Сегодняшняя гостья «Строф» трудится в литературе уже давно. Правда, до последнего времени стихов она не писала. Уроженка Приволжья Ольга Клюкина пишет прозу. Читательская же известность пришла к ней сравнительно недавно, когда в 2002 году появился роман «Эсфирь», — отсылающий своим названием к одноименной ветхозаветной книге. Переложенная в художественную форму история о девочке по имени Гадасса, о наложнице, которая стала царицей и спасла свой народ от беды, захватила многих светских читателей. Откликаясь на «Эсфирь», нерелигиозные люди с удивлением говорили, что вместе с романом и его героями, — Библия словно бы вдвинулась в их повседневную жизнь. А именно об этом Ольга и мечтала: всей душой полюбив Писание, открыв его и прикоснувшись к глубинам Книги, она желала делиться своими открытиями с помощью своего ремесла.
Скоро окружающий ее мир обрел еще более устойчивые очертания, — постоянными читателями Клюкиной стали дети и подростки. Например, мои сыновья обожают повесть «Огненный меч Гедеона», и слушают ее аудиоверсию, кажется, бесконечно. А еще у Ольги есть повесть об Ионе и ките, книга об отцах-пророках «Огоньки в пустыне» и «Верный страж Мардохей». Часто переиздается составленный ею сборник христианских притч «Жил человек». Список можно длить и длить.
Однажды писательницу спросили в интервью, что она думает о Гарри Поттере, и в ответ прозвучало: «Мне немного обидно, что дети мало знают и о других чудесах на свете, без волшебной палочки — о чудесах веры».
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Она узнала: великие сокровища — рядом, надо только помочь обрести путь к ним.
Что же до поэзии, то признаюсь: Ольга Клюкина совсем не стремилась публиковать свои стихотворения в периодике — это была просьба наших «Строф». Мне захотелось поделиться с вами её новообретенным — в звуке и в ритме — изумлением перед Божьим миром с его тайнами, тревогами и красотой. Добавлю, что на этом новом пути Ольгу ободрили такие признанные поэты, как Светлана Кекова и Лариса Миллер…
Ее лирическое зернышко, верю, долетит к своему читателю.
Гравюра
То ли береза под снегом скрипит,
то ли где-то ворона каркнула.
Я сижу за столом на кухне
почти что за партой.
Рыжий кот на окне —
сегодня он медной расцветки.
Смотрит на
черно-белый мир в феврале,
или просто на ветку.
Я читаю толстую книгу
про древний народ,
как они воевали, жили…
Мой кот щурится
на золотой переплет.
И, наверное, тоже по буквам читает:
Библия.
Снова снег полосами пошел.
Кофе черный медленно стынет.
Тишина…
Только ветка качнулась.
Но кот уже спит. Ему хорошо.
Он сегодня — почти что лев
При блаженном — почти — Иерониме.
Майская песня
Я растворяюсь в птичьих трелях
день ото дня,
день ото дня
с начала марта. И в апреле.
И вот сейчас.
Их не унять: зачем бросаются, как в омут?
Ныряют в наш тенистый сад
с вершин своих?
И плеск, и гомон…
Послушай, как они кричат
для храбрости!
И от волнений,
что не дотянутся до дна
заглавных летних песнопений.
До дня — когда не надо хором.
До тишины — где только соло,
сады с новорождённым Словом,
и нет меня.
И нет меня!
Сон на 22 мая
…Мне приснилось, что я пришла в место,
которого уже нет.
И на стене написала, чтобы ты меня вспомнил,
поскорее нашёл.
Какой-то привет.
Я очень старалась, чтобы надпись была понятной,
совсем простой.
Не как на пиру Валтасара:
«Мене, мене, текел, упарсин…»
Там смысл был примерно такой:
«Ты взвешен на всех весах,
найден слишком легким, уже разделён…»
И еще слово «перес».
Что-то про персов, мидян, про всех них…
И ни слова — о нас вдвоем.
Ведь тогда решалась судьба всего Вавилона,
многих-многих тысяч людей!
А я здесь одна. Как перст.
Но ты тоже давно меня взвесил,
и нашел слишком лёгкой,
легкомысленной,
никакой, нулевой,
разделил —
и сделал ничьей.
Я знаю, все пошло со строки:
«…И неизреченную красоту лица Твоего».
Там было света кольцо,
и в нем — не Тот,
Кто открывает в тесноте простор,
и даже не папин
пронзительный взгляд,
а борода седая,
и твоё почему-то лицо.
Каких же теперь ожидать мне известий
в своей одиночке-темнице
под названием «ночь»?
… Но кто-то гладит по волосам,
щеку греет,
в глаза светит.
— Это — я. Никола Летний, если по-вашему.
Очнись, вавилонская дочь!
Сад в августе
Мой сад серебряный,
всё больше ты в цене —
в прожилках, патине и благородных пятнах —
в начале августа.
Но ведь и так понятно,
что скоро станешь ты
сусально-золотым,
и платиновым…
Ну, куда дороже?
Я — скряга-ростовщица,
Скопи-дым.
Мой августейший,
я — твой верный сторож,
сокровище-хранилища вассал.
Я по ночам не сплю,
брожу на ощупь.
Вот лист резной,
холодный, как металл.
Прикручен. Но непрочно.
* * *
Ох, душа моя, худышка
Где же бродишь ты, малышка,
беспризорница?
И суешь в свои кармашки
нитки,
перышки,
бумажки,
фантик-золотце.
Вот, глупышка-замарашка!
Оторвяга,
первоклашка,
моё горюшко…
Понаделала секретов
из осколков
и конфеток.
Нет бы — зернышко.
