Знакомство
— Урод!
— Нарик!
— Чумной!
От громких криков буквально звенело в ушах. К детской жестокости на улице я давно привык, но смириться и принять её так и не получилось.
До сих пор не знаю, что именно понесло меня на голоса. Любопытство? Скука? Смутное желание помочь?
В кругу подростков, к моему удивлению, стоял не ребёнок, а взрослый парень лет тридцати на вид.
Не пытаясь защищаться, он лишь зажмуривался, когда очередной ком грязи пролетал в опасной близости от его лица.
Длинные, неестественно тонкие руки, с большими мосластыми кистями безвольно висели вдоль его худого, сутулого туловища.
Тем временем пацаны, окончательно ошалев от безнаказанности, перешли к более активным действиям.
Один особо нахальный подбежал к жертве и сильно пнул ногой в бок.
Парень охнул и сделал попытку поймать обидчика, но негодяй оказался намного проворней. Парню удалось ухватить только воздух.
Болезненный вздох прервал мое оцепенение. Не думая о возможных последствиях (ведь соотношение сил было явно не в мою пользу), я бросился прямо в кучу мальчишек, нелепо размахивая руками и что-то вопя.
Пацаны явно оторопели от моего эффектного появления, расступились — и на какое-то время круг распался.
Думаю, быть бы мне битым, но мне повезло: вмешались мужички, почему-то до этого момента вполне мирно ковырявшихся под капотом видавшей виды семёрки.
Пары фраз, щедро сдобренных неформальной лексикой, и нескольких оплеух вполне хватило, чтобы шпана бросилась врассыпную.
— Эй, пацан, держался бы ты от него подальше, — неожиданно предупредил меня один из моих спасителей. — Он же урод, заразный! — Мужичок понизил голос и опасливо покосился на парня.
Я растерянно кивнул. Мой доброжелатель удовлетворённо кивнул и, явно преисполненный чувством до конца выполненного долга, вернулся к машине.
— Спасибо! А ты смелый.
От негромкого, чуть хрипловатого голоса я отчего-то вздрогнул.
— Будем знакомы: Сергей.
Я немедленно подумал, что точно так же зовут и моего папу.
— Привет! — отозвался я.
— Ты кто такой? Что-то я тебя не припомню.
Я объяснил, что живу тут недавно и во двор выхожу тоже нечасто.
Пауза затягивалась, все более превращаясь в тягостное молчание.
— Ты ко мне особо не подходи… — Сергей посмотрел на меня каким-то странным ускользающим взглядом. — Я заразный… Хотя…
Он хотел что-то сказать, но передумал. Огорчённо махнул рукой и, не прощаясь, зашагал прочь.
Недаром говорят: слухами земля полнится.
Тётя Клава, словоохотливая соседка с третьего этажа, на мой вопрос о Сергее пояснила:
— Да не чумной он, а наркоман проклятый. Знал бы ты, сколько слёз с ним мать пролила! Уж куда только его Валентина ни возила! Всё бестолку! И ведь докололся, урод проклятый! СПИДом заразился от своих же дружков, таких же наркоманов конченых. А ты, — добавила она строго, — и близко о нём не думай! Не то всё матери твоей расскажу!
Я согласно кивнул, хотя так до конца и не понял, что именно грозилась рассказать маме соседка.
Пасха
Время летело так быстро, что я едва успевал отрывать листки у календаря. Впрочем, у меня так всегда. Такое чувство, что можно не успеть жить и пропустить что-то особенно интересное…
Тяжёлый, нескончаемый пост подходил к концу. Шла последняя, Страстная неделя. Дома уже ждали в холодильнике своего часа яйца и творог, а в душе рождалась радость…
С того случая Сергея я видел всего раза два или три. Он неторопливо проходил мимо, старательно отводя в сторону глаза и делая вид, что не узнаёт меня вовсе.
Я хотел с ним заговорить, но так и не решился.
Наконец! Вот она, Пасха! Для меня это даже и не праздник, а скорее ежегодное обновление. Возможность многое начать сначала.
Выспавшись после ночной службы, идём с сестрёнкой поздравлять немногочисленных знакомых.
Тётя Клава одарила нас двумя бурыми яичками и большим куском твороженного пирога. Моя подруга Иришка и её мама угостили домашним куличом. Очень вкусно!
Через два часа все визиты были нанесены, и настала пора возвращаться домой.
