12 декабря состоялась одна из самых ожидаемых театральных премьер этого сезона — спектакль «Лавр» на сцене МХАТа им. Горького по одноименному роману Евгения Водолазкина. Что это: эксперимент, идейное высказывание или исповедь? Можно ли на языке постмодерна говорить о Боге?
Сам Евгений Водолазкин признавался, что текст его романа — текст «юродивый». Пластиковые бутылки в лесу XV века — абсурд, канцелярские фразы и сленг рядом с древнерусским языком — абсурд. Тем не менее именно эта юродивость и кажущаяся абсурдность во многом делают роман таким привлекательным. Не потеряется ли это на сцене? Удастся ли передать глубину произведения? Не сведется ли вся сложность романного действия к примитивному двухмерному пространству? Вопросы, которые не оставляли меня вплоть до финального, третьего, звонка. Вопросы, которые потеряли свою актуальность после первых пяти минут спектакля.
МХАТовский «Лавр» — это сильное заявление: театр тоже может в полный голос говорить о Боге. Постановка вслед за романом рассказывает не всегда понятную современному светскому человеку историю — историю пути к святости, но делает это очень деликатно. Вера тут — это не раздражающий лозунг или навязанная идея: авторы спектакля смогли передать теоцентричность того времени, когда Бог — не Кто-то «за кадром», а неотъемлемая и органичная часть реальности.
Роль Евгения Кананыхина, сыгравшего Арсения, далеко не проповедническая. Тем не менее актер буквально был вместе со своим героем во время родов Устины, он стоял вместе с ним на коленях у Гроба Господня в Иерусалиме, он плакал его слезами и молился его словами, наверное, поэтому так проникновенно и убедительно все-таки прозвучала на сцене театра немая проповедь, которой оказалась вся жизнь Арсения-Устина-Амвросия-Лавра.
Режиссер Эдуард Бояков и автор инсценировки Алексей Зензинов по кусочкам воссоздали многоуровневую реальность романа. Каждый театральный элемент работал на раскрытие главной мысли книги: времени нет. Прошлое и будущее сосуществуют в одной точке, которая и есть жизнь, равная моменту.
Об этом со зрителем говорили даже декорации. Смелым постмодернистским решением стала огромная сценическая конструкция, состоящая из ячеек-«сот». То она была книгой с иллюстрациями, которая попеременно показывала рисунки из древнерусских рукописей и современные кадры УЗИ. То она становилась порталом, с помощью которого герои перемещались в Псков или Иерусалим за пару секунд. Со сцены звучали молитвы в фолк-обработке, одни из важнейших декораций — неоновые крест и купола соборов. Все это — свежо, ново и одновременно тонко, деликатно, без тени глумления.
Сцена, гибридная, многоликая, органично соединяющая в себе неоновый свет и иконографию, «играла» вместе с актерами. А главными «жителями» ее «сот» были Устина (Алиса Гребенщикова), отрок Арсений (Никита Кашеваров) — герои, которые после смерти были «вознесены» с помощью лифта на «небо», — сам рассказчик (Дмитрий Певцов) и представители духовенства, одного из которых, старца Никандра, сыграл Леонид Якубович. Устина, словно застывшая в одной из таких ячеек, проживет с Арсением всю его жизнь: именно она вместе с рассказчиком продолжит историю пути своего возлюбленного, именно к ней, как к живой, до конца жизни будет обращаться Арсений и с ней будет делиться своими переживаниями. Театральная сцена визуализирует главную христианскую идею: где есть любовь, там нет смерти.
Авторы постановки оживили каждую деталь романа. Когда Христофор кадит у себя в доме-келье, мы чувствуем запах ладана, когда маленький Арсений гуляет по лугу, мы отчетливо ощущаем запах травы. (В скобках оговорюсь, что мы видим и довольно откровенные, содержащие физиологические подробности эпизоды, поэтому спектакль рассчитан прежде всего на взрослую аудиторию). На протяжении трех с половиной часов на сцене звучали гусли, лира и бас-гитара, а голос солистки, Варвары Котовой, то погружал зрителя в молитвенное состояние, то пробуждал жгучее желание танцевать на псковских улочках XV века. Музыка — одно из главных достоинств спектакля, которая на своем собственном языке говорит с залом о грехе и покаянии, о цели и смысле жизни, о любви человеческой и божественной.
Спектакль «Лавр» — это и высказывание, и эксперимент, и проповедь, и исповедь. Сделанный с большой любовью к тексту, он, как сказал сам автор романа, задействует не только все пять чувств зрительского восприятия, но еще и шестое чувство. Мхатовский «Лавр» получится по-настоящему «юродивым». А для тех, кто волнуется, что театральная сцена не может выдержать глубины и тяжести такого произведения, эта характеристика постановки станет, пожалуй, лучшим аргументом в пользу того, чтобы купить билеты.
Текст: Анастасия Спирина
Фотографии: Владимир Ештокин
