Как в реальности почувствовать присутствие Бога: рассказываем об учении древних сирийских мистиков

— Максим, слово «мистики» может ввести в заблуждение: мол, речь идет о каких-то древних магах. Кем на самом деле были люди, которых мы называем восточносирийскими мистиками, какое отношение они имеют к Церкви, где и когда конкретно жили?

— В VII–VIIIвеках произошло невиданное во всей истории христианства (если только не сравнивать с первыми его веками) явление — мистическое возрождение, масштабное движение людей, которые заявили не только о своем уходе из мира, но и о предвечной, постоянной, ничем не нарушаемой любви Бога ко всем людям этого мира. Это произошло в Церкви Востока (иногда ее называют Сиро-персидской церковью», а сейчас это Ассирийская церковь Востока), историческая территория которой — нынешние Ирак, Иран, юго-восточная Турция, а сфера ее влияния простиралась до Афганистана, Индии, Средней Азии и Китая. Это явление оказало огромное влияние на весь христианский мир. И Григорий Палама, одна их ключевых фигур в истории православного богословия, находился под сильным влиянием мистика Исаака Сирина.

Чем маг отличается от мистика? Магия имеет дело с закономерностями (пусть и специфически понимаемыми), она пытается оказать влияние на действительность, используя те или иные законы. Мистик открывается действительности Божественной, он не пытается перегнуть ее своей волей, он открыт тому опыту, который ему дается Богом. Его цель — подготовить себя для встречи с Всевышним.

Мистики — это люди, которые попытались принять Евангелие во всей полноте. Христос сказал: «Я с вами все дни до скончания века». Что это — метафора или реальность? Можно ли реально ощущать, что Христос действительно присутствует в общине? И нашлись люди, которые сказали: «Да. Мы это пережили». Правда, ценой этого опыта для них был уход в пустыню, отречение от всего. Но они получили что хотели! Свой опыт они описывают как счастье, как радость, переживая которую, они могли сказать: «Да. Это стоило того, чтобы все оставить». Библия для мистиков — тот трамплин, с которого они ныряли в бездну того опыта, когда прекращаются мысли и порывы, и человек вступает в новую фазу сознания: он чувствует Того, Кто стоит за страницами Библии. И в этом смысле их эксперимент достоин нашего внимания.

— Еще в XIX веке такие авторитетные авторы, как святитель Игнатий (Брянчанинов), советовали, когда невозможно пообщаться с людьми высокой духовной жизни, обращаться к наследию святых отцов. Но зачем нам, мирянам XXI века, читать именно восточносирийских мистиков VII–VIII веков?

— У них есть одна важная особенность, благодаря которой они нам особенно интересны: эти люди предельно подробно описали свой личный опыт богообщения. А вот византийские отцы о нем часто умалчивали или писали намеками, туманно, как преподобный Иоанн Лествичник на 29-й ступени своей «Лествицы духовного восхождения».

Среди византийских авторов, пожалуй, только преподобный Симеон Новый Богослов может сравниться с сирийскими мистиками по детальности описания своего духовного опыта. А из более близких к нам мне, в первую очередь, вспоминается преподобный Силуан Афонский, о котором мы знаем благодаря книге схиархимандрита Софрония (Сахарова).

В восточносирийской же традиции мы имеем целую плеяду подобных авторов, бывших современниками или почти современниками. Меня, например, восхищает тот факт, что преподобный Исаак Сирин, его «земляк» Дадишо Катарский и Симеон д-Тайбуте жили примерно в одно время и были связаны с одним и тем же монастырем — обителью Раббана Шабура. Это юго-запад современного Ирана, регион под названием Хузестан. Все эти авторы творили в конце VII — начале VIII вв. Каждый из них оставил после себя тексты, читавшиеся и переписывавшиеся в Церкви Востока и за ее пределами. И это только один из многих монастырей, разделявших ценности восточносирийской мистической традиции. Спустя примерно полвека мы видим, как Иосиф Хаззайя, мистик, живший на севере Месопотамии, примерно за 900 километров от монастыря Раббана Шабура, неоднократно цитирует тексты Исаака Сирина и Симеона д-Тайбуте (а Исаака Сирина он называет «славным во святых»). Столь стремительное распространение текстов было возможно благодаря тому, что интерес к мистическим идеям поддерживался во многих монастырях. А сам Иосиф Хаззайя, в свою очередь, был настоятелем двух монастырей. Он оставил громадное письменное наследие, распространявшееся столь же стремительно, и мы знаем о его учениках и учениках учеников.

