Пилот: Диспетчер, диспетчер, как слышите? Сообщаю свои координаты: высота над океаном 300 метров, до суши — 500 километров, горючее на исходе! Как слышите? Что делать? Что делать?
Диспетчер: Внимание! Внимание! Повторяйте за мной: «Отче наш, иже еси на небесех...»
Это, конечно, анекдот. Но ведь все мы с вами, дорогие читатели, находимся в таком самолете! И никому не известно, когда его полет прекратится. Наверняка мы знаем только одно: полет конечен. Наша жизнь, которая началась помимо нашей воли, закончится, скорее всего, тоже без нашего желания. Поэтому два самых острых, самых страшных вопроса для нас: зачем жить и как жить? Они так тесно связаны друг с другом, что решить один без другого вряд ли возможно.Если наша жизнь — «дар напрасный, дар случайный», то варианты обращения с этим даром вполне понятны и незамысловаты.
Было бы здоровье — остальное купим! Вот девиз одного из этих вариантов. В разные времена в разнообразных формах проявляется он в культуре народов и стран, от изысканного в своей умеренности гедонизма эпикурейцев до скульптурно-технической работы над своим телом современных кинокумиров. Однако в падающем самолете не так важно, каков объем твоего бицепса или талии, и даже какова чистота твоих легких — воды смерти с одинаковым безразличием сомкнутся над головами всех. А если уж совсем начистоту, то слоган «главное — здоровье» — одна из величайших пошлостей, когда-либо произведенных на свет человеческим сознанием. И прежде чем с возмущением оспаривать это утверждение, попытайтесь представить себе планету, населенную миллиардами абсолютно здоровых людей, вся жизнь которых направлена исключительно (или прежде всего) на поддержание их здоровья. Невеселая картина, правда? Нет, я вовсе не против здоровья, только вот оно никак не может быть главным.
«Мой труд вливается в труд моей республики» — написал Маяковский о другой версии жизни как случайности. Моя, единичная жизнь сама по себе смысла не имеет. А вот если я отдаю ее на благо тех, кто придет после меня, то честь мне и хвала. Однако еще до того, как Маяковский лихо сформулировал этот старинный принцип, ему — не менее ловко — ответил Базаров: «Какое мне дело до счастья человечества, если из меня лопух будет расти?». И действительно: все мое существо мучительно цепляется за сильнейшее внутреннее ощущение, что моя, именно моя жизнь имеет ценность. И не просто какую-то временную, но непреходящую. Даже современный прагматик-материалист в глубине своей, несуществующей по его мнению души очень хочет надеяться на то, что чем-то и он «эксклюзивно» ценен...
Гармонично развитая личность — не что иное, как вариации на эти две темы: жизнь для себя и жизнь для других. Иными словами, можно ходить в «качалку» и ездить в санатории, да при этом еще и легко отличать Канта от Конта (не только по именам, но и по текстам), а также знать, что Фидий — это древнегреческий скульптор, а Полоний — не только радиоактивный элемент, но еще и персонаж шекспировского «Гамлета». В идеале — еще и приносить пользу обществу, друзьям и знакомым и проч. Короче говоря, быть дельным человеком и думать о красе как ногтей, так и мыслей. Только вот конца всех этих многочисленных событий это никак не отменяет:
И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я... всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!.. И сказал я в сердце моем, что и это — суета; потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого... мудрый умирает наравне с глупым. И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё — суета и томление духа! (Еккл. 2, 13-17).
А от такой ненависти — не один ли шаг до еще одного, последнего решения проблемы: отказаться от этого дара, самому прервать свое существование, почувствовать полную власть над своей жизнью?! Прекратить жизнь... А если — не получится? Если это и есть та самая страшная и — увы! — непоправимая ошибка? Непоправимая, так как впереди — не милый и нежно-лирический «день сурка», и не прекращение бытия, а тьма холодной и страшной вечности. Той вечности, в которой нет даже булгаковского покоя для Мастера, а есть постоянное, леденящее или обжигающее чувство ошибки, которую уже никогда не исправить...
Вот, собственно, и все основные варианты: жизнь для себя — жизнь для других — прекращение жизни. Однако, какой бы вариант мы ни выбрали, мучительные вопросы все равно останутся: для чего жить? Как жить?
Что такое смерть — конец жизни или переход в иное состояние? В другую жизнь, которая, конечно, весьма зависит от того, как я провел годы на земле, но еще больше связана с Тем, Кто положил начало любой жизни, Кто Сам есть Жизнь и Любовь. И Радость.
Все мы находимся в самолете жизни, который может быть более или менее комфортабельным, а его полет — более или менее длительным. Но всегда — конечным. И главное, что нам надо обязательно сделать, — обратиться к Тому Диспетчеру, от Которого единственно зависит окончание полета.
Успеем?
