ВЕЛИКИЙ ВТОРНИК
Хмуро и неприветливо смотрело солнце сквозь желтую завесу.
Уже несколько дней в Пекине песчаная буря. Собственно, бури никакой нет — слегка поддувает ветерок, да песок стоит в воздухе. Не солнечно, не пасмурно, а как-то невнятно, совсем непривычно, словно свет проступает сквозь желтое стекло. Перед аэропортом с шумом развевались флаги, под которыми неподвижно стоял военный в защитной гимнастерке. Машины на стоянке были сплошь обсыпаны песком. Грустно — неужели праздников праздник будет таким? "Не беспокойся. Здесь же снова будет Пасха — погода не подведет", — голос мужа был столь уверенным, что ни один гидрометцентр не убедил бы меня в обратном. Вспомнился Пастернак...
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла
И до рассвета и тепла еще тысячелетье...
Вот и нам предстоит прожить здесь целую вечность — от предательства Иудина до Светлого Христова Воскресения. В Пекине, где не осталось ни одного православного храма, службы Страстной седмицы и пасхальная Литургия не служились уже сорок лет.
Еще кругом ночная мгла — оттого и солнце едва просматривается сквозь песчаную завесу, оттого на душе смутно и неясно. Но все впереди...
Китай всегда представлялся мне страной горизонталей — приземистая архитектура дворцовых комплексов, стелющиеся карликовые деревья. Современный же Пекин — это город вертикалей: гигантские зеркальные многоэтажки рвутся ввысь. Чтобы хоть как-то примирить этот смелый прорыв с традицией, верхушки небоскребов венчаются крышами с изогнутыми карнизами. Многоэтажки растут здесь, как грибы — оцепляется старый квартал, а через несколько месяцев на его месте уже красуется блестящий гигант.
Подъезжаем к Российскому посольству. Современные постройки сменяются хутунами, старыми одноэтажными кварталами — их в Пекине осталось совсем немного.
Ветер тревожит обнаженные ветви деревьев; на перетянутых через улицу веревках раскачиваются большие красные бумажные фонари. Раньше в этом районе жили потомки албазинцев и члены русской Миссии, ныне каждое второе здание занято под ресторан.
Вот и Бэйгуань — "северное подворье", бывшая территория Русской Духовной Миссии в Китае, на которой расположилось наше посольство, самое большое в мире.
Посольство напоминает скорее роскошный парк, нежели деловое учреждение — всюду деревья, клумбы, кусты — богатое наследство, выращенное трудами Миссии.
После массового истребления воробьев, проведенного в годы культурной революции, птицы не жалуют Пекин своим присутствием; да и гнездиться им негде — трудно назвать столицу Китая зеленым городом. В Бэйгуане же щебет, трели, свист и прочие звуки, на которые только способны многочисленные сойки, воробьи, горлицы, вороны и иже с ними, не смолкают даже ночью. По дорожкам вдоль канала важно разгуливают лебеди; белки, ежи, кролики, кошки — все чувствуют себя вольготно.
Мы с мужем часто вспоминаем поездку в Подмосковье вместе со знакомым китайцем. Все наши всплески эмоций, вызываемые появлением то ежика, то мышки, то диковинной птички, были прерываемы его коротким: "В Китае это едят". Заметив нарастающее изумление, он резюмировал: "В Китае всё едят". Здесь действительно не брезгуют ничем, поэтому обилие четвероногой и пернатой твари в центре Пекина можно назвать редкостью.
По просьбе мужа нас поместили в так называемой Красной Фанзе. Фанза — это бывший дворец принца четвертой дайцинской династии Сы-Е-Фу, выкупленный Миссией в начале века после боксерского восстания. Красные стены, зеленая черепичная крыша, типично изогнутый карниз; только на коньке вместо традиционных фигурок мифических зверей и небожителей красуются голуби.
Основная часть дворца в 1901 году была обращена в храм святителя Иннокентия Иркутского, а примыкающее к нему правое крыло — в покои начальника Миссии, где мы и расположились. Место храма занимает ныне зал для приемов с красивой китайской мебелью, инкрустированными ширмами, свитками на стенах. Здесь по уже сложившейся традиции проводятся богослужения.
