«Павел Викторович обладал замечательным свойством, нужным, собственно, всякому преподавателю: я был человек, так сказать, трудно поддающийся дисциплинированию, порядку и всяким приказам и наказам, но я не мог огорчить Павла Викторовича Терентьева (курсив мой. — В. Л.)» . Это — из воспоминаний Тимофеева-Ресовского, замечательного русского ученого-генетика, Зубра (Смотри повесть Д. Гранина «Зубр»- ред). ... Его школьные годы проходили в Киевской Императорской Александровской гимназии в начале XX века, но безусловная истинность слов ученого, на мой взгляд, вполне очевидна и столетие спустя.
Для меня вообще это в каком-то смысле — формула, характеризующая педагога по призванию, в отличие от педагога по недоразумению, как классифицировал учительство главный герой повести Ю. П. Вяземского «Шут». Вся школа — если рассматривать ее внутреннее функционирование как таковое — держится на связке «учитель — ученик». И один без другого не существует. Для того, чтобы состоялись учителя, должны быть ученики; для того, чтобы появились ученики, нужны учителя. Другими словами, это всегда дорога с двусторонним движением: нельзя заставить быть учеником, как нельзя и против воли учащегося стать учителем.
Говоря про современный кризис школьного образования, мы упрекаем этот институт в самых разных «грехах», порой взаимоисключающих, — в излишней утилитарности, в недостаточной практической ориентированности и так далее, но, мне кажется, упускаем главное: содержательно этот кризис произрастает из проблем, существующих именно в связке «учитель — ученик».
Мне в жизни повезло: у меня были (и есть) настоящие учителя. Причем, не только те, кто непосредственно преподавал мне что-то в школе, в институте. Например, коллега моей мамы, учитель физики одной из школ небольшого города Кустаная, где прошло мое детство, в моем классе не преподавал никогда, но при этом стал одним из главных людей моей юности и моей жизни. Воспитание его временами было весьма жестким. Например, он мог спросить у меня, девятиклассника:
— Ты читал «Жизнь Клима Самгина»? (Книга, если кто забыл, объемом почти как «Война и мир».)
— Нет.
— Ну о чем нам тогда разговаривать?
Результатом было то, что я находил эту книгу и прочитывал ее, потому что был настолько увлечен личностью учителя, настолько не мог себе позволить его огорчить (в данном случае отсутствием с моей стороны уровня, достойного собеседника), что не прочесть книгу было просто невозможно. Не знаю, насколько универсальными являются подобные приемы, но в моем случае они дали вполне определенный результат. В том числе учебный: на первом курсе института, когда нам выдали длиннющий список книг по русской литературе (да, тогда списки еще были огромными!), что привело в ужас многих однокурсников, потому что прочесть даже половину в отведенное время было практически невозможно, я, к счастью для себя, обнаружил, что не читал всего две или три книги... Конечно, дело не в количестве прочитанных книг. И даже не просто в самих отношениях «учитель — ученик», которые ведь тоже только средство — средство к формированию мировоззрения, «воспитанию чувств», как писал Флобер; приобретению учеником определенных ценностей, интеллектуальных и духовных.
...Недавно один близкий друг задал мне вопрос: «А что ты как родитель хочешь от школы? Что она должна дать твоим детям?» Понятно, что есть общее для всех родителей желание обезопасить своих детей: отправляя их в школу, мы не хотим как минимум, чтобы с ними там что-то случилось. Иными словами, должны быть уверены в их безопасности в самом широком смысле этого слова. Вряд ли кто-то будет с этим спорить. А что помимо этого мы ждем для наших детей от школы? Чего еще желать? Подумав, я ответил тогда, что хотел бы, чтобы школа стала качественной ступенью социализации, чтобы мои дети научились общаться со сверстниками и со взрослыми. И, конечно, быть может, в первую очередь, научились ориентироваться в мире науки и в мире искусства (жить в мире религии их должны научить Церковь и семья). Мой друг на это сказал: «Ты понимаешь, что большинство родителей от школы хотят совершенно другого. И, в общем-то, одного: чтобы школа гарантировала, обеспечила их детям поступление в вуз». Безусловно, в таком желании родителей ничего плохого нет. Но, мне кажется, поступление в институт должно быть неким приложением, одним из результатов настоящего целеполагания учебы. Хотя бы такого, которое я попытался сформулировать с помощью моего друга. А значит, и цель самой школы — в чем-то более серьезном и важном, чем просто поступление в институт. (В скобках, хотя совсем не на полях проблемы, остается вопрос: если мой друг прав и большинство родителей хочет совсем иного, может ли в школе что-то всерьез измениться?)
Неправильно заданная цель — не такая безобидная вещь, как может показаться. Недавно я принимал вступительный экзамен у выпускников и, не удовлетворенный ответом одной абитуриентки, в сердцах сказал: «Ну как же вы читали этот роман?!» А она ответила: «Как читали? Да просто: готовились к ЕГЭ».
И у меня такое ощущение, что все, что бы в ребенка ни вложили до 10-го класса, затем закатывается в асфальт этим «катком» подготовки к ЕГЭ. Как минимум два последних года обучения в школе наши дети не учатся в привычном еще недавно понимании, а готовятся сдавать тесты. Конечно, эта подготовка тоже развивает определенные навыки и проч., но назвать ее полноценным учебным процессом у меня лично не получается. И это при том, что я не могу отнести себя к абсолютным противникам ЕГЭ или тестовой системы как таковой. Напротив, я считал и продолжаю считать, что из всех возможных способов проверки знаний и умений, тест — штука самая объективная. По крайней мере, всегда объективней, чем устный экзамен любого типа. Но — и это сейчас самое главное — с помощью теста проверяется вполне определенный набор этих самый знаний и умений. И этим набором никак нельзя исчерпать результаты учебного процесса, сколько бы мы ни совершенствовали сам тест (это к вопросу о том, что все проблемы ЕГЭ — в неудовлетворительности пока еще самих тестов; да не в составе тестов дело, а в сути тестовых заданий). Беда в том, что из инструмента проверки, из одного из инструментов, тест превращается чуть ли не в самоцель.
...Мир, который мне интересен, в котором я рос и хотел бы, чтобы росли мои дети, без учителей вообще непредставим. Отец, мать, священник, учитель — это очень значимые фигуры в жизни любого человека. Не встретить настоящего учителя в жизни — это почти катастрофа; это в чем-то сродни тому, как расти в семье без отца: ребенку чего-то не хватает, для него мир оказывается лишен чего-то важного.
Поэтому, как бы ни менялись условия жизни, есть значимые вещи, без которых мы не можем себя представить, независимо от того, какими телефонами мы пользуемся и есть ли у нас интернет и социальные сети. Конечно, можно жить и в мире, где нет учителей и учеников, а есть только покупатели, продавцы и эффективные менеджеры. Но мне в таком мире жить не хочется. А вам?
