Помните анекдот? Оптимист приходит на кладбище и говорит: «Что ж, пока я вижу только плюсы».
Очень христианский, на мой взгляд, подход. Крест – видимо, по ассоциации с кладбищем – обычно считают символом смерти. Хотя на самом деле крест – символ воскресения. То есть, победы над смертью. Очевидный же плюс…
Режиссер Александр Назаров поставил в Театре сатиры спектакль «…И море» по «Старику и морю» Эрнеста Хемингуэя с Федором Добронравовым в главной и единственной роли. И в центре спектакля поставил – крест. В том смысле, что трудно удержаться от параллелей с распятием – когда герой, раскинув руки в стороны, будто подвешен на канате. Именно «будто». Так режиссер создал метафору лески, за которую старика тянет гигантская рыба. «Убегающая за борт бечева жестоко резала руки, но он заранее знал, что так случится, и старался подставить мозолистую часть руки, чтобы леса не поранила ладонь или пальцы», – пишет в своем тексте Хемингуэй. Ладонь, распятие… И вот еще: «Ай! — произнес старик слово, не имеющее смысла, скорее звук, который невольно издает человек, чувствуя, как гвоздь, пронзив его ладонь, входит в дерево». И в повести, и в спектакле это, повторюсь, метафоры. А их каждый зритель волен считывать по-своему, правда же?
Рыба тянет за леску. И старик распят. Рыбой? Своим ремеслом? Или тревожным поиском предназначения, цели?
Распятие было неизбежным для Христа, чтобы воскреснуть. Распятие было нужно герою, чтобы так же прорваться к новому – к другому взгляду на себя самого. Текст повести во всем спектакле взят чрезвычайно бережно. И рефрен разрезает пространство и превращает борьбу за рыбу в борьбу за поиск ответа на вопрос, кто такой человек. «Теперь не время думать про бейсбол. Теперь время думать только об одном. О том, для чего я родился…»
Бейсбол… Федор Добронравов играет три роли: Старика, самого Хемингуэя и… легендарного бейсболиста Джо Ди Маджио. «Неужели ты думаешь, что великий Ди Маджио держался бы за рыбу так же упорно, как ты? Да, я уверен, что он поступил бы так же…» Звезда национального американского спорта – как символ человеческого достоинства.
Вообще, в «Старике и море», как и во всем Хемингуэе, так легко прочитать именно общечеловеческое – про храбрость, мужество, испытание, силу личности, победы и поражения, преодоление себя… И не так легко прочитать тоньше и глубже – специфически христианское. Авторы спектакля как одно из возможных прочтений предлагают и такое. Ненавязчиво. И в то же время ясно.
Человек «распят» на своем личном «кресте» – получается, он побежден? Прямой цитатой из повести спектакль трижды ставит эту проблему и делает ее главной темой: «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». Трижды – не просто повторение. Старик с каждым новым витком борьбы накапливает градус размышления. Наращивает кардинальность вопросов к себе и к жизни. Так о чем будем говорить? О львах?! О бейсболе?! О рыбе?! Или все же о том, зачем я родился?
И ответ приходит. И человек с удивлением открывает для себя: «А как легко становится, когда ты побежден. Я и не знал, что это так легко…»
Правоту этих слов смутно угадает тот, кто слышал слова апостола Павла: «Господь сказал мне: сила Моя в немощи совершается». А новозаветная цитата целиком помещает «…И море» в еще более широкий контекст: «Господь сказал мне: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2 Кор. 12:09). Чем меньше во мне меня, тем больше во мне Христа. Чем больше во мне моей немощи, тем больше во мне Его силы.
Отчего так легко становится, когда ты побежден? Спектакль предлагает свой ответ: именно тогда, когда долгий мучительный путь оканчивается ничем, особо остро чувствуешь, что смысл – не в подведении итогов. А в том, что ты, человек, просто — есть.
Потому что Бог не творит рыбака или писателя. Бог творит человека.
И человека действительно «можно уничтожить, но нельзя победить». Потому что однажды две тысячи лет назад на Голгофе человек уже был уничтожен и уже победил – воскрес. А значит, ответ на вопрос, кто такой человек, — именно там, на кресте. Весьма обнадеживающее послание, сказал бы оптимист на кладбище…
Так о чем еще было говорить в спектакле? О львах? О рыбах? Или о том, для чего ты родился?