Зачем нам, мирянам, их наследие? Для меня они как минимум показывают те возможности человека, которые были даны ему Богом. «О человек! насколько ты презрен и ничтожен, и насколько велико сокровище, спрятанное внутри тебя! Сокровище, ради которого ты почтён и ви́дения которого ангелы вожделеют во всякое время», — восклицает Иосиф Хаззайя. Что это за сокровище, данное каждому человеку, как о нем узнать? По крайней мере, в этом сирийские мистики мо­­­­гут мне помочь, даже если я и не могу следовать за ними. Они показывают планку, на которую способен человек. И эта планка не вызывает разочарования в себе и подавленности, как порой бывает при чтении о чужих (часто приукрашенных) успехах в соцсетях, а вдохновляет на то, чтобы жить.

— Но все-таки это монашеская литература, от ее авторов ждешь описания каких-то особых духовных состояний. А тут вдруг преподобный Исаак Сирин заявляет, что молитва — это всякая беседа, совершаемая втайне, всякое размышление о духовном. Выходит, формат, выражаясь современным языком, может быть каким угодно?

— Так это ведь здорово: описаний духовных состояний мы в самом деле имеем множество, но восточносирийские мистики не ограничиваются этим и подробно говорят о шагах и в начале, и в середине этого пути. Так, Исаак Сирин, говоря о молитве и о духовном опыте в целом, использует очень выверенный, сухой, трудный для перевода язык — как будто пишет детальную инструкцию, стараясь зафиксировать каждый возможный поворот ситуации. И в то же время у него есть много глубоких, поэтичных и очень красивых молитв, которые он явно пишет по вдохновению, просто потому что не может не писать.

И не всегда бывает легко отделить одну его сторону от другой. Скажем, говоря о молитве, он в самом деле использует глагол «размышлять». В классическом сирийском это слово родственно тому еврейскому глаголу, который использован в первом псалме: В законе Его поучится день и ночь, — дословно он означает «что-то шептать», «повторять». И действительно, то, что Исаак Сирин обозначает как «размышление», связано с регулярным повторением тех или иных стихов из Священного Писания.

И чем больше я занимался текстами преподобного Исаака Сирина, тем больше убеждался, что «размышление» для него — не просто некое осмысление, не «не хочу я читать вечернее правило, посижу-ка лучше и подумаю о Боге». Он имеет в виду явно не это. Для него «размышление» — это сосредоточение внимания на Боге. Это делание отлично и от молитвы, и от созерцания. Он описывает опыт такой сосредоточенности наряду с опытом молитвы, а также говорит о тех состояниях, когда одно перетекает в другое. И тут мы приходим к болезненной для большинства верующих теме внимательности в молитве, актуальной не только для монахов, но и для мирян.

— При этом преподобный Исаак Сирин много говорит о необходимости соблюдения традиционных внешних форм молитвы. И в то же время он удивительно созвучен тому, что мы часто слышим в проповедях современных священников: что все это нужно соразмерять со своими реальными физическими возможностями. Значит, действительно можно молиться хоть сидя, хоть лежа, хоть исполняя любую работу?

— У преподобного Исаака Сирина есть рассуждение о трех степенях молитвенного труда.

Первый этап — когда человек преимущественно занимается внешним деланием: если это монах, то он строго соблюдает те чинопоследования, которые предписаны ему монастырским уставом.

Затем он постепенно переключается на молитвенное чтение Священного Писания и не только подчиняет свою жизнь внешнему правилу, но и стремится достичь большей сосредоточенности. И читает он Писание не для того, чтобы натренировать свой ум, а для того, чтобы постичь Божественный Промысл, узнать, что Бог хочет сказать человечеству — чтобы его молитва вошла в правильное русло. Потому что именно Библия направляет молитву человека, позволяет ему молиться осознанно и разумно.

