Сегодня начался первый в истории визит Предстоятеля Русской Православной Церкви в Китай. Уже триста лет назад в столице Китая городе Пекине была основана Русская православная миссия. Но по сей день эта необъятная страна для русских остается загадкой и собранием мифов. Что такое «хутуны» и куда в Гонконге нельзя входить с дурианом? Как научиться говорить на китайском английском и жить в небоскребах-сотах? Каково служить Литургию в офисе многоэтажного здания и руководить на клиросе пением митрополитов? О своих впечатлениях от Китая рассказывает матушка Кира Поздняева: вместе с мужем, протоиереем Дионисием Поздняевым, настоятелем прихода храма апостолов Петра и Павла в Гонконге, они живут в Поднебесной уже почти 10 лет.
Носители ложных стереотипов о Китае делятся на две группы. Одни ожидают увидеть эпоху династии Тан — изысканную архитектуру, чайные церемонии, мудрецов и поэтов с жидкими бородками и свитками мудрых изречений. Другие, застрявшие на эпохе «культурной революции», ждут столкновения с суровым бытом военного коммунизма, нищетой и безнадегой. Конечно, в Китае еще можно найти следы как одного, так и другого, главное — захотеть.
Но больше всего Китай напоминает калейдоскоп. Ты вращаешь трубочку — и с каждым движением перед глазами складывается новый узор.
В нашу самую первую встречу Китай предстал суровым. Словно надел военную гимнастерку и застегнул ее на все пуговицы.
Это был апрель 2000 года. Не могу сказать, что я горела желанием ехать в Китай, — мне всегда больше нравилась Западная Европа. Но здесь — другое. Впервые за несколько десятков лет нам предстояло отслужить Литургию на территории бывшей Духовной миссии, отданной в распоряжение Посольства РФ после победы коммунистов в Китае. В Пекине уже несколько дней свирепствовала песчаная буря. В воздухе стояла взвесь из желтой пыли, машины были обсыпаны песком, холодный ветер пронизывал до костей и металл из стороны в сторону голые ветви больших деревьев, раскачивал бумажные красные фонари.
Вокруг посольства в то время еще не выросли современные кварталы элитного жилья — оно было окружено старыми китайскими постройками, «хутунами». Поэтому было очень легко представить, как выглядел этот район лет шестьдесят назад.
Что напоминало о Миссии на территории посольства? Лучше всего, пожалуй, парк — деревья не могут быть врагами коммунизма.
Успенский храм Миссии был превращен в посольский гараж. В Иннокентиевском, «Красной фанзе», — устроен зал для приемов. А храм Всех святых мучеников — изумительной красоты храм в стиле модерн, где покоились мощи 222 китайских страдальцев, — взорвали в 50-е годы, и теперь на его месте находится детская площадка.
Но как люди ждали службы! Как готовились! Певчие, не имевшие опыта клиросного пения, зубрили ноты и слушали диски с песнопениями. Одна из певчих умудрилась проводить спевки даже в роддоме, где накануне произвела на свет четвертого ребенка. Мужчины мастерили аналои и развешивали иконы, передвигали тяжелую старинную китайскую мебель, чтобы организовать для богослужений пространство «Красной фанзы», где нам разрешили служить. Женщины шили и гладили покрывала, расставляли цветы.
Это была самая прекрасная Пасха в моей жизни! Никогда больше не было такого ощущения согласия — вместе с Пасхой, прорастающей сквозь Иудино предательство и распятие Спасителя, под мерный распев «Благообразного Иосифа» и сдержанную радость Великой Субботы к кульминационной точке, когда все естество замирает, чтобы услышать «Христос Воскресе!», из группы людей-единомышленников вырастала новая христианская община, новый, пекинский, приход. И не удивительно, что в тот год даже сама природа вторила ходу богослужения, хмурясь бурей в начале Страстной, выпустив солнце в Великий Четверг, разразившись цветочными ароматами к выносу Плащаницы в Пятницу и, наконец, зазвенев всеми летними голосами в Великую Субботу, когда в одночасье пришло лето и деревья стали распускаться на глазах.
