Монахиня из разведки

Командовал 16-й армией Константин Константинович Рокоссовский, удивительный человек и уже знаменитый полководец. Это его армия выстояла в боях за Москву. А до того, в 1937 году, он был арестован и до начала войны находился в заключении.

Тогда его жену убеждали отречься от мужа, как от «врага народа», пугали последствиями для нее и их дочери. Но она, одна из немногих, отказалась сделать это. И Рокоссовский потом при каждом удобном случае говорил, что ее подвига он никогда в жизни не забудет. После освобождения Рокоссовского сразу направили на Западный фронт.

Узнав, что попала к известному военачальнику, я была просто счастлива. Он произвел на меня самое хорошее впечатление. И хотя я уже была наслышана о его достоинствах, личное знакомство лишь усилило мое восхищение им.

Навсегда я запомнила этого удивительного человека. Он часто повторял:

— Мне лишних жертв не нужно, — и не приветствовал, когда бросались на амбразуры или заваливали врагов трупами.

Жуков очень высоко его ставил. Не только женщины, но и мужчины никогда грубого слова от Рокоссовского не слышали. Константин Константинович был очень деликатным человеком, отличавшимся редкой нравственной чистотой. Он ценил своих подчиненных: это была слаженная дружная команда, следовавшая за своим маршалом при его служебных перемещениях. Он часто повторял:

— Многие люди, особенно занявшие высокие посты, стараются добиться, чтобы их слушались, в основном за счет возбуждения страха в подчиненных. Вот боится меня человек, значит, будет делать все, что надо. А я хочу, чтобы меня любили и делали все, что нужно, боясь меня огорчить. Понимаете? Это другое.

Он был удивительно вежлив, меня поразило, что он говорил «вы» даже мне, двадцатилетней девчонке...

Главной задачей разведчиков в это время было получение сведений от партизанских отрядов. Партизаны жили своей обособленной, скрытной жизнью, выходили только на вылазки и подрывы. Они владели очень важной информацией, знали все о составе и расположении немецких войск. Фашисты считали их незаконными противниками и, обнаружив, расстреливали на месте.

Разведчики должны были связываться с партизанами и получать от них свежие данные о поступлении и местоположении частей, смене техники.

Отправляясь в разведку, я от своих выходила в военной форме, будто направлялась в штаб, чтобы как можно меньше людей знали о моем задании. Затем в определенном месте переодевалась в крестьянскую одежду. В занятых немцами селениях у партизан были свои люди, у которых мы и останавливались. В случае вопросов те отвечали, что это пришла в гости племянница или внучка.

У деревни оказывались, как правило, на рассвете, когда еще не выгнали коров. Существовали условные знаки, по которым мы определяли, есть для нас опасность быть схваченными или нет. Немцы были очень подозрительными, и если бы увидели, как ранним утром человек выходит из лесу и направляется прямиком к какой-то избе, сразу бы насторожились.

В деревнях я иногда говорила немцам, что по рождению немка. Иногда это был хороший предлог завязать разговор: я спрашивала, как можно уехать в Германию, и объясняла, что у меня есть на это право, так как там живут мои родственники. Один раз немцы позвали меня к себе и говорят, чтобы завтра я пришла к нам работать, — им срочно понадобился кто-то знающий и немецкий, и русский языки. Я пообещала, а ночью поскорее оттуда удрала. Потом хозяин дома рассказывал, что немцы меня искали, а он ответил, что я испугалась и ушла обратно в свою деревню.

Собранные сведения следовало запомнить — и не дай Бог перепутать эти строгие военные сводки! — или где-то записать, что было уже рискованно. Эти данные были чрезвычайно важны: мы победили на Курской дуге во многом потому, что прекрасно знали, где в основном сосредоточены немецких войск, сколько и какой техники прибыло, какие потери понес противник.

Однажды с заданием я не справилась. Дело было так. Наши штабные палатки стояли в лесу, и я, привыкшая рано вставать, могла немного побродить до начала работы по лесу. Там я и встретилась с Рокоссовским, который тоже любил ранние прогулки. Я остановилась, не зная, как вести себя. А он подошел, поздоровался, не ожидая от растерявшейся девчушки уставного приветствия, и сказал, что скоро мне предстоит серьезное задание. Я ответила с заметной радостью, искренне и горячо обещая все исполнить. Он внимательно посмотрел на меня и ответил коротко:

— Я надеюсь.

