Хочу поделиться одним, наверное, очень простым признанием. Из тех «обыкновенных чудес», к которым невозможно привыкнуть, были и остаются для меня погружения в чужие художественные миры, — будь то поэзия или проза, музыка или живопись. Добавлю, что журналистское ремесло и другие обстоятельства жизни дарили мне встречи с теми, кто эти самые миры и создает, кто занимает своим напряженным творчеством — умы и воображение зрителей, слушателей, и конечно, читателей. С которыми, согласимся, отчасти и соотносится обозначение тиража книги на самой последней странице…
И ещё, признаюсь, мне издавна полюбились вдохновенные слова Корнея Чуковского, написавшего, что чтение Пушкина, Чехова или Толстого «перерождает самый организм человека, изменяет его кровь», меняет «самый цвет его глаз».
Двадцать лет тому назад меня попросили взять интервью у прозаика Руслана Киреева, причем, поговорить именно о созданном им художественном мире, которого я тогда почти не знал. Я взялся за чтение его книг. Спустя время мы встретились. Интервью называлось «Переход на кольцевую линию», в опубликованный разговор я включил и тщательно выбранные мною отрывки из киреевской прозы.
С не остывающей благодарностью я перечитываю её до сих пор.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Руслан Киреев один из самых тонких, сердечных и таинственных русских писателей. …Он — и «Посланник» и «Затворник» (герои одной из книг), минималист и живописец, ревнитель сюжета и лирик-импрессионист. Он создал особенное, долгое, одновременно «потустороннее» и очень исповедальное психологическое письмо, — вызывающее в памяти имена таких разных мастеров, как Чехов, Фолкнер и Паустовский. Как Марсель Пруст и Юрий Казаков. Его документально-художественный роман «Пятьдесят лет в раю» — искусный памятник нашей словесности и тревожной новейшей истории, участниками которой мы были и, слава Богу, еще остаемся.
Мало я читал подобных благодарных и честных книг.
…Давным-давно он начинал со стихов. А вот эти пришли совсем недавно. Спасибо, Руслан Тимофеевич, что поделились ими со «Строфами».
* * *
Меня деревья в росте обогнали.
Когда-то почитали за успех
Хоть до плеча достать — и доставали,
А ныне вот взираю снизу вверх.
Посаженные густо, рвутся к солнцу,
Вытягивают пряменько стволы,
Внутри себя наращивая кольца,
Пропитанные запахом смолы.
Они меня теперь не замечают.
Хоть глянули бы — пусть и свысока…
Лишь птиц неблагодарных привечают
Да провожают в вечность облака.
Смотреть на них люблю я на закате,
Когда они, огнем озарены,
Качаются, довольные, и кстати
Не ведают ни страха, ни вины.
Да перед кем же, спросите вы строго,
Терзаться им и страхом, и виной?
Не ощущают страха перед Богом,
Не чувствуют вины передо мной.
* * *
Кандидатом зачислен
Ты на скорый уход.
Приучи ж себя к мысли,
Что осталось лишь год
Или, может быть, меньше —
Месяц, два или три —
Видеть сон этот вещий.
Так смотри же, смотри
На людей и на небо,
На зверьё и на птиц,
На дыхание хлеба
И движенье ресниц
Твоих дочек и внучек
И на руки жены,
Что в продуктах пахучих
Еле-еле видны.
Масло, сахар, посуда…
Так смотри же, смотри!
Разве это не чудо?
Разве не алтари?
Есть иные, но к ним ты,
К сожаленью, не вхож.
Приобщение к нимбу
Только здесь обретешь.
* * *
Вспорхнула птица живо,
Вразброс оперена.
«О, как она красива!» —
Воскликнула жена
И проводила взглядом.
А как пришли домой,
То положила рядом
Томище пребольшой.
Искала целый вечер,
Весь перерыла том,
И старенькие плечи
Склонились над столом.
Название искала
Той птахи. В этот миг
Других уже не знала
Ни тайн и ни интриг.
Назвали ж как-то люди!
Она найти должна.
А безымянной будет —
Тогда ее вина.
Ходил я по квартире
Под шорохи страниц
В другом каком-то мире,
Где не было тех птиц,
Где не было той книги
И не было вины,
И не было интриги,
И не было жены.
* * *
Я так любил когда-то море.
Я Крым любил, я вырос там.
Как расцветал я на просторе!
Как улыбался поездам!
Я в путешествиях был мотом,
Последних не жалел монет,
Но поездам и самолетам
Предпочитал велосипед.
Теперь не сяду: позвоночник.
И Крым далек, и труден путь.
Один для отдыха источник:
Под рокот радио вздремнуть.
Но это ль главное несчастье?
На том поймать себя спешу,
Что о своей заветной страсти
В прошедшем времени пишу.
А в настоящем — мир не ведом.
Померк, погас… Где взять огня?
Нет для меня велосипеда
И нету Крыма для меня.
И волны ноги не оближут,
Но не пеняю я судьбе.
Мир справедлив. Я это вижу.
Я это знаю по себе.
