Сейчас я, дорогой читатель наших «Строф», сделаю маленькое догадливое признание.
Мне давно кажется, что Михаил Юрьевич Кукин — один из земных ангелов-хранителей нашей русской поэзии. Той, настоящей, которая еще существует, дышит. А заодно он внимательно приглядывает и за классической европейской живописью (его «путешествия» внутрь великих картин на страницах «Фомы», знаю, полюбились).
Что же до постоянного друга-партнера «Строф» — нашего старейшего «Нового мира», — то именно в этом журнале без малого три десятилетия тому назад было опубликовано стихотворение «Коль колесо времён свершило полный круг…» Там Михаил Юрьевич напрямую и очень сердечно обратился из полунебесного своего Коньково — к Гавриле Романычу Державину. Загляните в Интернет, прочитайте. Особливо — строфы со второй по четвертую. «…И странно ли сие? Ты, живший на холме, / Над синим Волховом, от дел уединённо, / Как вдуматься, так впрямь во многом сроден мне, / Глядящу утром восхищённо // На ширь и даль небес…» Ну и так далее, вплоть до обращения к собратьям «коньковской школы» поэтической, — о чем мне написать — и места уже нету.
…А люди-то какие чудные, что дельвиг да батюшков твой — Константин Гадаев да Игорь Фёдоров. Поэты лицейского, считай, замесу. Мне искусство этих мастеров когда-то открыл дядька Николай Филимонов, изумительный издатель и дивный разговорщик.
Тем же, кто захочет узнать поэта, филолога, искусствоведа, культуролога и прочая (самое главное — поэта!) — Михаила Кукина поближе, послушайте его и на сайте радио «Вера» (в «Светлом вечере»), например.
А завершу я это вступление старыми словами (из 2006-го) — другого моего любимого хранителя — Андрея Анпилова.
«…И то, что в ХХI веке есть те, для кого дух поэзии пушкинской плеяды — не пустое слово, — греет». Это — из размышлений и о Кукине.
В одной своей недавней статье Михаил Юрьевич «по-простому» сказал, что «…в конечном счете, хорошие стихи всегда описывают мир».
В том числе и внутренний, как легко догадаться.
Привычный быт пробит лучами
и весь разорван в лоскуты,
и небо хмурыми очами
на землю смотрит с высоты —
там, на ветру, не видим нами,
с трубою медною в руках,
с лицом, как рдеющее пламя,
стоит архангел в облаках.
Он медлит, с гневом наблюдая.
Ему ещё не подан знак.
А мы с друзьями выпиваем,
острим, знакомых обсуждаем —
умён, учён и честен всяк.
Господи
сколько Ты меня ни испытывал
ни одного испытания я не вынес
сколько ни проверял
ни одной не прошел проверки
вот и опять
стою и прошу о любви
о сладчайшем хлебе Твоем
к несладким Твоим хлебам
приступить не способен
Когда в душе покой и тишина,
не забывай о том, что жизнь страшна,
что так же кратки эти вспышки счастья,
как фотовспышки, что вообще разлад
нормален, что и в самый миг объятья
ты одинок, что ничего назад
не возвратить, что впереди провалы
на истинном, казалось бы, пути,
что легче пасть, чем этот груз нести.
И главное — что времени так мало.
Господи
был бы я гончаром
я бы горшки крутил
выводил кувшины
всяческую посуду
с молитвой Тебе на радость
Господи
был бы я пастухом
я бы ходил за стадом
с посохом и сумою
думая о Тебе
Господи
был бы я рыбаком
плотником
ну или врачом хотя бы
но волею Твоей
я офисный работник
менеджер среднего звена
как мне быть
как говорить с Тобой
Я спал на веранде, а день проходил стороной —
Кололи дрова, вдалеке окликали кого-то,
И дождь начинался, и падал шумящей стеной,
И яблоня льнула дрожащей листвой к переплёту,
И дождь проходил, и вечерняя пахла трава,
И солнце горело на каплях смородины красной —
Я сна не запомнил. Наверно, мне снились слова,
Чтоб просто сказать, что и вправду мудра и прекрасна
Текущая жизнь, проходящая мимо меня,
Которой нет дела до нашей тоски и тревоги —
И дверь открывали, и в сумрак полоска огня
Ложилась из кухни, споткнувшись на мокром пороге.
В небо взлетит тепловоза далёкий гудок,
тучи надвинутся, травы качнутся под ветром,
и остаётся обрывок, клочок, лоскуток —
скоро прощаться с ещё одним прожитым летом.
С жизнью как будто прощаюсь — стараюсь успеть
что-то запомнить, понять в ежедневной рутине.
Август уходит. Известно, что время и смерть
общее нечто содержат в своей сердцевине.
Холодом тянет. Над крышами стелется дым.
Снова гроза с Куровскoй надвигается быстро.
Всё это было со мной, это было моим —
и промелькнёт, и погаснет, как малая искра.
Не удержать ничего, ничего не спасти,
с зонтиком мокрым шагая по дачной дороге…
Бог нам поможет! Но если мы даже в горсти
Божьей зажаты — то что нам известно о Боге?
Недолго, правда, но жил в грузинских горах,
нечасто, но пересекал моря,
видел, как сон, в синеве кикладские острова
и как малиново-алая горит за Москвой заря,
Входил в золотое пространство Сан-Марко, стоял у перил
над Сеной, на том, на самом певучем, мосту Мирабо,
пил океанский воздух, с живыми поэтами говорил
и просыпался все эти годы рядом с тобой.
Что тут сказать? Многомилостив, щедр Господь!
Чудом была эта жизнь и не чудо ли длится днесь?
Кланяюсь низко Ему, на пиру благодарный гость.
Можно, Владыко, ещё мы немножко побудем здесь?
