13 августа Церковь чтит память священномученика Вениамина, митрополита Петроградского и Гдовского.
Евгений Абдуллаев (псевдоним — Сухбат Афлатуни), писатель, историк, литературный критик.
Процесс шел почти месяц.
С 10 июня по 5 июля 1922 года, в здании бывшего Дворянского собрания заседали, слушали речи, вели протоколы.
В зале с колоннами, облицованными белым мрамором, прежде устраивались балы и концерты. Здесь блистал Ференц Лист, дирижировал Антон Рубинштейн, пела Полина Виардо. Теперь здесь звучала другая музыка.
Судили «петроградских церковников»: так называли процесс в газетах. На него распространялись билеты, как на концерт: красные и синие. Красные, в партер, — для сотрудников советских учреждений. Синие, на галерку, могли приобрести частные лица.
«Билеты выдавались недолго, какие-нибудь два часа, — вспоминал один из очевидцев. — Большинство желающих не получило. 10 июня у здания, где происходил суд, стояла огромная толпа. Без билетов никого не пускали. Партер был пуст, и на хорах было тоже мало народа. Поражало множество стражи. Обвиняемые, под сильною охраною, сидели на бархатных диванах между эстрадою и царскою ложею».
Обвиняемых было 86 человек. Большей частью случайные лица, кого удалось задержать во время нескольких уличных беспорядков при изъятии церковных ценностей. Неслучайными были несколько. Митрополит Вениамин и его ближайшие помощники. Ради них и был затеян весь этот спектакль в зале с беломраморными колоннами.
За окнами зала текла жизнь. Раздавались автомобильные гудки, трезвон трамваев, гулкие порывы ветра с Невы. В зале, несмотря на голоса, покашливания, скрипы стульев, было как-то тяжело и безжизненно. Здесь готовилась смерть.
Владыка выглядел спокойным.
«Митрополит Вениамин поднимается со своего места и размеренным шагом, не спеша, опираясь одной рукой на посох, а другую приложив к груди, выходит на середину зала. На лице его нет признаков ни волнения, ни смущения».
Только улыбка. Она была на его лице почти всегда. Вот и теперь он улыбался.
Читайте также:
Не проходите мимо этих святых: что многие из нас до сих пор не поняли про новомучеников
В 1895 году, при пострижении в монахи, он, тогда еще слушатель Петербургской духовной академии Василий Казанский, был наречен Вениамином. В честь диакона Вениамина Персидского, обратившего множество персов в христианство и озлобившего тем языческие власти. Два года диакон провел в темнице. Высокопоставленные греки просили за него персидского царя. Но когда Вениамину предложили свободу в обмен на отказ от христианской проповеди, тот не согласился… Вениамину Персидскому вонзили под ногти на руках и ногах заостренные спицы, после чего казнили.
Теперь та же участь, похоже, готовилась новыми язычниками ему, Вениамину Петроградскому. Вместо заостренных спиц в ход шла клевета, предательство, злоба.
Нужна была кровь. Новой власти нужна была его кровь. Только на крови и страхе можно было построить их «светлое будущее». Под кожаными куртками, шинелями, гимнастерками сидел и тяжело дышал языческий зверь. И жаждал человеческих жертвоприношений.
Как когда-то, еще в первую русскую революцию 1905 года писал Василий Розанов: «…Иногда мне мерещится, что с той и другой стороны хочется крови, просто “хочется” и просто “крови”».
Царская кровь уже была пролита. Теперь требовалась кровь первосвященника. Расстрелять патриарха Тихона новая власть собиралась, но так и не решалась. Нужен был кто-то не менее известный, не менее авторитетный.
Читайте также:
14 фактов о жизни и борьбе патриарха Тихона
Такой фигурой и был митрополит Вениамин. Фактически второе лицо в Церкви. Любимый своею паствой пастырь. Грозный противник обновленцев, публиковавших против него доносы. Нужен был только повод.
И повод нашелся: при изъятии церковных ценностей в нескольких местах в Петрограде возникли небольшие беспорядки. Сам владыка призывал не оказывать при этом сопротивления (понимая их бесполезность). Но для власти это было не важно. Нужен был громкий процесс на «церковниками». Нужна была кровь.
