Справка "Фомы"
Сергей Вадимович Степашин
Родился 2 марта 1952 года в Порт-Артуре. В 1973 году окончил Высшее политическое училище Министерства внутренних дел СССР, в 1981 году — Военно-политическую академию.
Служил во внутренних войсках МВД, выполнял задания в горячих точках: в Афганистане, Нагорном Карабахе, Абхазии.
В 1990 году избран депутатом Верховного Совета РСФСР, где возглавлял комитет по обороне и безопасности.
С 1993 по 1998 гг. занимал высокие государственные посты: первый заместитель министра безопасности, директор Федеральной службы контрразведки, директор Федеральной службы безопасности, начальник Административного департамента Аппарата Правительства, министр юстиции, министр внутренних дел.
В 1999 году занимал посты первого заместителя председателя Правительства Российской Федерации, затем председателя Правительства Российской Федерации.
В декабре 1999 года избран депутатом Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации, где возглавлял Комиссию по борьбе с коррупцией.
В 2000 году С.В. Степашин назначен на должность председателя Счетной палаты Российской Федерации.
Доктор юридических наук, профессор. Имеет воинское звание генерал-полковника. Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» II и III степени, орденом Мужества, рядом других наград.
— Сергей Вадимович, Вы очень долго находились внутри большой политики. Как Вы считаете, насколько правильно люди судят о политиках?
— Эти оценки, как правило, скорее эмоциональные, чем серьезно взвешенные. Но тем не менее хорошо, что они есть. В противном случае мы не будем понимать, насколько правильно работаем. Политика ведь не нечто сакральное, а в первую очередь труд, который, собственно говоря, для людей.
Но если брать больших политиков, то я бы все-таки воздержался от скорых и категоричных оценок. Должно пройти время, чтобы было понятно, в какой ситуации, в какой обстановке принимались решения, в чем были ошибки. Может быть, время покажет, что это были не ошибки.
Есть китайский анекдот на эту тему. Ребенок спрашивает отца, как тот оценивает империю Цинь (это одна из первых империй Китая, существовавшая задолго до Рождества Христова). Отец отвечает: «Ну, сынок, ты знаешь, время еще не пришло, чтобы мы могли дать объективную оценку».
Мне, кстати, китайцы этим импонируют: они, например, жестко оценили «культ и перегибы» в деятельности Мао Цзэдуна, но из своей истории его не вычеркнули. И я рад, что в нашей стране тоже сделан очень важный человеческий и моральный выбор: он связан с печальным событием — смертью Бориса Николаевича Ельцина. Он был похоронен по православному обычаю, отпевание проходило в храме Христа Спасителя в присутствии руководства страны, иерархов Православной Церкви и многих иностранных гостей. И несмотря на то, что к Борису Николаевичу отношение у большей части нашего населения, мягко говоря, сложное, я ни разу не слышал — и никто, я думаю, не слышал, — чтобы Владимир Путин или нынешний президент Дмитрий Медведев попытались сказать: мы здесь ни при чем, все проблемы нам Ельцин в наследство оставил. Мне кажется, что поставлена точка в очень неприятной традиции в нашей стране — как только уходит политик, его обязательно поливают грязью.
— Ваш послужной список огромен. Но какие служения лично Вы выделили бы особо, какие больше всего значимы в Вашей судьбе?
— Слово хорошее — «служение»… Очень важным событием стали, конечно, выборы народных депутатов 1989–1990 годов. Они, в общем-то, изменили мою судьбу. Это были первые и, я считаю, самые демократические выборы в нашей стране: ни «черного пиара», ни огромных денег. Какой ты есть, каким тебя видели — таким и избирали. Было интересно: нас тогда очень разных поизбирали.
Вторым таким переломным моментом стало для меня, конечно, премьерство. Крайне сложно и ответственно быть во главе правительства такой страны — после очень популярного Примакова, в непростой период экономического кризиса, когда цена на нефть всего восемь долларов за баррель, кругом безработица. Естественно, это было серьезное испытание — не только работой, но еще и интригами вокруг моей персоны. Тогда Борис Николаевич и его команда искали преемника, ходили слухи, велись разные разговоры…
Это был трудный период, но, я думаю, и самый интересный. Мы тогда впервые вошли в «Большую восьмерку», были важные встречи с Клинтоном, переговоры с Международным валютным фондом. В это же время был и югославский кризис, и политический кризис внутри страны, едва ли не импичмент Ельцину. И это всего за три месяца! Этот период жизни важен для меня и в психологическом плане. После такой работы понимаешь, что достиг достаточно многого и имеешь право на самостоятельные суждения, оценки и действия — как человек и как политик.
— Послужили ли события начала 90-х годов, те изменения, которые произошли в стране, основанием для перелома или эволюции Ваших взглядов?
— Постепенная эволюция взглядов началась еще с 1987 года, когда я за два года вместе со своим училищем МВД проехал все горячие точки страны: Фергану, Сумгаит, Нагорный Карабах, Сухуми, Баку, Ереван. Уже там я понял, что такое власть и что такое ее отсутствие, что такое вранье, что такое смерть, кровь. Собственно, с этим багажом я и стал народным депутатом — с пониманием, что страна в общем-то дошла до ручки.
Другое дело, что распад Союза оказался неожиданным для всех. Мы все были за перемены, но не предполагали, что они могут привести к развалу огромной страны, так больно ударившему по людям. Двадцать пять миллионов наших русских сограждан остались за рубежами Российской Федерации, разорвались экономические связи, пространственные, геополитические. Наверное, была возможность сохранить страну, за исключением, может быть, Прибалтики, если бы не ряд грубых ошибок. Но все-таки можно совершенно точно сказать: самое главное достижение 1990-х годов и Ельцина, кто бы чего ни говорил, — в том, что этот период разрушения все-таки удалось пройти без гражданской войны, без большой крови. Мало кто сегодня понимает, как это было сложно: СССР был ядерной страной, и это оружие находилось не только в России, но и в других республиках. Только представьте, что было бы, если бы оно тогда расползлось, в каком мире мы бы с вами сегодня жили. Поэтому нельзя оценивать эти «лихие девяностые» только со знаком минус или со знаком плюс. Это был сложный, действительно очень сложный переход.
— Вы долгое время проработали в органах государственной безопасности. Что Вы можете сказать сегодня о репрессиях против Церкви в советский период?
— Я считаю, что это ответственность не только органов, но всей тогдашней атеистической власти. Для меня самое странное, что Ленин вышел из семьи, считающейся православной… Я думаю, казнь брата Александра переломила все внутри этого человека. Сталин вообще был семинаристом… Ну а Хрущев — отдельный разговор: несмотря на все оттепели, больше всего вреда Церкви и нашей стране принес именно Хрущев. Это мое мнение.
— Почему?
— Потому, что многие сегодняшние больные проблемы возникли именно «благодаря» ему. Он передал Украине Крым, Севастополь. В его время особенно масштабно и планомерно уничтожались церкви. При нем был нанесен серьезный удар по армии: вспомним хотя бы, как затоптали маршала Жукова. Он утвердил традицию неискренности во власти, потому что, осудив то, что сделал Сталин, Хрущев должен был первым сдать партийный билет и уйти — крови на его руках было не меньше. Вот почему мне этот человек несимпатичен.
Самый серьезный удар по Церкви нанесли Сталин и Хрущев, а не органы госбезопасности. И это, безусловно, было преступление. Ведь Церковь — это не только вера, это еще и русский язык, и культура, и историческая миссия в собирании земель русских. И очень важно, что многие убиенные тогда священнослужители прославлены теперь как новомученики.
Но мне кажется, что в тех трагических событиях можно найти многое не только для однозначного осуждения, но и для размышления. Я предложил бы подумать вот о чем. Россия считалась православной страной, и жили в ней вроде бы верующие люди, но не только чекисты или красные комиссары расстреливали и убивали «попов». В деревнях это делали обычные жители. Почему? Мне кажется, одна из причин была в том, что в тот период некоторые священнослужители слишком хорошо чувствовали себя при новой власти и не делили вместе с бедной частью народа его проблем. Поэтому этот вал ненависти к власти вообще коснулся и Церкви, поскольку Церковь тогда воспринималась как часть государства. И я думаю, очень правильно, что после изменений в нашей стране в начале 1990-х годов, когда Церковь приобрела свое значение, никто, ни Его Святейшество, ни власть не ставят вопрос об объединении Церкви и государства. Церковь — это все-таки носитель духовности, носитель культуры, языка, веры. А государство пусть занимается своими делами.
— Как Вы считаете, возможно ли в современной России повторение гонений на Церковь?
— Безусловно нет. Владимир Путин — искренне верующий человек, это известно. Нынешний президент Дмитрий Медведев — тоже. Его супруга Светлана возглавляет оргкомитет празднования «Дня семьи, любви и верности», отмечаемый в день памяти святых Петра и Февронии. Сейчас на всех уровнях власти много по-настоящему верующих людей. Общество уже совсем другое: люди спокойно приходят в церковь, почти все крестят детей, венчание стало традицией. И мне кажется, что пускай так: через традиции, обряды, соприкосновение с православными праздниками — так тоже можно идти к вере. В самом деле, когда жизнь человека допекает, он все равно вспоминает Бога, так уж в нас заложено.
— Во время телевизионных трансляций церковных праздников мы видим официальных лиц, которые стоят в первых рядах. Что это — их личное дело или какой-то знак обществу?
