В конце 1920-х годов замечательный русский религиозный писатель, литературовед, богослов и театральный деятель Сергей Николаевич Дурылин писал из своей второй (уже второй) ссылки — поэтессе Вере Звягинцевой, писал из Томска в Москву: «Макс прислал мне грустное письмо. Люди его порядочно измучили. Вы почитайте ему хорошие стихи и вообще “озвягинствуйте” его: стихи Ваши — доброе дело». «Макс» — это поэт Максимилиан Волошин, который тогда доживал в Коктебеле свои последние годы.
Звягинцева, как и Дурылин, крепко дружила с Волошиными и после кончины поэта опекала его вдову. Вот еще один отрывок из дурылинского послания тех лет: «Стихи Ваши прекрасны. <…> Ваши письма — добрые дела: так они и зачтутся Вам свыше…»
Не только письма и стихи были добрыми делами Веры Звягинцевой. Сохранились свидетельства, что в свои самые поздние годы она, хорошо зарабатывающая переводами, щедро раздавала молодым литераторам свои гонорары. С ней дружили лучшие армянские поэты, в том числе великий Варпет (Мастер) — Аветик Иссаакян. Просвещенные армяне чтили Звягинцеву до такой степени, что прислали на ее могилу памятник из пористого армянского туфа. Я и сейчас часто вижу это красивейшее надгробье, единственный в своем роде хачкар, приходя на переделкинское кладбище.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Она написала об Армении целую книгу стихов, в одном из которых были такие слова: «…Я люблю этих смелых людей, / Может быть, иногда и недобрых, / Терпеливых седых матерей, — / Вот Армении подлинный образ. // Я люблю эту мудрость веков, / Лебединые женские пляски. / Медь горячих тяжёлых стихов / И полотен сарьяновских краски…»
Среди полотен великого художника — несколько портретов и Веры Клавдиевны. Корней Чуковский назвал переводческие труды Звягинцевой — «чудотворством любви». После третьего поэтического сборника («По русским дорогам», 1946) стихи Веры Звягинцевой продолжали свой тихий путь к благодарному читателю еще четверть века. В них — ее светлая душа: отзывчивая, одухотворенная любовью к искусству и людям, верная.
Жизнь
Я сразу вспомню всё: и раннее сиротство,
И — весь в цикориях — обветренный пустырь,
И первых мерных строк всесильное господство,
И моря первого сверкающую ширь,
И негасимый свет моей любви к России,
Заливший темноту далёких смутных лет,
И песни тех людей, что душу выносили
Из мглы неверия на яркий вольный свет.
Я сразу вспомню все проступки и заботы,
Неверную свою, неровную судьбу,
И лучшие часы — часы ночной работы,
Пускай они легли морщинками на лбу.
И обожжёт меня колючий ветер властно,
И море зашумит, обдав меня волной,
И ясен будет мне весь труд земной,
И крикну жизни я:
— Да, ты была прекрасна!
<1950-е>
Первое лето в Армении
Ты помнишь то лето на острове,
Старинный армянский храм,
Травинки пахучие, острые
И песни по вечерам,
Тропу над скалою отвесною,
Над синей водой балкон?
Страна, мне ещё не известная,
Входила в меня, как сон.
Вода голубая севанская
Тяжёлой была, как ртуть,
Гортанная песня армянская
До боли сжимала грудь.
Не думала я в те мгновения,
Что этот июльский зной
И древние камни Армении
Навек овладеют мной,
Что дым над крестьянскими кровлями
Не даст мне спать до зари,
Что станут мне братьями кровными
Певцы твоей Наири.
Когда уезжала с Севана я —
Тому уж немало лет, —
Со мною случилось то странное,
Чему и названья нет.
1956
***
Я пишу, как дышу.
По-другому писать не умею.
Поделиться спешу
То восторгом, то болью своею.
Я навряд ли права,
Исповедуясь так перед всеми,
Не нужней ли слова
О делах, обгоняющих время?
Что я всё о своём?
Я живу в этом мире огромном
Не одна, не вдвоём,
В уголке не скрываюсь укромном.
Не такая пора,
Чтобы жить лишь своею душою,
Нужно кончик пера
Окунуть в море жизни большое.
Ну а всё же, друзья,
Может быть, этот грех мне простится:
Ведь, по правде, и я
Тоже этого века частица.
Я, конечно, грешу, —
Чтó судьба одного человека!
Я пишу, как дышу.
…Но дышу-то я воздухом вéка.
1959
***
Долго мы судили и рядили:
Что всего нужнее на земле?
Вспоминали небылицы, были,
Говорили о добре и зле,
Об искусстве толковали дружно,
Непременно думали решить,
Что кому на белом свете нужно
Для того, чтобы счастливым быть.
Оказалось, многое: дорога,
Чудо звёзд, баллад, симфоний, рек…
Но сказал ты, помолчав немного:
Человеку нужен человек.
1961
Другу-переводчику
Для чего я лучшие годы
Продал за чужие слова?
А. Тарковский
Нет, мы не годы продавали —
Кровь по кровинкам отдавали.
А то, что голова болела, —
Подумаешь, большое дело…
И худшее бывало часто:
Считались мы презренной кастой,
Как только нас не называли!
Друзья и те нас предавали.
А мы вторую жизнь дарили
Живым и тлеющим в могиле.
Достанет нашего богатства
И на тысячелетья братства.
Ты самого себя не слушай,
Не ты ль вдувал живую душу
В слова, просящие защиты!
Так на себя не клевещи ты.
Ты с фонарём в руках шагаешь,
То там, то тут свет зажигаешь,
Как твой же путевой обходчик.
…Вот что такое переводчик.
1964
