Есть скептики, которые говорят: «Вы, христиане, верите просто потому, что так захотели. А значит, точно так же можете поверить во все что угодно, даже в другую религию. Потому что нет у мыслящего человека обоснований для веры».
И на первый взгляд, все здесь кажется логичным: раз не можете привести объективные доказательства истинности своей веры, то какая разница, во что верить и верить ли вообще? Но проблема в том, что логика эта, при всей ее теоретической привлекательности, строится на основании, которое практика даже нашей вполне себе земной жизни ставит под вопрос — если не полностью опровергает.
Мне очень нравится знаменитый ответ старца Зосимы «маловерной даме» в «Братьях Карамазовых». Он говорит: «Доказать тут нельзя ничего, убедиться же возможно». Какая точная мысль за этими словами: убежденность в истине находится вне сферы рационально доказуемого. А скептик не понимает, как можно развести доказательство и убедительность, хотя в жизни это происходит на каждом шагу.
Ну как доказать, что человек, которого вы любите, достоин любви? Особенно если ваш оппонент видит в вашем избраннике, к примеру, гнев, уродство, жадность, а для вас это лучший человек на земле. Как же это доказать?
Никак. А вот убедить можно, как говорит Зосима, «опытом деятельной любви».
Действительно, научный и религиозный поиски различаются: научный поиск предполагает проникновение, описание, изучение, расчленение существующей вне тебя реальности и объяснение ее, а религиозный — исходит из изменения себя, из подбора иной оптики, когда, меняя себя, начинаешь видеть мир по-другому. То есть мир не становится другим, это ты меняешься и тем самым разрешаешь те вопросы, которые вчера тебе казались неразрешимыми.
Я думаю, старец Зосима не меньше Ивана Карамазова был поражен в самое сердце рассказом о том, как помещик приказал затравить ребенка псами. Но Иван Карамазов говорит о слезинке ребенка как о вызове Богу, и до конца жизни будет ломать над этим голову и твердить: мол, «слишком дорого оценили гармонию», и потому входной билет он Богу «почтительнейше возвращает». А у старца Зосимы совсем другой ответ. Он просто живет по-другому и, изменяя себя, преображает мир вокруг и меняет жизнь Алеши, Мити, которого, поклонившись ему, фактически уберег от отцеубийства, и многих других. Пока Иван разбирается с высокими материями и пытается разрешить неразрешимые проклятые вопросы, Зосима снимает эти вопросы и для себя, и для других. Вспоминается концовка стихотворения «Теодицея» Тимура Кибирова. Когда Иван Карамазов умирает и начинает даже у райских врат предъявлять претензии Богу, вдруг раздается голос Магдалины:
И тогда Магдалина, не в силах терпеть, Заорала: “Ты что, совсем очумел?! Ты с кем говоришь-то?! Да как ты смел?! Как же можно так не понять ничего?! Да взгляни, белоручка, на руки Его!” И долго её усмирить не мог Распятый за Ваню Бог.
И все же нередко, если те самые скептики, даже когда мы в горячих дискуссиях объясняем им все ошибки в их теоретических по- строениях, все же остаются при своем, то тут уже вопрос к нам. Насколько не слова наши и уверенность в собственной правоте, а тот самый «опыт деятельной любви» способен показать окружающим убедительность нашей веры?
