Этот праздник был установлен еще Патриархом Тихоном и утвержден Поместным Собором 1917–1918 годов. Но праздновать его в России стало возможно только в 1990-годы. Да и Русская Православная Церковь Заграницей прославила лик новомучеников лишь в 1981 году. Но и сегодня, более тридцати лет спустя, их почитание в Церкви воспринимается далеко не однозначно. Почему? Может, потому, что из своего спокойного, благополучного настоящего мы просто не в состоянии осознать, через что совсем недавно прошла наша Церковь и для чего ей было послано это испытание?
На войне как на войне
Русская Церковь вступила на свой крестный путь мощной и полнокровной: в 1914 году в России было 1025 монастырей, 78488 церквей, часовен и молитвенных домов, 51105 священников, 15035 диаконов и 46489 церковнослужителей, 130 архиереев. 70% населения империи — 120 миллионов человек — считались православными.
Но в 1917 году большевики, взяв власть, тут же повели с Церковью войну на уничтожение. Уже 2 ноября «Декларация прав народов России» изгоняла Церковь из всех сфер гражданской и общественной жизни. А 11 декабря у нее конфисковали все учебные заведения, в одночасье лишив ее возможности готовить образованных священников и заниматься религиозно-нравственным воспитанием. 17–18 декабря были приняты декреты по брачному законодательству, по которым юридическую силу получал лишь гражданский брак, 16 января 1918 года был ликвидирован институт военных священников, 22 января опубликован декрет «О свободе совести», по которому религиозные общества лишались права владеть собственностью и прав юридического лица, 19 апреля была создана специальная «ликвидационная» комиссия при Народном комиссариате юстиции, а 10 июля первая советская конституция лишила духовенство и монашество избирательных прав. Многих прав лишались и дети духовенства (в частности, им запрещалось поступление в высшие учебные заведения). Ответственность за приходскую жизнь возлагалась на группу мирян из 20 человек («двадцатки»), чем подрывалась власть настоятеля.
В 1918–1920 годах в административном порядке было закрыто 673 монастыря из 1025 дореволюционных обителей.
Первые жертвы
Первым российским новомучеником стал в1917 году протоиерей Иоанн Кочуров, убитый большевиками после отступления отряда генерала Краснова из Царского Села только за то, что во время крестного хода попытался обратиться к народу со словами мира и утешения. А 25 января (7 февраля по новому стилю) 1918 года революционные солдаты убили в Киеве митрополита Владимира, первым из архиереев принявшего мученическую кончину при советской власти.
В гражданскую войну ЧК были уничтожены тысячи клириков и мирян. Началась травля Церкви в печати. В 1922 году состоялся первый публичный процесс над духовенством — начались расстрелы «по приговору суда». Только в 1923 году погибли 2691 священник, 1962 монаха и 3447 монахинь и послушниц.
Атеистическая литература хлынула потоком: за 15 лет после революции было издано 1700 названий антирелигиозной литературы общим тиражом 40 миллионов экземпляров.
В 1928 году Церковь была объявлена «кулацко-нэпманской агентурой», которая «мобилизует реакционные и малосознательные элементы в целях контрнаступления на мероприятия Советской власти». Намерение властей физически уничтожить носителей религиозного сознания стало очевидным. «Служители культа» вновь в массовом порядке стали подвергаться арестам, заключению, ссылкам, а иногда и расстрелу. За 1929–1933 годы было репрессировано около 40000 священно- и церковнослужителей. Как правило, сажали их «за антисоветскую агитацию» и «как социально чуждый элемент».
Не мытьем так катаньем
К началу 1935 года число зарегистрированных церковнослужителей Русской Церкви не превышало 20000 человек. Многие перешли на нелегальное положение.
И все-таки в 1937 году во время переписи населения из 98 миллионов 400 тысяч человек старше 16 лет, проживавших в Советской России, православными себя назвали 41,6 млн. человек — 42,3 % взрослого населения страны. И началась новая волна репрессий. Только в 1937 году было расстреляно 60 епископов. В массовом порядке арестовывали и рядовое духовенство. Произвол в гонениях был возведен на общегосударственный уровень.
По данным Комиссии по реабилитации Московской Патриархии, к 1941 году было репрессировано за веру 350 тысяч человек, из них 140 тысяч священнослужителей. К 1941 году в Русской Церкви было 5665 официально зарегистрированных священнослужителей, причем больше половины из них проживали на территориях, присоединенных к СССР в1939–1940 годы. Религиозная жизнь в стране внешне почти прекратилась. Но, несмотря на самые страшные в истории христианства гонения, полностью уничтожить Церковь так и не удалось. И после Великой Отечественной войны гонения на нее возобновились.
«Мы покажем последнего попа по телевизору!»
В 1945 году зазвонили колокола во вновь открытой Троице-Сергиевой лавре, а в 1964 году в городе Великий Устюг из 40 дореволюционных церквей не осталось ни одной действующей. «Церковников» теперь сажали и ссылали за «тунеядство», «антиобщественный паразитический образ жизни» и «нетрудовые доходы». Впрочем, была статья и за «нарушение законов об отделении церкви от государства», да и «антисоветскую агитацию и пропаганду» никто не отменял.
За 1961–1964 годы было осуждено по религиозным мотивам и приговорено к различным срокам заключения и ссылки 1234 человека. В 1971 году на всю огромную страну, занимавшую шестую часть суши, на регистрации состояло 6234 священника и 618 диаконов, число приходов сократилось с 13008 в 1960-м до 7338 в 1970-м. Закрылись 32 православных монастыря, а монашествующих на всю страну осталось 1200 человек.
Далекие или близкие?
Но в сознании ранней Церкви мученики вовсе не были «жертвами» кровавых репрессий со стороны безбожных гонителей: они были победителями и рождали не жалость и сострадание, а восхищение мужеством и верностью Христу.
Но так ли мы смотрим сегодня на наших новомучеников? Нам почему-то с ними как-то неловко: умом понимаем, что они заслуживают великой чести — а на практике толком не знаем, что делать с их памятью. Неудобные они какие-то. Неформатные.
А может, мы просто не можем разорвать связи с той самой «системой мироустройства», которой наши новомученики противостояли до крови — и победили ее? И их вызов слишком резок для нашего политкорректного слуха?
Чтобы мы — не формально, а всем сердцем — осознали их святость, нужно время и реальное понимание, что они молитвенно участвуют в нашей жизни. Слава Богу, святые — и особенно мученики, претерпевшие такие скорби, — умеют любить нас несравненно больше, чем мы умеем любить и чтить их. И связь — живая и сильная — у них с нами есть.
