С 10 по 15 мая 2013 года прошел первый в истории визит Предстоятеля Русской Православной Церкви в Китай. Этот визит имеет особую значимость, ведь сегодня в Китае Православие не считается официальной религией, и верующие лишены возможности организовать полноценную церковную жизнь. Есть надежда, что после визита Патриарха многие проблемы православной общины Китая разрешатся. Ну а в том, что у Православия в Китае есть будущее, уверен протоиерей Павел Великанов, который поделился с «Фомой» собственными впечатлениями от Поднебесной.
Когда оказываешься на территории Посольства Российской Федерации в Пекине – а исторически – Русской духовной миссии в Китае – ощущаешь себя, словно вынырнул из какого-то мутного, как пекинский смог, сладко-вяжущего буддийско-конфуцианско-даосского морока – в свежий утренний солнечный день. И это какое-то совершенно внерациональное ощущение – отнюдь не дань тоске по родине. Эта земля Миссии – действительно святая. Правда, вместо великолепного храма Всех Святых Мучеников, где некогда покоились мощи 222 китайских исповедников, – детская площадка, а Крестовый архиерейский храм, в котором служил святитель Иннокентий Иркутский, теперь превратился в зал приёмов делегаций. Но когда выходишь с крестным ходом из небольшой церковки Успения Божией Матери, восстановленной буквально пару лет назад – слышишь, как пасхальные песнопения резонируют не только с сердцами русских прихожан, но и всем этим святым местом.
Вопрос, а чем нам интересен этот «грязный, вонючий, халтурный и лживый» Китай – сразу отпадает, как только оказываешься в этой стране. Далеко не всё тут так просто, как поначалу хотелось видеть. И если отойти от каких-то черт, цепляющих глаз нашего соотечественника – открываются несоизмеримо более важные вещи. И дело даже не только в том, что давно пора легализовать здесь православную веру, возобновить церковную иерархию – чтобы фактически исчезнувшая как институция Китайская Автономная Православная Церковь вновь могла продолжать нести свет Христовой истины.
Вы давно видели, как пожилые люди искренне радуются? Кружатся в вальсе, поют песни, занимаются чем-то вроде художественной гимнастики на свежем воздухе? Зайдите в любой пекинский парк – и от этого зрелища невозможно оторвать глаз. Да, они вот такие: непосредственные, по-детски радующиеся каждому дню, ощущающие себя частью какого-то единого целого, и в этой причастности – вполне довольные и самодостаточные. Кто-то скажет – «совок!» – но вот я что-то не увидел здесь никакой идеологической подоплёки. А когда ты видишь, как тут же, рядом – старуха на инвалидной коляске, которой взрослый внук, улыбаясь и что-то лепеча, массирует ноги – понимаешь, что для них старшие в семье – совсем не «обременение». И это – не какое-то исключение, а общая традиция почитания старейших.
Про трудолюбие китайцев нам хорошо известно. И для меня всегда было большой загадкой: почему этот древний народ, имевший в своей многотысячелетней истории великие свершения, сегодня вдруг оказался способным только к массовому воспроизведению чужого, откуда этот критический дефицит творческого начала? Много каких ответов я услышал за время поездки от собеседников. Это и влияние манчжурской эпохи, это и хроническая обращённость мысленного взора китайца назад – ибо только там – всё лучшее, это и высокое давление пятитысячелетней традиции: ведь для китайца «вчера» – тождественно иероглифу «вверх», а «завтра» – напротив, «вниз». Но больше всего мне понравился неожиданный ответ из «Чжуан-Цзы». Один из учеников Конфуция во время своего путешествия заметил человека, который вскапывал огород и поливал его, лазая в колодец с глиняным кувшином. Человек трудился неутомимо, сил тратил много, а работа у него шла медленно. «Теперь есть машина, которая за один день поливает сотню грядок! – крикнул ему Цзы-Гун. – Много сил с ней тратить не нужно, а работа подвигается быстро. Не желаете ли вы, уважаемый, воспользоваться ею?» Человек, работавший в огороде, поднял голову и спросил: «А что это за машина?» «Ее делают из дерева, задняя часть у нее тяжелая, а передняя легкая. Вода из нее течет потоком, словно кипящая струя из ключа. Ее называют водяным колесом». Огородник нахмурился и сказал с усмешкой: «Я слышал от своего учителя, что тот, кто работает с машиной, сам все делает, как машина, у того, кто все делает, как машина, сердце тоже становится машиной. А когда сердце становится, как машина, исчезает целомудрие и чистота. Если же нет целомудрия и чистоты, не будет и твердости духа. А тот, кто духом не тверд, не сбережет в себе Путь»...
Китайцы – это совсем не европейцы с их линейной парадигмой прогресса и эффективности. И наблюдая, как сегодня всё более и более разводится водичкой христианская квинтэссенция европейской цивилизации, неотвратимо приближаясь уже к гомеопатическим разведениям – на китайскую «нелинейность» начинаешь смотреть иными глазами.
«В основу моих учений, – говорит Лао-Цзы, – положен принцип естественности, который вытекает из понимания целостности мира». Человек ощущает себя как часть целого, не предоставленная сама себе. Успешность существования целиком зависит от того, насколько человек согласует каждый свой поступок с определенным порядком целого. Неспроста Чжуанцзы называет бесстрастным такого человека, который всегда следует естественному и не добавляет к жизни ничего искусственного. Как тут не вспомнить про Григория Сковороду – хоть и не прославленного в лике святых, но удивительно точно отразившему в своих интуициях православное восприятие мира: «Ищи расцвета своей природы, найди свою подлинную суть, расцвети вечной энтелехией божественной мысли о тебе». Для Григория Саввича мир душевный обретается именно в «сродности», следовании своей Богозданной природе: «нужно узнать свою природу, вслушаться в себя, понять, что именно мне, а не кому-нибудь другому, нужно и смело определиться в жизни сообразно истинным влечениям своего духа». «Все то для тебя худая пища, что не сродная, хотя бы она и царская». Искать прежде «Царства Божия» для Сковороды – значит, искать своей призванности, сродной себе стати, и когда оно найдено, остальное прилагается. Причина всех бед и в каждом человеке, и в обществе – несродность.
Для Г.Сковороды наиболее «сродный» человек – Христос: «Кто же природнее был как сей?» В настоящее время для китайского общества любой христианин – «минус один китаец», то есть нечто совсем «несродное». Станет ли для китайцев Христос – «родным» и «сродным» – вопрос, не требующий ответа сегодня же. Но то, что внутри этого народа есть огромный, до конца еще не осознанный, не изученный потенциал раскрытия в свете Христова учения – очевидно. Ходя по улицам Пекина, всматриваясь в эти узкие и хитрые глаза, не оставляет чувство, что есть какой-то особый Промысл Божий над этим народом, в этой закрытости, вековечной устойчивости традиций и ментальности. В какой точке и каким образом суждено пересечься судьбам народов России и Китая – ведомо одному Богу. Но то, что уже сегодня это совсем не параллельные прямые – после визита в Китай совершенно очевидно.
Источник иллюстрации — Официальный сайт Московского Патриархата.
