Представляя читателям “Фомы” современных русских поэтов, в чьих стихах слышится духовная интонация, прослеживаются религиозные мотивы, – мне меньше всего хотелось быть составителем некой “предметной” антологии.
Поэзия – дело вольное, песенное, через стихотворца изливается неведомая мелодия, он “дышит как слышит”, и наряду со стихами, воспевающими красоту Божьего замысла и миропорядка, нередко обнаруживает в себе терзающегося Иова; благодарно поднимая глаза к небу, он не бежит страха, отчаяния или стыда. Он – только человек, одновременно обремененный и награжденный волшебным даром стихотворчества.
Природа этого дара, безусловно, надмирная. Иному писателю достаточно своей внутренней вселенной, в которой отражается окружающий его мир. Другому – необходимо перевоплощение, переселение в иные миры и души, подчас самые обычные и “понятные” – чтобы посмотреть “изнутри”, заговорить языком разнообразных персонажей нашей обыденной жизни. Происходящее подчас напоминает диковинное театральное действо, в котором “пир во время чумы” соседствует с молитвенной сосредоточенностью, красота граничит с уродством, а радость с ужасом. И все это объемлет талант художника. Отвлекаясь на другой жанр, вспомним прозу Михаила Булгакова, рассказы Зощенко или “Доктора Живаго” Бориса Пастернака.
Стратановский – легенда ленинградского “стихотворного подполья” 70-х–80-х годов, один из самых поразительных русских поэтов, пишет нелегкие стихи: они необычны и в своем построении, причудливы в содержании. Он, по слову Юрия Кублановского, “оригинально совместил деформацию – с неподдельной гармонией, гротеск – с лиризмом, сарказм – с теплом”. Сергей Стратановский, на мой взгляд, прежде всего поэт мучительной человеческой боли, его духовный опыт и бесстрашное поэтическое зрение таинственно преображают “ад бытия”, за которым нам бывает так трудно разглядеть Божий Промысел. Этот поэт не отворачивается от жизни, но сострадает ей, надеясь и веря.
Павел Крючков, редактор отдела поэзии журнала “Новый мир”
Строки к историку
А. Рогинскому
Перепись мертвых, исчезнувших
делается для живых,
Перепись их поступков
великодушных и жалких,
Память об их дыханьи
трудном, в бушлате стужи,
Память об их архивах
в пламени воровском.
Нынче ютятся их вдовы
в нищенских комнатухах,
Дарят друг другу иконки,
христосуются на Пасху,
Спрашивают у историка:
“Веруете или нет?”
Шарить в углах беспамятства
и находить свидетельства
Жизни давно утраченной,
списанной на утиль,
Шарить в стране беспамятства –
вот ремесло историка.
Дело разведчика Божьего,
праведный шпионаж.
1977
* * *
Ты говоришь, что пьян и болен,
Не слышит русский человек
Звон потонувших колоколен
Со дна своих нечистых рек
Но может, сила есть в бессильи
В косноязычьи – Божья речь
Живое золото России
Удастся все же уберечь
1980
Сомнения волхва
Е. Пудовкиной
Нет, ни за что не поеду
и россказням вашим не верю
Что за младенец грядущий?
Стар я уже и устал
Трудно без помощи слуг
нынче мне сесть на верблюда
Знаю: в гостиницах грязь,
на дорогах – разбойники, воры
Нет, не поеду, увольте.
Впрочем, в каком это месте?
Ах, в Вифлееме. Не слышал
То-то, должно быть, клоповник
и глухомань
Не поеду.
Впрочем, звезда, говорите,
новая вдруг появилась
На небосклоне горит…
Может быть, знаменье вправду?
Может, слухи не так уж нелепы?
Может поехать?..
Эй, слуги,
Где мой любимый верблюд!
1981
Верующий стукач
Стучать бесстыже, неуклюже
На своих сослуживцев,
на соседей по коммуналке
Денно и нощно строчить,
а потом со слезами молиться
В участковой церквушке
и трехрублевые свечи
Ставить к иконам в надежде
На спасенье души...
Как там у Блока?
Мол, и такой ты, Россия
Всех краев заграничных...
И дальше по тексту привычному
* * *
Пляж погибших внезапно
когда океанский язык
Все слизал в один миг:
не осталось ни пестрых палаток
Ни самих отдыхающих. Краток
Был их отдых,
и смерть оказалась — врасплох
А на пляже соседнем
отдых не так уж и плох
Оказался. Его миновало несчастье,
Здесь дымят шашлыки
и гитара звенит под луной
Мы приехали в отпуск.
Не лезьте с бедой и виной
Жаркий кайф не студите
2002
Туринская плащаница
Говорят, что подделка,
но тогда до какого паденья
В морок черный
дошел тот алхимик ученый
И художник искусный,
оскорбивший деянием гнусным
Муку крестную Господа
2004
* * *
С болью наедине
С Богом наедине
Страшно остаться мне
Зверю Его охот
Рыбе Его тенет
* * *
Говорили “вцепись”,
повторяли “держись”
Как за буйный шиповник – руками
Но меня не хватает,
совсем не хватает на жизнь
От нее заслоняюсь – стихами
А еще не хватает,
совсем не хватает на смерть
Сохрани меня, Господи!
Помоги не сорваться, суметь
Уцепиться за чахлый,
ползущий по склону кустарник