Была запущена вся идеологическая машина. Статьи, памфлеты, карикатуры… На одной митрополит Вениамин был изображен поднимающим Чашу со Святыми Дарами – из которой торчал указатель: «Кровь голодающих». Над карикатурой было напечатано: «Угождают Богу».
Но что-то в этом спектакле в зале с колонами пошло не так.
«Злоумышленники» были совсем не похожи на злоумышленников. «Тут были женщины, старики и подростки, и был какой-то карлик с пронзительным голосом… была фельдшерица, обвинявшаяся в “контрреволюционной” истерике, в которую она <якобы> впала, находясь в церкви во время нашествия советской комиссии, был даже какой-то перс, чистильщик сапог, магометанин, не понимавший, как оказалось, по-русски…
Но главное — основные обвиняемые все больше вызывали в публике сочувствие. А когда общественный защитник митрополита, адвокат Яков Гурович, сказал, что власть сама своими действиями толкает Церковь на путь мученичества, в зале раздались аплодисменты. Председатель трибунала тут же сказал, что аплодисменты неуместны, и замеченные в них будут привлечены к ответственности.
Гурович устало отер лоб:
— Вы можете уничтожить митрополита, но не в силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мыслей и поступков!
Но все уже было предрешено.
— Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре — жизнь или смерть, — сказал митрополит в своем последнем слове, — но, что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение, — митрополит перекрестился, — и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за все...
Аплодисментов не было. Несколько человек перекрестилось; несколько, наклонившись и обхватив голову, тупо глядели в пол.
5 июля трибунал огласил приговор.
— Патриарх Тихон, митрополит Петроградский Вениамин и другие князья церкви, следуя директивам, идущим от международной буржуазии, вступили на путь борьбы с Советской властью…
Митрополит Вениамин и еще девять человек были приговорены к расстрелу.
Один из приговоренных, протоиерей Михаил Чельцов (расстрел для него был заменен тюремным заключением), вспоминал, что в этот момент он посмотрел на митрополита и увидел «великое спокойствие на лице у него».
«И мне стало хорошо за него, за себя и за всю Церковь».
Только защитник Гурович, не выдержав, заплакал. Митрополит обнял его и тихо говорил что-то утешительное.
Во Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК) потоком шли ходатайства и просьбы о помиловании.
«Россия прошла через жестокую и кровавую внутреннюю борьбу... — писали два известных востоковеда, академики Сергей Ольденбург и Николай Марр. – Казалось, что кончилось пролитие крови... Но вместо этого мы видим опять угрозу крови... Процесс так называемых церковников привел опять к смертным приговорам, хотя для всех ясно, что ни по каким законам никаких оснований для смертных приговоров не было».
«Прежде чем окончательно решить казнь, выслушайте голос старого шлиссельбуржца, который тоже некогда получил смертный приговор, — писал революционер-народоволец Михаил Новорусский. — ...Наше духовенство … не составляло и не составит политической силы, которая могла бы угрожать правительственной власти, если эта власть не посягает на народное верование». Новорусский призывал «сохранить жизнь» приговоренным и не делать «смертную казнь орудием для запугивания других».
«Дарование жизни осужденным не может представить собой никакой опасности для Советской власти», — писал во ВЦИК от имени «Политического Красного Креста» Михаил Винавер.
Просить за осужденных приходила к Михаилу Калинину, председателю ВЦИК, дочь Льва Толстого, Александра Львовна.
«Не помню, что я говорила Калинину. Помню, что говорила много, спазмы давили горло. Стояли мы друг против друга в приемной. Калинин хмурился и молчал.
— Вы не можете подписать смертного приговора! Не можете вы убить семь старых, совершенно неопасных вам, беззащитных людей!
— Что вы меня мучаете!? — вдруг воскликнул Калинин. — Бесполезно! Я ничего не могу сделать. Почем вы знаете, может быть, я только один и был против их расстрела! Я ничего не могу сделать!»
12 июля состоялось закрытое Совещание о возможности смягчения наказания петроградских церковников. И решение было принято.