Много лет после этого мы приезжали в Пекин по большим праздникам, и каждая поездка была огромной радостью. Еще и потому, что никогда не знаешь, кого встретишь. Случалось, что петь на службах было почти некому. Ведь очень тоскливо петь праздничную службу дуэтом! Но каждый раз певцы появлялись словно из-под земли. Сидим, например, накануне Пасхи в «Фанзе» и лепим наклейки на крашеные яйца, чтобы поздравить всех пришедших на пасхальную службу. Открывается дверь: «Здравствуйте! Я приехал из Даляня. А помощь на клиросе не нужна?» Наклеиваем вместе. Опять открывается дверь: «Я из Тяньцзиня. В Москве пел на клиросе. Примите басом?» Наклеиваем дальше. Новые гости — знакомые по ЖЖ. И так каждый раз.
В 2003 году мужа определили в Гонконг — бывшую британскую колонию, которая до сих пор остается Специальным административным районом Китая, где действуют свои законы, существуют свои деньги и полиция. Континентальный Китай определяет только внешнюю политику и оборону Гонконга.
Мне кажется, Гонконг — это интереснейший объект для антрополога. Здесь соединились лучшие черты Востока и Запада. Как и все жители перенаселенных дальневосточных стран, гонконгцы очень социальны и организованны. Но если в соседнем Китае личность не имеет большого значения по сравнению с коллективом, то в Гонконге уважение к личности впитывается с молоком матери.
Много раз приходилось наблюдать, как глава Гонконга лично приезжает, чтобы, например, почтить память погибшего пожарника или навестить семью пострадавшего в ДТП. Если с людьми в Гонконге что-то случается, эта новость долго не сходит со страниц прессы: благополучие каждого человека очень важно.
И вот мы очутились в этом мегаполисе, раскинувшемся на островах Тихого океана. Первое, что я сделала, когда вошла в нашу гонконгскую квартиру, — расплакалась! Такой тесной клетушкой она показалась по сравнению с той, что осталась в Москве! Еще когда мы ехали из аэропорта, я обратила внимание на высотные дома — они напоминали соты — но подумала, что такое впечатление создается из-за масштабов и высоты. А оказалось, что это, действительно, настоящие соты, и в них часто ютятся два-три поколения жильцов — дети, родители и бабушки с дедушками. Цены на жилье на этом лакомом кусочке суши баснословные.
Вторым сильным впечатлением от первого дня знакомства с Гонконгом был запах дуриана. Говорят, что этот фрукт обладает вкусом рая и запахом ада. За десять лет жизни в Гонконге я так и не решилась продегустировать вкус рая, а про запах могу сказать, что недаром на многих отелях тихоокеанского региона висит знак: «С дурианом не входить».
Пока у общины не было своего помещения, нам милостиво предоставил место греческий приход апостола Луки и его настоятель митрополит Никита. Первое, что меня удивило, — люди приходят только к воскресной Литургии, а в будние дни и на субботней всенощной храм почти пустой. Люди работают. Бывало так, что в алтаре находились батюшка и два наших сына, на клиросе со мной — смиренный митрополит Никита, а в храме — никого или один-два человека.
Муж иногда иронизирует, что за свою клиросно-регентскую жизнь мне довелось управлять двумя певчими митрополитами — Никитой Гонконгским и Сотирием Сеульским. И должна сказать, это были замечательные и покладистые певчие! А то ведь всякие встречаются. Как-то подходил ко мне молодой человек, который сказал, что на клиросе никогда не пел, нот не знает, но они ему и не нужны: «Дайте мне слова, я буду петь».
Освоиться с гонконгской топографией удалось не сразу. Поэтому первое время до храма добиралась примерно так: выйти из автобуса у памятника. Идти по улице до Tiffany, а затем — налево. Пересечь трамвайные пути и войти в торговый центр (под долгожданный кондиционер) между Chanel и Gucci, а выйти из него с той стороны, где Valentino. Подняться в гору до полосатого дома, а там уже — рукой подать.