Подготовка к службам идет в посольстве полным ходом. Квартира одних из первых прихожан напоминает штаб: нежная баховская мелодия мобильного телефона то и дело заглушается настойчивым звоном внутреннего аппарата — готовы ли черные покрывала для аналоя, сколько нужно экземпляров нот, что делать с огромной старинной ширмой, которая делит Фанзу на две части и создает массу неудобств, как обеспечить допуск всех желающих помолиться на закрытую территорию посольства. Голова начинает идти кругом и у нас...
Еще в Москве отец Дионисий, который собирался в Китай уже в семнадцатый раз, решил, что наши прогулки по Пекину начнутся с площади Тяньаньмэнь, главной площади города. "Там как нигде можно прочувствовать необъятность и мощь Китая", — говорил он, и оказался совершенно прав: Тяньаньмэнь просто подавляет своим размахом. Было пасмурно, дул сильный ветер, и казалось, ничто не способно защитить от холода. Воздух чуть тронули сумерки; высоко в небе парил змей в виде птицы-хищника. Вот один из образов многоликого Китая — сильный, безграничный, пугающий своей безграничностью, хмурый и настороженный, величественный, как парящий хищник.
Уставшие, замерзшие возвращаемся домой. Вечером — крещение.
ВЕЛИКАЯ СРЕДА
День начинается с соборования. Песчаная буря утихла, обнажив небо — яркое, весеннее. Рядом с изогнутыми восточными сводами и облака воспринимаются иначе: вот поплыл большой белый дракон, пускающий из пасти клубы дыма; это похоже на крону сосны, а за ним — целый пейзаж из вытянутых гор и ущелий...
Сегодня днем первая спевка. Что у нас получится? Клирос готовился несколько месяцев — женщины доставали ноты, разучивали песнопения. Но где в Пекине услышишь "живую" службу? Поэтому певчие без труда исполняют по нотам "Херувимскую" Веделя, в то время как ответить "Аминь" на возглас священника — целая проблема. С этого и начинаем. Затем — по уставу Страстной седмицы.
С каким трепетом ожидаешь каждый год эти службы, следишь за тем, как одна прорастает в другую, как человеческие зависть, предательство, любовь, скорбь в один неуловимый миг преломляются в свете Божественного Воскресения. Собираясь в поездку, я заранее радовалась возможности, точнее, необходимости присутствовать на всех службах — никакие сверхсрочные дела не достанут меня в Пекине. Как сладко было мечтать о любимых службах Страстной Пятницы, о Литургии Великой Субботы, которую не посещала уже много лет. И вот Страстная наступила — передо мной Постная триодь, ноты с вожделенными песнопениями... и панический ужас перед всем этим! Мне впервые предстояло выступить в роли регента, да еще и уставщика на службах, в которых и опытные-то люди путаются.
Смотрим тропарь "Егда славнии ученицы".
— Красивый распев, светлый, мажорный. Только мы все равно закончим в миноре, — обреченно говорит певчая.
— Это почему же? — удивляюсь я.
— Так у нас повелось, мы даже не пытаемся разучивать мажорные песнопения.
— Давайте попробуем!
Пропеваем раз, другой, третий и... заканчиваем в мажоре! Это уже маленькая победа и вдохновение к дальнейшим подвигам. Служба будет!
И служба действительно была. Не моление батюшки в присутствии народа, а со-участие священника, прихожан и, пусть неопытного, но клироса. Иже о всех благий Господи, слава Тебе.
ВЕЛИКИЙ ЧЕТВЕРГ
Если брать полночь за точку отсчета, то Великий Четверг начался для меня на третьем этаже посольского клуба, где, усевшись вокруг фортепиано, певчие всматривались сонными глазами в расплывающиеся по линейкам нотные знаки. Мы делаем большие успехи: мажорные песнопения заканчиваются не только в мажоре, но и в заданной тональности; разучены все четверговые песнопения. Уставшие, но счастливые возвращаемся домой: по мостикам через канал мимо сонных лебедей, тропиночками меж распустившихся и готовящихся распуститься кустов, мимо поклонного креста прямо к круглым воротам спящей Фанзы...
Сколько же народу собралось на службу! Люди стоят плотной стеной; не слышно ни разговоров, ни возни, даже младенцы ведут себя тихо. Удивительно, в Фанзе нет расписных стен и иконостаса — импровизированный престол, несколько икон расставлено по столам, подсвечник, да и тот один, на горнем месте вместо лика Спасителя свиток с изображенной на нем цветущей веткой сливы. И все же ни на минуту не перестаешь ощущать, что это — Церковь, сила которой — в ее единстве.
Начинается причастие. Запеваем причастный стих. Люди теснятся к Чаше, начинают подпевать, и через минуту Фанза наполняется стройным твердым "Тело Христово примите, Источника бессмертного вкусите".
Солнце почти в зените, впереди пять часов свободного времени. Отправляемся смотреть Храм неба, расположенный недалеко от центра города.
Такси управляет женщина средних лет. Здесь, в Китае, женщина за рулем не воспринимается как стихийное бедствие. Наш автомобиль ловко маневрирует в шумном потоке, в котором смешались воедино автобусы, легковые машины, отчаянные велосипедисты и самые невероятные велоконструкции. Едем по эстакаде — сквозь мелькающие ежесекундно прутья ограждений небоскребы, пагоды, загнутые крыши проносятся кадрами старой кинопленки.
Вот и Тяньтань, Храм неба, сооружение эпохи династии Мин, где император поклонялся богам неба. Невысокие стены подчеркивают простор площадей. Обилие кругов в планировке, голубой цвет стен и черепицы — все напоминает о небе. А над каждым участком незастроенного пространства парят воздушные змеи, каких только нет: орлы и более безобидные птицы, бабочки, стрекозы и даже рыбы!
Как ни прекрасен храмовый комплекс, все же приятно было очутиться в парке среди цветущей жимолости и распускающихся деревьев. У выхода же нас ожидал настоящий сюрприз — усыпанная венчиками неповторимого розового цвета сакура, видимо, местная достопримечательность, у которой собралась целая очередь с фотоаппаратами.
Перед вечерней службой мы зашли перекусить в маленький ресторан неподалеку от посольства. Молодая официантка с интересом следит за всеми действиями отца Дионисия. "А я знаю, что вы сейчас делали. Вы молились, — она едва не смеется от радости. — Моя мама — христианка, я тоже крещеная, но в церковь хожу редко. А почему вы так странно молитесь? Мы молимся с закрытыми глазами и руки вот так складываем". Она сложила перед собой ладони.
Пытаемся объяснить ей, что такое Православие. Девушка удивлена: "Я думала, что все христиане одинаковые". Не отходит от нашего стола: то чай нальет, то посуду поправит. Потом приносит тарелку с нарезанными фруктами: "Это вам в подарок". Мы поднялись, чтобы помолиться, и она встала рядом, перекрестилась, лицо сияет улыбкой. "Всего вам доброго, самого-самого доброго!"
ВЕЛИКАЯ ПЯТНИЦА
Обычно в Москве на Страстной Неделе природа едва начинает пробуждаться, бывает, что и снег еще не растаял. Беззащитность нераспустившихся деревьев, непокрытой земли, мягкого желтоватого весеннего солнца как-то естественно вплетается в особенное настроение этих дней. Для меня они всегда пронизаны пастернаковскими строчками.
В Пекине же давно зеленеет трава, цветут кусты, да и деревья почти распустились. Как это ни печально, придется расставаться с милым сердцу образом Страстной Пятницы.
В Фанзе все готово к выносу Плащаницы: перед аналоем поставлен стол, вокруг него большие корзины с цветами. У арабских христиан существует трогательная традиция: в Великую Пятницу с раннего утра в храмы сходятся женщины и начинают плести венки для Плащаницы. Это особое женское делание, совершающееся с молитвой и пением.
Отец Дионисий рассказывает нам об этом и с грустью смотрит на готовые корзины.
На дневной службе лишь несколько человек. Потрескивание свечей разносится по пустой Фанзе.
"Тебе, одеющагося светом, яко ризою, снем Иосиф с древа с Никодимом..." Небольшая простенькая Плащаница выносится перед молящимися. Распев сложный, выучить на несколько голосов мы его не успели, приходится "солировать". Ужасно боюсь ошибиться.
"...Како погребу Тя, Боже мой; или какою плащаницею обвию; коима ли рукама прикоснуся нетленному Твоему телу; или кия песни воспою Твоему исходу, Щедре..."
Внимание, мысли, молитвы, воздыхания сомкнулись над небольшим столиком, обложенным цветами...
"Благообразный Иосиф, с древа снем пречистое тело Твое, плащаницею чистою обвив и вонями, во гробе нове, покрыв, положи".
Клубится ладан, позвякивает кадило. Еще и еще раз мерно и светло плетет свои кружева болгарский распев. Прикладываемся к Плащанице и молча расходимся по домам, унося мир в душе и запах розового масла на губах.
Вечер. Тихо идет утреня. Фанза все наполняется и наполняется народом, рабочий день закончен, и люди прямо со службы направляются сюда.
...И видят свет у царских врат
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица...
Вот батюшка поднимает Плащаницу, и все подхватывают Трисвятое, громче всех звучат мужские голоса. Торжественное шествие медленно движется по узкой дорожке по направлению к поклонному кресту. С обеих сторон над нами нависают цветущие ветки.
...Сады выходят из оград
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога...
Огибаем поклонный крест. Запах ладана смешивается с сильнейшим ароматом сирени, словно и она принесла ароматы распятому Господу.
...И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор,
Весну, весенний разговор,
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара...
После службы ко мне подошел один из алтарников, студент, приехавший на Пасху из Цзинани, и подвел парнишку лет двадцати.
— Это Ваня, он настоящий бас!
Вот так находка! Теперь понятно, почему так солидно звучали мужские голоса во время крестного хода. Ваня учится в Пекине; раньше в Москве пел на клиросе. Выходим на улицу и тут же пробуем одно из субботних песнопений на два голоса, альт и бас. Ну и красота получилась! То ли еще будет, когда мы запоем вместе.
ВЕЛИКАЯ СУББОТА
Лето наступило резко и неожиданно; говорят, что в Пекине всегда так... В одночасье подскочила до 30 градусов температура, листья на деревьях начали распускаться буквально на глазах, не дожидаясь субботнего прокимна.
"Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех". Сняты с аналоев постовые покрывала, и черная фелонь пригодится теперь не скоро — вместо нее сияет новизной белая.
Бурную, уже почти пасхальную радость едва осаждают слова "Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет".
У отца Дионисия сегодня годовщина хиротонии; он особенно счастлив, благодарит хор за прекрасное пение: "Такой службы здесь еще не было!". "Как в Москве", — нахваливают прихожане. Вот бы и на Пасху так спеть!
И еще одно радостное известие получили мы в субботу: на пасхальную службу приедет последний оставшийся в живых китайский священник отец Александр Дэ.
Отец Александр считает себя русским, хотя внешне на русского совсем не похож. Он является потомком албазинцев Дубининых в восемнадцатом поколении — отсюда и фамилия Дэ. Батюшка родился и вырос в Бэйгуане, в 50-х годах принял священный сан от последнего начальника Миссии архиепископа Виктора (Святина). Вскоре территория Миссии была передана посольству СССР, и вновь началось разрушение храмов, с таким трудом построенных после восстания ихэ-туаней. Затем последовали тяжелейшие годы культурной революции: священников преследовали, отправляли в исправительные лагеря, высмеивали, обряжая в шутовские колпаки и вымазывая сажей лицо. Через все это прошел и отец Александр.
В Пекине оставались, да и по сей день живут около 250 албазинцев, но власти запрещали отцу Александру окормлять их духовно. Батюшке оставалось лишь быть священником в своем собственном доме, детей своих он крестил, получив миро из Японии.
Сейчас отцу Александру Дэ более 80 лет. Он болен раком легких и диабетом, самочувствие его ухудшается. Члены посольской православной общины стараются помогать батюшке как могут. Накануне приезда отца Дионисия отец Александр, ссылаясь на плохое здоровье, с сожалением говорил о том, что едва ли сможет выбраться на службу. Но невозможное человеком возможно Богу...
ПАСХА
Окутанная ночной прохладой земля отдыхала после первого жаркого дня. В темноте, лишь кое-где рассекаемой тусклым светом фонарей, Фанза с ее большими светящимися окнами была похожа на огромный корабль, плывущий тихо и уверенно по бескрайнему ночному океану.
Из распахнутых дверей доносилось чтение Апостола. Несмотря на то, что до начала службы оставалось не менее получаса, в Фанзе яблоку было негде упасть; а люди все шли и шли: посольские, студенты, журналисты, сотрудники других посольств — Украины, Белоруссии, Греции, Кипра, Сербии, Болгарии и даже Эфиопии.
Подъехал отец Александр Дэ с дочерью Натальей; идет, опираясь на палочку, радостно озирается.
Вот отец Дионисий зачитал Патриарший Указ о награждении отца Александра крестом с украшениями, и Красная Фанза, которая сегодня действительно красная, огласилась троекратным "Аксиос".
Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Тихо, слаженно, торжественно запеваем Волною морскою, и к нам присоединяется уверенный голос отца Александра. В глазах у певчих слезы.
Закончилась полунощница. Тишина, лишь потрескивают свечи в руках у трех с половиной сотен молящихся. "Но в полночь смолкнут тварь и плоть...". Еще мгновение, и у престола начинается робкое Воскресение Твое, Христе Спасе. Его подхватывает хор, снова и снова, с каждым разом все увереннее; и вот уже весь собравшийся народ поет как единый слаженный организм: И нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити.
Впереди крестного хода — мужчины с иконами, за ними — батюшка, хор, послы; все идут чинно и торжественно по двое и трое.
Мы уже обогнули поклонный крест, а навстречу все плыли огоньки свечей, бережно прикрываемые ладонями.
Собираемся во дворике перед входом в Фанзу; отец Дионисий с отцом Александром возвышаются на ступенях. Мы пропели стихиру еще более десяти раз, прежде чем шествие успело заполнить двор.
"Христос воскресе!" — "Воистину воскресе!" — раскатывается в ночи. "Христос анести!"... И понеслась пасхальная служба...
Как это положено по Уставу, освящение пасох, куличей и яиц происходило после Литургии. Огромный стол был уставлен роскошными произведениями кулинарного искусства, сотворенными мастерицами; заметим, что в Пекине не купишь готового кулича.
Закончена трапеза, Фанза опустела. Вот и Пасха наступила. Как же быстро летит время — прокручиваются в памяти приезд, службы Страстной недели, спевки, лица, слова...
Снаряженные сумками с пасхальными дарами, возвращаемся домой. За окном уже вырисовываются ветви деревьев на бирюзовом фоне неба, а мы, переполненные впечатлениями, все не можем уснуть.
Впрочем, спать в пасхальную ночь пришлось недолго: в 10 часов утра нас уже ждали на приеме по случаю праздника в Украинском посольстве.
Посольство занимает крохотную территорию в центре города, поэтому все здесь просто, по-домашнему. Посол поздравляет собравшихся с Пасхой, рассказывает про вчерашний "крестний хщ", показывает видеокассету с фильмом о Пасхе в Иерусалиме и приглашает гостей к столу, где красуются, одно аппетитней другого, блюда с салатами, мясом, всевозможными овощами и бутербродами с салом.
К батюшке подходят люди, благодарят за пасхальную службу; каждый рассказывает о своей судьбе, о том, как пришел к вере. Все удивлены количеством людей, собравшихся на службу ночью.
Пасхальный вечер нам, конечно же, хотелось провести по-особенному — после вечерни перед Фанзой разыгралась целая дискуссия о том, куда лучше поехать.
Одни предлагали отправиться смотреть могилы эпохи Мин, другие — музей колоколов, но в конце концов все сошлись на том, что очень устали, а где отдохнешь лучше, чем на природе: едем в ботанический сад.
Само название места, где раскинулся ботанический сад, окутывало покоем — Душистые горы. Мы мчались по скоростному шоссе, и на горизонте в густой белой дымке одно за другим проступали очертания пологих хребтов.