«Всех лиц, приговоренных к высшей мере наказания, <совещание> считает вредными и опасными и при создавшейся политической конъюнктуре подлежащим совершенному устранению».
И подписи: Михаил Галкин, Самсонов, Н. Попов.
Михаил Галкин. Тот самый, который присутствовал при «разоблачении» мощей преподобного Сергия в 1919 году. Бывший священник, снявший с себя сан и ставший одним из самых активных гонителей Церкви. Однако он был слишком одиозной фигурой даже для большевиков; в середине 1920-х его изгоняют со всех высоких должностей, до конца жизни он будет профессорствовать на кафедрах марксизма-ленинизма в провинциальных вузах.
Второй, Тимофей Самсонов. В конце тридцатых был арестован, но расстрела избежал, в 1940 году был выпущен и даже назначен директором Московского протезного завода.
Третьему, Николаю Попову, повезло меньше. Карьеру сделал успешнее, дорос до члена ЦК КП(б) Украины. В 1937-м был арестован, в 1938-м расстрелян.
…13 июля дело «о питерских попах» слушали на заседании Политбюро. Троцкий поблескивал линзами очков; Каменев о чем-то переговаривался с Зиновьевым; Сталин раскуривал трубку.
Докладывал Троцкий, курировавший в Политбюро церковные вопросы. Радек что-то рисовал в блокноте, усмехаясь. Калинин коротко и немного путанно доложил о поступивших ходатайствах. Троцкий слегка поморщился.
В конце решили шестерым из десяти заменить расстрел тюремным заключением.
— А митрополит? — спросил Калинин. Ответом была тишина.
Перешли к следующим вопросам: о высылке эсэров, о письме Коминтерна и об отдыхе товарища Сталина («обязать т. Сталина три дня в неделю проводить за городом»)...
Через какое-то время половина присутствовавших на том заседании будет уничтожена. Зиновьев, Каменев и Радек расстреляны. Троцкий будет валяться в крови с пробитым черепом. Но все это произойдет позже, намного позже...
Итак, их осталось четверо.
Митрополит Вениамин. Архимандрит Сергий (Шеин). Юрисконсульт Александро-Невской лавры Иван Ковшаров. Председатель правления Общества объединённых петроградских православных приходов, профессор Юрий Новицкий.
Приговоренных поместили в камеру смертников.
Стояли светлые летние дни. Приговоренные ждали и готовились.
Как писала Александра Толстая: «Профессор, сидевший в одной камере с приговоренными к расстрелу священниками, рассказывал мне о их последних днях. Зная, что, после того как их расстреляют, некому будет похоронить их по православному обряду, священники соборовали друг друга, затем каждый из них ложился на койку, и его отпевали, как покойника».
13 августа приговор был приведен в исполнение.
Место его в сохранившихся документах не указано. Власть имела основания опасаться, что может произойти утечка, и место расстрела станет местом поклонения. Даже последние слова осужденных на суде в протоколах отсутствуют: из-за опасения, что они разойдутся в списках.
В дальнейшем власть учла уроки Петроградского суда, и больше открытых процессов над «церковниками» предпочитала не устраивать. Уничтожать их тихо, без шума, как это окончательно войдет в практику в 1930-е…
А Церковь будет прирастать новыми мучениками.
Мученичество — одна из великих тайн христианства. Мучеников почитают и в других религиях, но только в христианстве оно означает не только жертву за веру, но и подражание самому Основателю Веры, Христу. Повторение Его земного пути, страшного и великого его завершения.
Конечно, Господь не искал мученического венца, и не требовал этого от других. Только предупреждал, что к нему нужно быть готовым. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое (Мф 24:9).
И если исповедование веры во времена гонений ведет к мученичеству, его следует принять со спокойствием и радостью.
«Страдания достигли своего апогея, — писал митрополит Вениамин за несколько дней до расстрела, — но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость, и силы и дать место благодати Божией».
Что-то добавить к этим словам трудно, да и вряд ли нужно.
Разве что только это: Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.
Читайте также другие тексты Сухбата АФЛАТУНИ:
