Передо мною — книжная редкость: «Избранное» Юрия Кублановского, выпущенное в свет легендарным зарубежным «Ардисом» в 1981 году. Когда в подмосковную Апрелевку, где жил автор, нагрянули с обыском, то жандармы сразу же прошли на кухню и вытащили первую книгу поэта из пачки с овсянкой, где Юрий наивно спрятал свой сигнальный экземпляр...
На обороте — слова о стихотворце, перешагнувшем сакральный, 33-летний рубеж:
«Любовная лирика и Россия — вот две основных стихии, темы, начала, слитые в поэзии Юрия Кублановского в единый и органичный сплав... Поэт любит Россию... так, как можно любить родной дом — весь, целиком, с темными подвалами и светлыми комнатами, с грязью и свежестью, с холодными сквозняками и теплыми печами, который знаешь до последних мелочей — в пространстве (от Соловков до Карадага) и времени (от Киевско-Суздальской старины до Петербурга Пушкина и Москвы Пастернака)...»
И — в первом же стихотворении-диптихе, дата под которым относит нас в 1967 год, то есть на полвека назад, я читаю: «В своем забытьи я всегда тебя помнил такою: / из чёрного сада под горку скользила тропа / к апрельскому льду, проплывавшему по-над рекою, / и падала нежно на нас соляная крупа...»
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
В новом веке, готовя свое первое полное собрание лирики, он тронет эти старые стихи поздней кистью: соляная крупа начнёт падать щедро, апрельский лёд, утратив категорию времени, обретёт чуть ли не рукотворные очертания и станет лохматым, рассыпающимся в воде на глазах читателя. И только ли о женщине эти строки?
В нынешнем апреле Кублановскому — 70. Его поздняя лирика вызывает из памяти уже не столько звонкого «италианца» Константина Батюшкова, сколько живописную сумрачность пронзительного Евгения Боратынского.
Стихи просятся к перечитыванию, обещая новые измерения.
«...Из эмиграции-заграницы / я видел родину как икону / нерукотворную из темницы». Это из первой новомирской подборки нового тысячелетия, 2000 год. Так о родном Отечестве до него, действительно, никто не писал.
Vivat, Юрий Михайлович!
Снегири
Сначала снегири побледнели, угасла прежняя алость.
А теперь и вовсе на кладбищах ли,
бульварах, в садах у подёрнутой льдом реки
не встретишь ни колонии снегирей, ни даже разрозненных одиночек.
А когда-то на заиндевелых ветках у крыльца факультета
они поджидали нас после экзаменов-экзекуций,
напоминая о скорой рюмке, пылкой встрече,
разомкнутых створах жизни...
Февраль, 2017
***
Осень выдалась тогда золотая —
ни дождей, ни хмури.
Под Изборском ясновидящая слепая,
как вошёл к ней в горницу, сразу признала:
— Юрий.
Вся светилась кротостью голубиной,
словно принимала меня за брата.
А в промытых окнах над котловиной
раскалялся меркнущий спектр заката.
Несравненна эта на койке узкой
красота молитвенной жизни русской.
С той поры слизнула судьба полвека.
Прогулял я жизнь, забывал поститься,
одичал в норе своего сусека,
походя всё меньше на человека,
думающего, что ему простится.
Сам теперь я часто лежу, болея.
По другую сторону листопада,
если повидаемся, Пелагея,
вновь меня признаешь ли там за брата?
2015
На закате
Прежде, от нашествий оберегая,
ухом прикладывались к земле.
Вот и мы сумерничаем, родная,
в красноватой, с древним оттенком мгле
посейчас не гаснущего заката.
Глянец неба гладок без бороны.
И пятно светила ещё пернато,
словно взмыл сигнальный огонь куда-то
вдаль — с изборской выщербленной стены.
Сентябрь, 2016
***
Ветви старой яблони плодоносят,
а на соседних — седой лишай.
Какой будет эта осень,
сама решай.
Давай поверим её посулам,
хитросплетеньям тернистых дуг,
покуда ветер внезапным гулом
не переполнил окрестность вдруг.
Зимою космос зазывней станет
свои пространства приоткрывать.
А мы, лесковские соборяне,
всё беспокойнее будем спать.
Как будто вызнать взялись пароли
в преддверье первого мартобря
у террористов «Земли и воли»
и так спасти своего Царя.
При этом даже не представляя
как нам дойти на заре скупой,
вскользь по льду реку пересекая
с уже завьюженною тропой,
туда — где сделает так Создатель,
чтоб стало многое по плечу,
чтоб ставил бывший бомбометатель
в своём приходе за нас свечу.
Cентябрь, 2016
Последние звёзды
Последние звёзды на посветлевшем небе,
словно свежие капли на линзе иллюминатора
в высоком тулове корабля...
Жаль, что лучшее время жизни —
время между волком и соловьём —
мы обычно проводим в спячке,
да ещё нередко приняв на грудь,
и не видим их —
ясных, многообещающих и прощальных.
Но покуда катится к ойкумене
хорошо, должно быть, знакомый Ною
океанский вал с бахромой и пеной,
вырастающий за спиною,
нас зовут к себе, заставляя зренье
обострять за слёзною пеленою,
эти малочисленные вкрапленья —
на излёте ночи над головою.
27 июня 2016