У дома — маленький скверик, состоящий из небольшой, пустой пока клумбы и пары деревянных скамеечек.
На одной из них сидел Сергей. На его коленях лежала раскрытая книга, но он, задумавшись, смотрел вовсе не в неё, а куда-то поверх едва тронутых зеленоватой дымкой кустов сирени.
Анитка, моя семилетняя сестренка, неожиданно подошла к Сергею и, присев на краешек скамейки, смело дёрнула его за рукав.
— Христос воскресе! — И протянула ярко-жёлтое, похожее на солнечный зайчик яичко.
— Воистину воскресе! — Лицо Сергея тронула робкая, несколько натянутая улыбка. — Здравствуй. Ты чья такая?
Стеснительностью моя младшая сестрёнка не страдала никогда, и потому уже через пару минут Сергей знал и её имя, и сколько ей лет, и то, что её пенал бесследно сгинул в ненасытной пасти нашего шестимесячного американского бульдога по кличке Рудольф.
Сергей слушал с удовольствием, склонив голову на плечо и улыбаясь не сколько наивной болтовне, сколько своим мыслям.
— А хочешь, я тебе змея сделаю?
— Нет, я змей не люблю. Мне больше кошки нравятся.
— Нет, не такого. Летающего!
— А разве такие бывают?
— Завтра приходите сюда же — увидишь…
Сергей ушёл, и я, наконец, спросил Аниту, зачем она подошла к нему.
— Мне его жалко стало. Ведь никто не должен быть один. И он, наверное, не виноват, что болен.
Я не стал разубеждать сестренку. Я не знал, как ей в таком нежном возрасте объяснить, что такое наркомания, СПИД, наркотики…Как сделать так, чтобы она поняла: в своей беде Сергей виноват только сам.
Тётя Клава
Тётя Клава — местный старожил. Знает всех и всё. От её пристального внимания скрыться практически невозможно. Кто женился, кто крестился, кто пьёт, кто ворует... Иногда мне кажется, что и про меня всеведущая старушка знает больше меня самого.
Правда, тётя Клава частенько приходила к нам в гости и нередко присматривала за моей младшей сестричкой, особенно когда мама работала допоздна.
В тот день она словно поджидала нас у подъезда и едва завидев, махнула рукой, явно приглашая подойти.
— На-ка яблочко покушай, — протянула она сестрёнке большое красное яблоко. — Ступай на качельках покачайся пока.
Я было двинулся следом, однако старушка решительно придержала меня за рукав куртки.
— А ты, милок, садись, — похлопала тётя Клава сухонькой ладошкой по скамеечке. — Ты чего это возле Серёжки чумного крутишься!? Не компания он тебе. Слыхал, небось, про наркоманов? Так вот, послушай тех, кто его знает! До добра эта ваша дружба не доведёт. Чумной он, заразный. Да и ты, видать, дурак, коль водишься с такими! Вот я матери-то скажу! — пригрозила тётя Клава, сердито сверкая толстыми линзами очков.
— А чего он, нормальным не был? — возразил я.
— Почему не был? Был, конечно. Неплохой мальчишка был. Уважительный, спокойный… Отец у него погиб. Давно, правда, это было. Серёжка в школе учился, то ли в третьем, то ли в четвёртом классе — уж не припомню точно. Тяжело им пришлось. Валька-то одна осталась. Серёжка маленький, а сестрёнка Маришка и того меньше. На руках гулит… Денег, понятное дело, стало не хватать. Вот и пришлось Валентине Серёжку в продлёнку на весь день, малую в ясли… Так и упустила парнишку. А всё работа проклятая!
Змей
Змей у Сереги вышел что надо! Не хуже китайского из магазина игрушек. Яркий, с забавной, смеющейся рожицей и конечно с длинным, пестрым хвостом!
Итка была в восторге! Вся местная малышня с визгом носилась вслед за ней, с восторгом наблюдая, как в голубой вышине смело развевается ярко-оранжевой лентой летающий змей.
Сергей, наблюдая за детьми, снова улыбался знакомой мне грустной улыбкой.
— Как с тобой такое случилось? — Наконец решился я на давно, мучивший меня вопрос.
Сергей вздохнул.
— А тебе на что знать?
Его глаза, настороженно прищуренные, смотрели с вызовом.
Я поспешил успокоить Сергея, как сумел, и решился сказать правду.