В Гонконге два государственных языка — китайский и английский, но понять без подготовки местный английский, для которого даже придумали специальное название Pidgin English, было непросто. Поэтому на первых порах, отправляясь по различными надобностям к «жилищному менеджеру», я брала с собой ручку и бумагу и рисовала. Но уже через несколько месяцев научилась понимать местный говор и могла сама послать таксиста на «Камбали До» (Кимберли роуд). Когда же пришло время очередных объяснений с менеджером, мои усилия были оценены. «Мисси, — сказал он, — Ваш английский значительно улучшился за время проживания в Гонконге».
В 2004 году у нас, наконец, появилось свое помещение —- гонконгский храм Петра и Павла вновь открылся после 30-летнего перерыва!
Русский православный храм в Гонконге был открыт еще в 1934 году, когда для духовного окормления наших белоэмигрантов Миссия направила священника Димитрия Успенского на юг Китая. В 1970 году отец Димитрий скончался, и храм был закрыт. Имущество отправили в Австралию, а оставшиеся средства перечислили на благотворительность.
На гонконгском Колониальном кладбище покоится около 150 православных христиан, среди них — и отец Димитрий Успенский с женой и дочерью. Мы часто приходим на это кладбище. Основные могилы датируются 1950-ми годами. Тогда через Гонконг уезжали из коммунистического Китая десятки тысяч наших эмигрантов. Британское правительство Гонконга организовывало вывоз беженцев из КНР на грузовых кораблях. Здесь, в британской колонии они получали «нансеновские паспорта» — паспорта без гражданства, и отправлялись в страны Содружества. Многие тогда уехали в Австралию, где до сих пор проживает большая община харбинцев. А те, кто не перенес тягот пути и второго изгнания, — ведь китайские белоэмигранты потеряли и Россию, и свою вторую родину — нашли вечное пристанище в Гонконге. Об их упокоении мы всегда молимся.
Сразу после переезда в Гонконг у нас произошла интересная встреча на Колониальном кладбище. Незадолго до отъезда из Москвы к отцу Дионисию обратился человек, разыскивавший своего родственника, Николая Белановского. Было известно, что он — один из архитекторов собора в Шанхае, построенного по инициативе святителя Иоанна Шанхайского. И больше — никаких следов. Муж о нем тоже не знал ничего. Жарким летним днем мы впервые пришли на кладбище и на первой же могиле с православным крестом прочли имя Николая Белановского и его супруги. Такие маленькие события, позволяющие ощутить связь времен, всегда надолго остаются в сердце.
У нас дружный и многонациональный приход — русские, украинцы, китайцы, французы, англичане и американцы. Чтобы все чувствовали себя как дома, службы ведутся на разных языках — церковнославянском, английском и частично китайском.
Наш маленький храм удивляет многих приезжающих в Гонконг из России. Люди привыкли к тому, что храм — это отдельное здание с куполами и звонницей. А у нас — офис на седьмом этаже небоскреба. Из окна за клиросом можно наблюдать пешеходов, спешащих через мостики и переходы, торговцев овощами, которые раскладывают пучки зелени ловкими быстрыми руками, разносчиков с плетеными корзинами, уборщиц в широких конусообразных шляпах. На улице — привычная гонконгская жизнь: клерки в солидных костюмах идут на работу; европейцы — почти всегда со стаканчиком кофе в руках. В пахучих лавках китайской медицины продают сушеных червей, морских коньков, древесные грибы, рога оленей, какие-то сморщенные стручки; а в соседних лавках с ритуальными товарами продавцы развешивают картонные автомобили и особняки со служанками, сумки Louis Vuitton и новые туфли, пачки бумажных денег и кредитные карты — родственники усопших сжигают эти предметы, чтобы поминаемый получил их на небесах. В окнах забегаловок висят желтые от соевого соуса тушки куриц и гусей, и посетители, сидя за металлическими столиками, забрасывают палочками в рот рис из маленькой плошки; а рядом, в европейском кафе кто-нибудь читает газету и попивает вино из бокала. Европейские туристы щелкают камерами всю эту экзотику, а туристы из материкового Китая фотографируются с полными сумками на фоне витрин дорогих парижских марок.
Поднимаешься на наш седьмой этаж, пропахший ладаном, и погружаешься в совсем иное измерение. Останется ли оно лазейкой в иной мир для маленькой группки людей? Или мы сможем распахнуть двери для всех? Время покажет.
Фото Юлии Маковейчук