И если на первом этапе человек преимущественно занимается телесным деланием, на втором — соразмеряет одно и другое и, наконец, не оставляя телесного делания, большую часть времени занят молитвенным чтением Священного Писания.

А помимо этих этапов, Исаак Сирин говорит о состоянии духовной молитвы, когда человек уже не совершает ничего внешнего, и его молитва оказывается всецело внутренней.

— Но для нас-то какое это имеет практическое значение? Нам-то до таких высот не дотянуться.

— Один мой знакомый священник как-то, выступая перед студентами, предложил: «Возьмите православный молитвослов и попробуйте прочитать хотя бы одну молитву — вы увидите, что не сможете удержать внимание до ее конца». Так он хотел показать студентам (будущим авиаконструкторам), что молитва — это серьезный труд.

Вот и Евагрий Понтийский (византийский богослов, живший в IV веке. — Прим. ред.) пишет, что именно во время молитвы ум особенно трудно удержать во внимании. А пока молитва рассеянная, говорит Исаак Сирин, она еще нечистая. Не в смысле — скверная, а именно нечистая — когда к словам молитвы примешиваются наши сторонние мысли и воспоминания.

И Исаак Сирин детально описывает, как прийти к состоянию, когда все посторонние воспоминания оказываются «за оградой». Он вообще любит этот образ «ограды», которую человек строит вокруг молитвы: когда своими усилиями он не может остановить поток своего сознания, но может отделить одни помыслы от других.

По мысли преподобного Исаака, особенно хорошо помогает отсеять посторонние мысли чтение Священного Писания. Более того, он утверждает, что молитва без чтения Писания — как тело без души.

— А дальше?

— Есть еще более высокое и таинственное состояние — сосредоточение на Священном Писании. И по мере того как ты освобождаешься от внешнего, суетного, в тебе нарастает изумление и Божиим творением, и священным текстом. В какой-то момент Божественная сила всецело охватывает ум, и дальше уже действует она, а не твоя предельно сосредоточенная воля. А человек просто предстоит перед Богом и ничего, кроме Божественного присутствия, вокруг себя не осознаёт. Тогда уже все его мысленные движения и порывы прекращаются, и молитвенное правило ему просто не нужно.

Эти мысли Исаака Сирина смущали многих его современников. Мол, что же это? Выходит, все чинопоследования и богослужения должны прекратиться? Но нам-то как раз, в русской традиции, хорошо знаком подобный пример — из жизни преподобного Серафима Саровского, когда он, будучи иеродиаконом, во время литургии увидел Христа и в каком-то оцепенении простоял до конца службы.

Есть даже особый термин, которым восточносирийские мистики описывали это состояние изумления, оцепенения перед Богом, когда уже не только не замечается ничто внешнее или телесное, но даже внутренние движения прекращаются.

— Сегодня и в Интернете полно руководств по «остановке сознания».

— Да, сейчас часто говорят о практиках медитации и остановки сознания. Но Исаак Сирин говорит: человек своим усилием не может полностью остановить «движения» своего сознания. Он может создать вокруг молитвы эту самую «ограду». Он может подняться от сложных помыслов к простым, то есть стать выше образов и слов. Но это не будет «остановкой сознания». И только когда он ощутит в себе Божественную силу, все его внутренние движения мысли — от изумления этим — прекращаются. Так же, как в обычной жизни мы, изумившись чему-то, на миг замираем и ни о чем не думаем.

Что здесь важно? Исаак Сирин не делает эту остановку сознания самоцелью. Бог — вот главная цель, вот о Ком все время думает человек, Кому он посвящает всю свою жизнь. И в текстах преподобного Исаака можно найти многое, что служит альтернативой современным нехристианским практикам, и очень глубокое описание работы ума. И это может очень пригодиться именно нам, современным мирянам.

— Вы полагаете? Насколько я помню, самая первая ступень — это молитва прошения. И с этой ступени мы в большинстве своем никогда не сдвигаемся и обращаемся к Богу, только чтобы Его о чем-то попросить.

— Сирийские мистики постоянно пишут о воззрении на крест. Крест вообще был единственным изображением в кельях восточносирийских монахов. Они сосредотачивали на нем свой взор, чтобы собрать мысли и думать только о Боге. Даже благочестивые образы и просьбы они оставляли как бы «за оградой».

Дети ведь, когда общаются с родителями, все время их о чем-то просят, но любят-то они их не только за то, что те им что-то дают, — им просто хорошо вместе. Вообще, общение детей и родителей, друзей, влюбленных никогда не сводится только к просьбам и обязанностям. Вот и для сирийских мистиков молитва — это то состояние, когда просто хорошо. Это состояние ребенка, который ничего от Бога не ждет, ничего не просит, потому что Бог и так все о тебе знает, и когда ты перед Ним предстоишь, у тебя все прошения сами собой отсекаются, и ты не понимаешь, как к Нему подступиться — просто чувствуешь, что Он здесь.

— А если не чувствуешь?

— И даже если не чувствуешь, ты все равно понимаешь, что тебе нечего сказать, потому что Он превосходит все твои представления и все твои ожидания. Эта мысль очень важна для Исаака Сирина, и он снова и снова предлагает человеку об этом задумываться: относится ли он к Богу потребительски, или по-детски, как ребенок к родителю, или еще как-то иначе. Это очень ценный опыт, независимо от того, удачный он или нет.

Для Исаака Сирина это очень важно. У него есть такое понятие: «беспричинная молитва». Нет никакого практического повода, даже благочестивого, который побуждает тебя совершать эту молитву. Вот и Иосиф Хаззайя говорит, что истинная любовь не имеет никакой причины, она просто струится из сердца. Любишь ведь не за красивые глаза, не за фигуру и не за ум, любовь — даже к человеку — вообще не имеет причины, кольми паче любовь к Богу.

Вот и молитва, по мысли Исаака Сирина, тоже в идеале должна стать не имеющей причины: ты молишься просто потому, что тебе хорошо, ты просто чувствуешь благоговение и любовь к Богу.

— Но начинаем-то мы все равно с конкретных отношений.

— Поэтому Исаак Сирин и выделяет несколько этапов молитвы. Сначала молитва просительная, связанная с посторонними воспоминаниями и помыслами, то есть молитва, которую он называет «не чистой». За ней приходит «чистая» молитва, когда человек отсекает все лишнее. И наконец, духовная молитва, которая есть уже опытное переживание встречи с Богом — Исаак Сирин описывает этот опыт термином «чувствование», а преподобный Максим Исповедник, великий греческий отец и современник Исаака Сирина, называет «прикосновением к Божественному».

Это вообще удивительно, как много общего между Максимом Исповедником и Исааком Сирином, при том что жили они в разных государствах и писали на разных языках.

— А что же делать, если ну не могу я достичь этого состояния внутреннего покоя, чтобы ничто внешнее не отвлекало?

— Есть у Исаака Сирина рассуждения и на эту тему. Он говорит: если ты будешь ждать тишины помыслов, чтобы помолиться, не помолишься вовек. Потому что это состояние никогда не наступит. Напротив, ты начинаешь молиться, когда сердце твое еще беспокойно и к мыслям о молитве примешиваются посторонние мысли, но ты именно через это усилие в конце концов отсекаешь все лишнее.

И еще один замечательный образ: Исаак Сирин говорит, что молитва на своих высоких степенях — это крыша, на которую ты влезаешь. Без лестницы этого не сделать. Да, когда залез на крышу, лестница тебе больше не нужна. Но хоть ты и высоко, выше земли — и это не твоя цель.

То есть без чтения молитв по молитвослову, без постоянства ты своей цели не достигнешь — это лестница. Но она не самоцель. При этом все равно важно, насколько это возможно, освобождать мысли от посторонних помыслов. И здесь Исаак Сирин дает практический инструмент — это чтение Писания.

— И как он работает?

— Замечали — Библия полна загадок? Ее трудно читать. Даже Христос постоянно говорит парадоксами. И на множество вопросов не дает ответов. А уж в Ветхом Завете сколько непонятного! И Исаак Сирин уверяет, что именно эта непонятность может обратиться нам на пользу. Потому что когда перед молитвой читаешь Писание, начинаешь каким-то вещам удивляться, какими-то восторгаться, а что-то может даже показаться тебе страшным. Но как бы то ни было, когда твой ум цепляется за библейский текст, во время молитвы все твои воспоминания отходят на второй план — или, как красиво говорит Исаак Сирин, «устаревают», — и твой ум наполняют мысли о Боге.

И еще он предлагает повторять какие-то библейские стихи, которые запали в душу. И объясняет, как посвящать Богу свою повседневность, всю свою жизнь, чтобы понимать: что бы ты ни делал, ты делаешь это ради Бога. А каждое дело, совершаемое ради Бога, — это молитва.

Я хотел бы заострить внимание на последних словах. Эта мысль была сформулирована Феодором Мопсуестийским, богословом антиохийской традиции (+ 428). Почему молитва «Отче наш» такая короткая? Потому, отвечает Феодор, что Христос хотел показать: молитва — это не столько слова, сколько дела, совершаемые для Бога. Это очень важная мысль для мирянина. И хотя Исаак Сирин, как пустынник, думал в первую очередь о внутреннем аспекте молитвы, для него это принципиальная мысль — в повседневных делах думать о Боге, иметь Его перед собой.

Есть два пути, которыми очищается молитва, чтобы человек не остался «на лестнице», а поднимался дальше и, насколько для него это возможно, приближался «к крыше». Исаак Сирин настаивает на важности внешней дисциплины и в тоже время говорит о «сердечном труде». Внешнее помогает внутреннему, главное — выдержать баланс. Он, с одной стороны, спорит с теми псевдоподвижниками, которые находятся в прельщении и считают, что уже достигли совершенства и свои фантазии принимают за боговидение. А с другой стороны, он не согласен с теми монахами, которые считают, что внешнего, телесного достаточно, а чтение Писаний — это уже лишнее. И мне представляется, что для мирян здесь есть очень много полезного.

Более того, для изучения Писания и святоотеческой литературы сейчас у мирян возможностей в сотни раз больше, чем было в Арабском халифате во времена преподобного Исаака Сирина.

— Но если трезво оценивать свои возможности, до «крыши» никто из нас так никогда и не доберется. Но может быть, и мы в состоянии почувствовать присутствие Бога? Вот и Исаак Сирин говорит не о каком-то суперзнании, а просто о работе, помогающей сосредоточиться. В конце концов, мы же, если кого-то любим, можем заниматься тысячей дел, и при этом все равно все время помнить о нем…

— Видимо, этим и объясняется особая популярность Исаака Сирина — тем, что он говорит о «лестнице» гораздо чаще, чем о «крыше». У него есть детальные и очень точные описания разных состояний сознания, разных этапов сосредоточения.

Часто думаю о том, что творения Исаака Сирина — это инструмент, которым нужно научиться пользоваться. Мы только начинаем это делать, только начинаем понимать его язык, его терминологию (ведь прямая традиция, ведущая от восточносирийских мистиков, прервалась).

Приведу один пример. Часто говорят, что у святых отцов «ум» — это не интеллект, не разум, это дух человека. Вот и Исаак Сирин тоже говорит об уме как о той «части» человека, которой он переживает встречу с Богом. (Здесь опять же нет противопоставления ума и сердца, потому что для восточносирийской традиции ум связан и с мозгом, и с сердцем, но я сейчас не буду углубляться в вопросы терминологии.) Так вот, казалось бы, всё понятно: святой отец говорит о духе человека. Но, читая Исаака Сирина в оригинале, мы находим у него многочисленные рекомендации, касающиеся «разума» человека (употреблён сирийский термин рэй‘ана, указывающий на мышление, образ мыслей, интеллект). То есть преподобный Исаак, думая о состоянии, превосходящем уровень слов и мыслей, думая о той самой недосягаемой для нас «крыше», уделяет много внимания рациональной стороне человека.

Речь идет не о том, чтобы постичь Бога через интеллектуальные усилия. Исаак Сирин говорит о том, что через усилия разума человек воспитывает себя для встречи с Богом.

Вся восточносирийская традиция толкования Библии исходит из того, что Бог постепенно воспитывал ангелов и людей, приводя их через видимое к невидимому. Согласно этой традиции, ангелы в момент своего появления не знали, кто они и откуда произошли. А когда они услышали слова «Да будет свет» и увидели свет, они стали размышлять о пережитом опыте, осознавать, что у мира есть Творец и желать узнать Его. А затем Бог являл им себя уже в новых откровениях.