Через день мне было приказано отправиться по известному маршруту в занятую немцами деревню Игнатьево. Там, на краю села, стояла изба, где жила семья помогавшего нам крестьянина. Он был связан с партизанами и вызвался передавать нам полученные от них сведения. Но наш разведчик, посланный к нему на предыдущей неделе, не вернулся, и теперь предстояло «продублировать» его задание. Мне были сообщены все необходимые данные и условные знаки, предупреждающие об опасности.

Мы с проводником отправились в путь под вечер. Шли долго, я старалась запоминать дорогу, хотя в условленное время на обратном пути меня должны были встретить. Заодно вспоминала и указания: «Осторожность, внимание к каждой мелочи, холодный рассудок». На случай встречи с немцами была выучена легенда.

Перед операцией я переоделась, взяла маленький, но очень сильный бинокль — и никакого оружия. К видневшейся вдали избе мне предстояло идти уже без сопровождения, оставаясь один на один с возможными опасностями. Когда подошла к краю леса, было еще совсем темно, и я решила дождаться рассвета, чтобы разглядеть условный знак — прислоненные к сараю грабли, зубьями обязательно внутрь. Зубья наружу означали опасность.

Заснуть я, конечно, не смогла, и с первыми лучами солнца выглянула из своего укрытия. Я знала, что немцев в деревне мало и расположились они на другом краю селения. Партизаны их не тревожили, и это облегчало ситуацию.

Я увидела сарай и прислоненные к нему в «безопасном» положении грабли. Почти успокоившись, уже собралась выходить из укрытия, как вдруг краем глаза уловила движение у сарая. Молодая женщина быстро подошла к граблям и повернула их зубьями наружу — опасность! Затем быстро ушла, а я была в смятении. Что изменилось, если никто не входил в дом за это время? И тут произошло уже совершенно необъяснимое. Из избы вышел пожилой человек, по описаниям — хозяин дома, и вернул грабли в положение «безопасно». Я совсем растерялась: чему верить?

А время шло, скоро уже вся деревня должна была проснуться. Решение родилось помимо моей воли, где-то внутри меня. Предупреждение об опасности не могло исходить от предателя. Ожидаемого посланника явно хотели предупредить, спасти от чего-то непонятного, но страшного. Надо было уходить, и немедленно...

Возвращалась, тем не менее, я в ужасном состоянии, как на плаху: что меня ждет за невыполнение задания? Передо мной в эту деревню уже ходил разведчик и не вернулся. Тогда решили послать девушку — очень нужны были сведения. Иду я к своим с опущенной головой. И вдруг от палатки, где жили наши разведчики, бегут мне навстречу несколько человек, меня обнимают, целуют, плачут. Только к концу дня добралась я до своих. И тут меня с радостными криками окружили сослуживцы. Меня тискали и целовали, а в промежутках рассказали, что женщина, перевернувшая грабли, была снохой того человека, который контактировал с партизанами.

Ее муж был в армии, и немцы, прознав про это, стали заставлять их сотрудничать с ними, грозя расстрелом. Немцам уже было известно, что кто-то придет на встречу, и они ждали в засаде. Когда партизаны узнали об этом, они послали девочку предупредить меня об опасности, но мы с ней разминулись. Все думали, что я погибла, и не ожидали увидеть меня живой.

Спасена я была поистине чудом, в День моего ангела — 8 сентября 1942 года.

Рокоссовский вызвал меня к себе, поднялся навстречу, с особенной своей застенчивой улыбкой, протянул руки, в которых утонули мои ладошки, и сказал:

— А вы, оказывается, еще и умница! Чем же вас наградить?

Осмелев, я выпалила:

— Разрешите до конца войны служить с вами!

Он рассмеялся:

— Почему же только до конца войны, можно и дальше... — Потом спросил уже серьезно: — Хотите повидать родных?

— Да-да! — отреагировала я мгновенно. — Недавно у моей сестры кто-то народился, а я даже не знаю кто.

— Вот и собирайтесь: завтра в Москву идет машина.

 

 

 

0
0
Сохранить
Поделиться: