «претерпевший же до конца спасется» (Мф 10:22) исходя из этого с некоторой долей условности можно переводить и так: «Спасется тот, кто до конца пребудет на занятых им позициях». Поэтому надо верить, что в каком-то смысле человек может вытерпеть все. Отцы Церкви единодушно говорили, что ни на кого Бог не возлагает ноши большей, чем та, которую он может понести.
| Все тексты проекта «Толковый словарь» читайте здесь
Однако, само терпение тоже должно быть на чем-то основано. Его исток — смирение. Последнее является основанием не только для терпения, но и для всех прочих добродетелей. Отсутствие же смирения, т. е. гордость, может своим ядом отравить любые добрые дела и свойства. «Ни самый страх Божий, ни милостыня, ни вера, ни воздержание, ни другая какая-либо добродетель не может быть совершена без смиренномудрия» (авва Дорофей). Так с Неба из высшего чина ангелов был низвергнут Люцифер, который за его блеск и красоту и был прозван «несущим свет». Он был отмечен всеми преимуществами и достоинствами, кроме одного — смирения, когда решил, что своей премудростью, красотой и добродетелями он обладает не благодаря Богу, а сам по себе.
Тут очень важно то, что смирение выше и любых человеческих сил, его невозможно приобрести, если не будет благодати и помощи свыше. Оно сверхестественно, и в сущности — противоречит обычной человеческой психологии. Смирение выражается в том, что человек любые нанесенные ему обиды, даже несправедливые, воспринимает как пришедшие по адресу и вполне заслуженные. Хочется спросить: разве это разумно? Почему надо все сносить и прощать? И кто сможет так делать? Кому это по силам? Ведь мы живем, постоянно окруженные ссорами и сварами, которые сами же и создаем. Как однажды заметил философ Владимир Бибихин — мы живем едва терпящие других, едва терпимые другими. Это, если не кривить душой, и есть — обычная «человеческая ситуация».
Однако интересно, что древнегреческое слово «смирение», ἡ ταπεινοφροσύνη (tapeinofrosyne), дословно значит смиренномудрие. Оно составлено из двух слов. Первое — прилагательное ταπεινός (tapeinos), которое переводится как «низкий», «малый», «покорный», «смиренный». А второй корень этого слова образован от ἡ σωφροσύνη) (sōfrosyne), что значит «благоразумие», «здравый смысл», «мудрость». Поэтому, если исходить из второго корня, в смирении есть глубокое разумное содержание, которое на первый (и даже на второй) взгляд не видно и непонятно «естественному человеку».
Возможно, это как раз тот случай, про который средневековые философы-богословы говорили — «я верю, чтобы понимать». А именно, если верить в заповеди и поступать по вере, то все более ясным будет становиться и их смысл и их правильность. Тогда смирение оказывается всего лишь трезвым видением и пониманием самого себя (а ведь это труднее всего, говорили древние — «познать самого себя»). Как «пьяному море по колено», так и тот, у кого нет хотя бы немного смирения, живет в состоянии духовной эйфории, и не видит со стороны ни самого себя, ни бревен в собственном глазу. При таком понимании смирения, отсутствие гнева даже на тех, кто, казалось бы, этого вполне заслуживает, или следование заповеди «не судите» даже в отношении тех, кого вроде бы нельзя не осудить, подкрепляются тем трезвым соображением, что Бог так же любит повздорившего с тобой человека, как и тебя самого. Смирение открывает для христианина целый Божий мир и других людей, восприятие которых замутняют и закрывают для нас наши же обиды. Поэтому смирение, впридачу к прочим его смыслам, вполне можно трактовать как благоразумное или трезвое самоуничижение, позволяющее человеку не заслонить от себя весь мир тенью собственных страстей, и увидеть все так, как оно есть.