— Я хочу стать журналистом, понимаешь? Самым настоящим. Я люблю писать правду о людях, с которыми познакомился. Невыдуманные истории… даже если они не всегда хорошо кончаются… Я много слышал про наркоманию, про СПИД, но сам никогда этого не видел. Если ты не против, я бы хотел написать о тебе. Если хочешь, я не буду упоминать никаких подробностей, изменю твое имя…
Сергей ненадолго задумался, нервно теребя молнию на куртке. Я уже было решил, что разговора между нами не получится, как он вдруг неожиданно согласился.
— Ладно, валяй, но только уговор: все, что намараешь, дашь мне прочитать.
— Конечно!
Я очень обрадовался и приготовился слушать, стараясь не упустить ни одной, пусть даже самой маленькой, незначительной на первый взгляд мелочи.
— Знаешь, — без особой радости заговорил он, — сначала у меня всё было обыкновенно. Как и у всех… Потом, когда мне исполнилось шестнадцать, появились те, кого я по дури посчитал друзьями. Знаешь, как оно бывает? На слабо? На скуку и любопытство. Мне тогда казалось, что пиво и сигареты — это типа круто, это как у взрослых. А всякие там нудные лекции, что это вредно, были по барабану.
Но все равно скукота. День за днем. Ничего нового. Разговоры ни о чём… Потом уже и пьянки стали не по кайфу. Просто упивался до чертиков. А потом один парень из нашей компании… короче, он-то и предложил первый раз…
— Страшно было?
— Тогда нет. У меня ж мозги не работали. Вечный сушняк! По барабану все. Это сейчас страшно, когда понял, чего бояться стоило! Да и слабаком казаться не хотелось…
— А как… как это было? — мне и вправду стало интересно.
— Да как-как… — усмехнулся он. — У меня так тряслись тогда руки, что с трудом освободил шприц от упаковки… Сперва больно было, а потом… потом как-то странно. Комната исчезла, я уже ничего не видел и не слышал, что там было. Меня тогда вообще унесло реально! Я был уверен, что все на самом деле происходило... ну, из того, что мне глючилось тогда. Мне казалось, что у меня все есть, что весь мир — мой, что я круче всех…
А потом проснулся, и уже было не по кайфу. Тело ломило, голова гудела. Тошнило дико, трясло… знаешь, мелко так, и не прекращалось. Даже после большой пьянки не бывает так погано.
Мне до вечера было хреново. Маме я сказал, что простудился. Забился в свою комнату под одеяло и наивно дал себе честное слово, что больше никогда... Прикинь, дома никто вообще не понял, что я под кайфом. Мать на работе зашивалась…
А вечером в квартиру позвонили, тот же друг… И снова подвал… Я, честно, пытался сопротивляться, но вяло как-то. Доза, пробуждение…Дни стали одинаковыми. Меня постоянно мучила жажда, как мультяшного вампира. В голове одна мыслишка: где взять на очередную дозу?
Денег не хватало. Я начал тащить из дома все, что хоть за копейку можно было сбыть в ломбард или случайным прохожим. В конце концов, там оказались даже мамины единственные сережки…
Мне в зеркало смотреть сперва страшно было, а потом и противно. Нормальные пацаны шарахались от меня. А тем более девчонки. Даже соседи со мной здороваться перестали, от меня не только детей оттаскивали, но и собак… Я стал изгоем. Только мне это тогда было по барабану — кроме дозы, мне все было по фигу. Что самое смешное, мать узнала обо всем последней. Когда я начал ненавидеть не только себя и весь мир, но и ее. Начал уже поднимать на нее руку.
Пропасть
Я слушал Сергея одновременно и со страхом, и с жалостью. То, что он рассказал дальше, не укладывалось в моей голове.
…Однажды с ним случилась новая беда…в соседнем с ним доме жила девушка. Она была настоящая королева. Стройная, светловолосая с голубыми глазами и удивительно летящей стремительной пластикой движения. На Сергея она не смотрела… Точнее, смотрела как на кучу мусора, на которую принято обращать внимание лишь для того, чтобы случайно не наступить.
Он тогда как обычно метался по городу в надежде хоть как-то ширнуться и забыться… Но деньги не находились… И тут она. Сергей сам не знаю, как посмел, но тоненькая золотая цепочка не ее шее проткнула его истерзанный мозг не хуже гвоздя.
Он сорвал цепочку…
Так Сергей стал не только вором, но и грабителем.