— Да, над ними даже смеялись, называли «подсвечниками». Сначала, мол, был партийный билет, потом, значит, свечечка. Причем некоторые еще толком не знали, как правильно креститься, бывало и такое. Я думаю, в середине девяностых годов это была дань моде и демонстрация своего отношения к новой России. Но, вероятно, в какой-то степени действительно и знак: признание государством значения Церкви и того, что быть верующим — это нормально, хорошо. Сегодня не все подряд ходят в храм, но кто ходит, делает это искренне. Путин положил для себя, по-моему, очень хорошую традицию: приезжать в разные небольшие российские храмы. Я обычно бываю в храме в Городне, где Счетная палата основала православную школу. Там настоятелем церкви Рождества Пресвятой Богородицы служит отец Алексий, бывший, кстати, депутат Верховного совета. Люблю бывать и в Муромском Спасо-Преображенском монастыре. Кроме прихожан, меня там никто не видит, никто не фотографирует, по телевизору не показывают — и слава Богу, потому что это мое, личное.
— Вы возглавляете Императорское Православное Палестинское Общество. В чем смысл этой работы?
— Общество было основано более ста лет назад и возглавлял его Великий князь Сергий Александрович, убитый потом террористами. Работаем мы, конечно, не только в рамках Палестинской Национальной Администрации, но и на территории современного государства Израиль — раньше Палестиной называли всю Святую землю. Общество изучает все, что сделали там русские, занимается возвращением наших земель, организует паломничество. Эта работа связана и с продвижением русской культуры, языка. Одним словом, очень интересная, хотя и большая нагрузка. Кое-что уже удалось сделать: возвращены Российской Федерации и ИППО земли на территории Палестинской Национальной Администрации. А совсем недавно Правительство Израиля приняло решение о передаче нам Сергиевского подворья — это историческое место.
— Какое было у Вас впечатление, когда Вы впервые попали в Святую землю?
— Это было десять лет назад, в 1998 году. Я был тогда министром внутренних дел и приехал с официальным визитом. Конечно, много слышал и читал о Святой земле, но это надо увидеть. И вот я побывал в Храме Гроба Господня — прикоснулся к истории, которой уже более двух тысяч лет. Причем там чувствуется, что это не просто вымысел, а действительно реальная история религии, история культуры — все очень по-настоящему. Я вообще не знаю больше мест в мире, где бы в таком сконцентрированном виде сохранилась вся история мироздания. Я потом со многими беседовал о своих впечатлениях и знаю, что кто хоть раз там побывал, всегда мечтает вернуться снова и снова.
— Когда Вы впервые осознали себя верующим человеком?
— Совсем неверующим я, наверное, никогда и не был. Меня в годик крестили в Ленинграде, правда, внимание на этом тогда не акцентировалось. Но я помню, как, когда был маленький, мы с бабушкой ходили в церковь на Крещение, Пасху, Рождество и даже, как само собой разумеющееся, отмечали эти праздники в семье, несмотря на то, что страна была атеистической и что потом работа у меня не совсем была связана с Церковью, а может быть, даже в какой-то степени… не то чтобы наоборот, но все же…
А к серьезному отношению к вере пришел в 1994 году, во время первой чеченской кампании. Тогда многие — и солдаты, и офицеры — пришли к вере. Потому что, видимо, именно война совершенно по-другому заставляет человека подумать о себе, о своей жизни и о Боге.
Лично для меня пережитое в этот период стало переломным моментом. Именно тогда я понял, что должность может быть какая угодно высокая, но ты в первую очередь человек. Ты должен научиться понимать других людей и через это оценивать свои поступки. Это, наверное, один из важнейших заветов, который должен быть у любого политика, и я вынес его для себя из 1994 года.
На меня большое впечатление произвела одна история, в которой мне довелось принять участие. В Грозном были захвачены три православных священника — бандиты хотели обменять их на своих. Одного батюшку, отца Сергия, нам удалось освободить, а двое были убиты. Перед тем как их захватили, храм, где они служили, был уничтожен, просто стерт с лица земли. Но они никуда не уехали, хотя могли спокойно покинуть город. Остались там служить, сказав: «Пока последний православный русский человек будет в Грозном, мы никуда не уедем». Они совершили подвиг веры, достойный глубочайшего уважения. Это пример настоящего служения — и Богу, и конкретному человеку. Их подвиг меня потряс.
— Какой человек Церкви произвел на вас наибольшее впечатление и больше всего значит для Вас?
— Об этом человеке я уже подробно говорил на страницах «Фомы»*. Для меня это покойный Патриарх Алексий. Он был очень интеллигентным, блестяще образованным человеком, пользующимся большим уважением не только по праву занимаемой должности, но и как личность. В переломный период он сыграл особенную, выдающуюся роль в деле восстановления роли Православия в стране и лично очень много сделал для того, чтобы Церковь заняла то место, которое она занимает сегодня. Я имею в виду огромное доверие к Церкви как к институту, которое есть сегодня в обществе.
*см. «Фома» № 1 (69) за 2009 год. — Ред.
Фото анонса wikipedia.org