В жизни человека эта схема тоже работает. Он не позна́ет Бога разумом, но мысль о Боге в любой ситуации — это как раз усилие разума, сопряжённое с волей. К осознанию того, что Бог выше любых наших представлений о Нем, человек тоже может прийти через усилие разума. Это осознание вызывает и трепет, и удивление. Рациональное мышление здесь выполняет вспомогательную роль, но именно оно становится «трамплином», с которого человек совершает духовный «прыжок». И такому подготовительному усилию Исаак Сирин придавал большое значение. Ведь из Библии мы знаем много людей, говорит он, кто был удостоен откровений от Бога, но кто имел совсем наивные представления о Нем.

Сама же идея сосредоточения на Боге во всем естественным образом вытекает из Нового Завета, где Христос приводит умы своих слушателей к Богу, отталкиваясь от бытовых, повседневных образов.

И преподобному Исааку Сирину очевидно, что многообразие и сложность человеческой жизни позволяют ощутить ту простоту, с которой человек задуман и в которой он постигает Божественное присутствие.

— Звучит парадоксально.

— Да, это, казалось бы, парадоксально — наша жизнь рвет нас на множество частей и рассеивает наше внимание. Но, по словам Исаака Сирина, подобно тому, как ветер своими различными движениями показывает, что у него есть направитель (восточносирийской традиции было присуще представление о том, что светилами и ветрами управляют ангелы), вот так и ум по своим многообразным состояниям постигает заботу о себе. И если расширительно понимать это утверждение применительно не только к уму, но и к нашей повседневности, получается, что все многообразие наших состояний: от огорчения до радости, когда где-то мы преодолеваем трудности, где-то — скуку и уныние, — все это может превратиться в жажду Божественной простоты и успокоения.

Восточносирийские мистики исходили из того, что нынешний век — это состояние многообразия и сложности, а будущий — простоты. И это многообразие и сложность готовят нас принять простоту как дар и ощутить ее настоящее значение.

Да, у преподобного Исаака Сирина мы, миряне, не научимся сидению в келье, но научимся сосредоточенности. Хотя бы для того, чтобы все-все, что мы делаем, посвящать Богу. И тогда действительно жизнь становится «дверью в бесконечное пространство».

— С чего Вы бы порекомендовали неподготовленному человеку начать знакомство с наследием восточносирийских мистиков?

— В первую очередь я хотел бы порекомендовать две книги: «Духовный мир преподобного Исаака Сирина» митрополита Илариона (Алфеева) и «Безвидный свет» иеромонаха Робера (Бёлэ). Вторая книга вышла на русском языке совсем недавно. Мы с коллегами приложили большие усилия для того, чтобы сверить с оригиналом приводимые автором сотни цитат из сирийских авторов. Причем нередко оригинальные тексты по-прежнему доступны только в рукописях.

Сейчас мы с Александром Преображенским готовим к изданию новонайденные фрагменты «Глав о ведении» Иосифа Хаззайи. А священник Александр Полховский перевел с сирийского все сохранившиеся сочинения еще одного очень важного восточносирийского автора — Иоанна Дальятского. Ждем публикации этих переводов.

Если говорить об аудиоформате, то в качестве легкого и популярного введения я предложил бы подкаст «Отвечают сирийские мистики» на «Арзамасе». В качестве более основательного введения — курс о сирийских мистиках на «Арзамасе» и об Исааке Сирине на «Теоэстетике». Помимо этого, для всех желающих каждую неделю проходит (и очно, и дистанционно) семинар по сирийским мистикам в «Лаборатории ненужных вещей». Мы подробно разбираем тексты преподобного Исаака Сирина, Иосифа Хаззайи, Афнимарана и других авторов этой традиции. Записи семинара доступны онлайн.

Наконец, я горячо надеюсь, что усилиями наших студентов, поступивших на бакалаврскую программу «Христианский Восток» в ИКВИА ВШЭ, еще многие тексты восточносирийских авторов вскоре станут доступны на русском языке.

Беседовала Марина Борисова