И не успел даже донести мою добычу до ломбарда, как попался. Суд не был долгим, через несколько месяцев он уже ехал в соседнюю Мордовию отбывать срок. Там его не только заставляли делать табуретки, но и принудительно лечили от наркомании. Правда, всё лечение сводилось лишь к регулярному приему аскорбинки и аспирина.
— Я тогда хотел только одного, – мрачно вспоминал Сергей, — сдохнуть поскорее! Чтоб избавиться от всех и всего. От боли, от маминых причитаний в письмах, на которые я не отвечал.
Два года просто пронеслись.
Выйдя, он снова сорвался! Героин и не думал отпускать.
Мать, измученная его состоянием, возила сына из одной больницы в другую, но тот либо сбегал, либо, отлежав положенное, снова уходил в героиновый дурман.
— Однажды мне приснился странный сон, — продолжал Сергей. — Я раскинул руки, несусь в пропасть, а там на дне горит огромный костер. Вдруг меня что-то тормознуло. Словно кто-то подхватил и тащит вверх… Решительно так...
Я проснулся… Сам не знаю, почему и как, но тогда я в первый раз стал молиться… Понятное дело ни одной молитвы я не знал, Бог для меня был чем-то вроде привычной поговорки.
«Боже, — сказал я тогда, — если Ты действительно существуешь — докажи! Сделай то, что бы я ощутил Твою силу! Или тебе слабо?!».
Знаешь, я теперь понимаю, не стоило искушать судьбу! Через пару месяцев, после очередного передоза, я попал в больницу. Там я узнал, что у меня СПИД….
Край
— А дальше?
— Что дальше устало? — переспросил Сергей и прикрыл глаза. — А дальше ничего.
— Так не бывает.
— Бывает. Встаешь утром — и чувство такое что и не ложился вовсе. Выглянешь в окно — и самому странно и дико, что там продолжается жизнь. Просто продолжается, и всё. И там за стеклом кто-то влюбляется, мирится, ссорится… Кто-то — но только не ты сам. Потому что тебя нет! Ты не существуешь. Ты мертв.
— Страшно было?
— Не знаю… Наверное, страшно… И мать….Знаешь, я как будто впервые ее увидел тогда. Увидел и ужаснулся, не узнал… Представляешь, собственную мать не узнал! Я и не замечал, как она поблекла. Под глазами тени, в губах складки, морщины... Она словно лет на двадцать постарела.
И тогда я решился. Сейчас, конечно это не самое приятное воспоминание. Но тогда мне это казалось единственным выходом. Я даже обрадовался: какого черта я так долго мучился, ведь все в моих руках! Миг — и все! Избавление!
Я едва дождался, когда мать куда-то вышла. Задернул шторы, вышел на балкон. От нетерпения аж дрожал весь. Сорвал веревку, на которой мать обычно белье сушила.
Когда петля царапнула мне шею — я ощутил что-то похожее на счастье! Сейчас это кончится! Не будет ни боли, ни жажды! Все! Я свободен!
В мозгах помутилось, я не услышал ни треска выбиваемого стекла, ни криков…
Очнулся я в машине скорой помощи… Было больно, дышать было трудно… от руки тянулась куда-то вверх трубочка капельницы. Я тогда смотрел на нее и вдруг подумал, что кроме этой тоненькой трубочки меня ничто больше с жизнью не связывает. Ты не представляешь всю мою досаду и бешенство, когда я понял, что и в этот раз лоханулся. Не вышло… Захотелось рвануть эту трубку, вцепиться хоть зубами в эту сволочную иглу, а может, и в собственное горло!
А потом я вдруг увидел молодое женское лицо.
Женщина что-то сказала, но я не расслышал и не понял, только смотрел, как шевелятся ее губы. Такие, знаешь, узкие, подведенные коричневым карандашом...
— Парень! — наконец разобрал я. — Не смей, слышишь, не смей! Дыши! Не закрывай глаза!
Она надо мною еще ниже склонилась, и я почувствовал, как к щеке прикоснулось то-то теплое. Что-то маленькое, типа золотой звездочки. И знаешь, у меня такое странное чувство было, что эта звездочка меня через какой-то липкий туман тащит, не дает туда провалиться. А еще казалось, будто это все не со мной происходит, будто я со сторону гляжу и слышу, как сирена воет... и звездочку эту рассмотреть хочется, а не выходит.
А потом туман этот стал потихоньку рассеиваться.
