Главный редактор
Жизнь, как известно, многогранна, и в каждом «гимне победителей» всегда есть трагическая нота. Но чем дальше мы уходим от самого события, тем глуше она звучит. Молодое поколение, похоже, вообще не воспринимает эту память боли. Так, может, она и не нужна?
Я тут в книге итальянского писателя Паоло Нори про Достоевского прочитал, что, когда он в 15-летнем возрасте открыл для себя «Преступление и наказание», это обнажило в нем самом какую-то рану — причем такую, которая не просто кровоточила, но имела лично для него важное значение. И дело тут не в том, что ему нравится, когда больно. Просто мы живем в мире, где на вопрос «как дела?» ты, предполагается, должен с механической улыбкой отвечать «всё прекрасно» и, вглядываясь в себя, старательно избегать тех уголков, где притаилась боль. Но в жизни так не бывает. В жизни боль есть — и внутри тебя, и вовне. И опыт переживания ее важен.
Поэтому Достоевский «попал» в итальянского подростка, хотя его книга была написана больше чем за сто лет и за три тысячи километров от места, где тот взял ее в руки.
У этой истории, кстати, есть продолжение. Прошло лет тридцать, и Паоло «с некоторой опаской» решил перечитать когда-то зацепившую его книгу, понимая, что, если сейчас она не произведет на него прежнего впечатления, это перечеркнет какую-то важную часть его жизни. Но оказалось, что рана по-прежнему болит. И роман Достоевского подействовал даже сильнее, чем в первый раз. Мне кажется, это важнейший опыт.
Вообще человек — это память. И культура — это память. И если ты чего-то не помнишь, значит, для тебя, в твоем опыте, этого нет. Да, у каждого человека есть опыт боли, но, если ты стер его из памяти, ты лишился чего-то важного.
Читайте также:
В чем ошибался великий инквизитор? Разбираем одну из самых сильных глав «Братьев Карамазовых»