И тогда я понял, что звездочка — это на самом деле просто нательный крестик. Той женщины, фельдшера скорой помощи…
Первый шаг
— Через неделю я вернулся домой. — Сергей облизнул пересохшие губы. — Вернулся с твердым намерением жить дальше. Вопреки всему! Как ни смешно сейчас говорить, просто жить для меня оказалось самым непонятным. Это, как бы тебе объяснить… ну, как ребенок маленький, который только учится ходить… Я и в церковь тогда ходить стал.
— А как ты туда пришел? — не выдержав пожирающего меня любопытства, спросил я…
— Ногами… Однажды слонялся по городу. Очень старался не свернуть к точке… ну, в смысле, где можно достать… Тогда я почти три недели жил без дозы. Хотя нет, жил — это ничего не сказать! Скорее, существовал. Сам не знаю, как попал в храм. Была служба. Людей стояло не много. И я встал у самой двери, старался не привлекать к себе внимания. Больше всего мне понравилось пение. Негромкое такое, печальное. Красивое, в общем. Певиц я не видел, и мне показалось, что это вроде как даже не люди поют…
Не поверишь, мне стало словно легче. Как-то успокоился, и хорошо так стало… как в раннем детстве, когда у мамы на коленях сидишь, а они теплые…
Я стал ходить туда почти каждый день. Слов не понимал, да и не пытался понять. Просто стоял и наслаждался передышкой… Хотя уколоться все же тянуло. Но уже не так сильно.
Так продолжалось много дней. А потом ко мне подошел батюшка. Он ничего не спрашивал и ни в чем не обвинял… Я сам не понимаю, как я ему все рассказал. Я говорил, наверное, очень долго. Хотел только одного — выговориться. Словно это могло освободить меня!
— Значит, теперь ты воцерковлен?
— Нет, конечно. Я даже не считаю себя православным. Просто я понял, что мне есть зачем жить. Что надо найти какой-то смысл. Я стал искать, и не только в православии. Православие… оно, понимаешь, меня слегка пугает. Обряды строгие, постов куча, и на службе долго стоять… Да и в церкви мне стало не совсем уютно… Старухи меня вообще добивали! Так не стой! Туда не смотри! Я вообще-то буддизмом стал интересоваться.
— И как успехи? — поинтересовался я.
— Да тоже никак. Прошло и это. Правда, оттуда много чего полезного вынес. Например, технику дыхания. Помогает, реально. Меня часто скручивает… Ну и мысль о том, что я даже после того, как крякнусь, еще поживу, тоже тонизирует.
— Я где-то слышал, — мне хотелось показать свою начитанность, — что люди воплощаются не обязательно в человека… А могут и собакой, например, или свиньей переродиться… Так что человека еще заслужить придется. Не боишься свинкой стать?
— А что в свинье плохого? И вообще, где ты видел, чтоб свинья сидела на героине? Так что буддизм — это вовсе не плохо. Как считаешь?
Я поднапряг память и, порывшись в своих скудных представлениях об этом вопросе, выдал:
— Буддизм — религия эгоиста. Полная нирвана лично для себя, и только… А Православие — это прежде всего любовь. Ведь Бог это и есть любовь…
— Ну, я спорить не стану, — Сергей усмехнулся.— Тебе виднее… Так, что считай, что я в поиске смысла жизни.
Выздоровление
— Ну а теперь ты завязал?
— Соскочить с героина почти невозможно, — с сожалением ответил он. — Тот, кто это говорит — тому не верь, это полная лажа и бредятина! Я наркоман и помру им. Просто вопрос, сколько я выдержу без дури? Кто-то год, кто-то два… Кому-то везет, и он держится дольше… Но и он не перестает быть наркоманом. В общем, можешь так и написать. Правда, мне повезло, я смог устроиться на работу.
Однако мне приходиться жить с этим. Ты же видел, как люди относятся к таким, как я. И ничто этого не изменит.
Я хотел сказать Сергею, что покаяние творит порой настоящие чудеса. Что Бог велик и милосерден и Его сила часто совершается в немощи людей. В их слабости и природной склонности к греху… Но не стал. Во-первых, потому, что и сам не разбирался в таких глубинных вопросах. А во-вторых, потому, что это было бы нечестно.
* * *
Сергей ушел, а я еще долго сидел на узкой, мокрой от недавнего дождя лавочке и думал. О чем? Не знаю даже, скорее всего, о чуде.
Ведь чудеса рядом — их просто надо уметь увидеть.