Воздух чуть тронулся лиловым — первый признак сумерек, когда мы добрались до места. Солнце закатилось за горы и подсвечивало оттуда их мягкие контуры. Вдалеке над волнами красных, розовых, белых, желтых цветов возвышался изящный силуэт пагоды. Раньше в Душистых горах располагалось несколько монастырей, теперь это излюбленное место отдыха пекинцев. Говорят, что днем здесь людей примерно столько же, сколько в московском метро в часы пик. Автобусами привозят на прогулку передовиков производства их можно узнать по одинаковым шапочкам или значкам. Нам рассказывали, как один экскурсовод откомментировал своим слушателям появление группы туристов из Германии: "А это такие же передовики, как и вы, только из Европы".
Узенькая тропинка приводит нас к круглым воротам, за которыми начинается бамбуковый сад. Он огражден белой стеной — белый цвет традиционен для бамбукового сада: на нем хорошо видна игра теней, отбрасываемых вытянутыми листьями в солнечный день и лунную ночь.
Около клумб с яркими тюльпанами, разноцветны ми гиацинтами и нежными изящными ирисами толпится группа японских туристов. Она не мешает сидящему неподалеку под сухим деревом дедушке в синей гимнастерке любоваться цветами. Сколько раз встречали мы в Китае пожилых людей, неподвижно взирающих на распустившиеся венчики. Древние китайцы считали большим позором неумение улучить момент для созерцания цветов и оказать им тем самым должное уважение. Считалось, что для созерцания каждого растения есть свое время и место. Так, зимой хорошо любоваться сосной, весной — всем, что цветет, летом — могучими дубами, платанами, осенью же лучше всего наслаждаться ароматом мандариновых деревьев. Если пренебречь погодой и неправильно выбрать место для созерцания растений, то рассеется и ослабеет дух. Конечно, Китай уже не тот, что был тысячи лет назад, но и в сегодняшней Поднебесной есть дни "Желтого листа" или "Цветущей сливы", когда все выезжают за город, чтобы насладиться красотой растений.
А нас увлекает за собой горная тропка. Все выше и выше: кажется, еще немного — и мы увидим солнце, спрятавшееся за соседней горой.
Вот куда вела наша дорожка — старая облупившаяся беседка, подпираемая сосной, предлагает замечательный вид на сад и всю долину. Еще один портрет Китая — задумчивый и умиротворенный, как звук бамбуковой дудочки; мудрый, глубокий, утонченный.
Уже совсем стемнело, спускаемся вниз. Как не хочется уходить отсюда; с трудом верится, что есть где-то шумный город с автомобилями, бетонными стенами и неоновой рекламой. Усаживаемся на скамейку. С гор доносится уханье сплюшек, шуршит бамбук за стеной, а в небе, темно-синем, бархатном мерцают жемчужные бусины. Сегодня на всей Земле Пасха...
ПОНЕДЕЛЬНИК
Если пройтись утром по Пекину, то в каждом парке, начиная от крохотных, разбитых у домов, и заканчивая известными парками при дворцах и храмах, можно наблюдать людей всех возрастов, занимающихся спортом, но не привычной нам зарядкой или бегом, а традиционной китайской гимнастикой. Считается, что она обеспечивает свободную циркуляцию жизненной энергии в организме и способствует раскрытию его возможностей.
В ранние часы выходят на улицы мастера; они не только упражняются в своем искусстве, но и соревнуются друг с другом в написании иероглифов водой по асфальту, или выносят в клетках щеглов и слушают, чей сегодня поет лучше. Увидеть настоящих мастеров нам так и не удалось, потому что посольские ворота открываются лишь в восемь утра. На площадках парка, находящегося недалеко от посольства, люди, разбившись на группы по 4-5 человек, синхронно проделывали упражнения. Одни упражнялись с мечами, другие — с палками, третьи — с веером; вдоль забора выстроились те, кто занимался дыхательной гимнастикой. Дыхательные упражнения закончились громким криком, в который мгновенно влились голоса всех находившихся в парке. В последнее время в Китае вошли в моду бальные танцы — танцплощадка была заполнена до отказа молодыми, пожилыми и средних лет парами — потанцуешь часок, и на работу. Никого не смущает ни отсутствие мастерства, ни обилие зевак, толпящихся за оградой.
А на улице кипит утренняя жизнь: снуют велосипедисты, рабочие развозят по ресторанам большие тележки с овощами и зеленью, спешат на занятия школьники в красных пионерских галстуках, а над воротами буддистского монастыря громко воркуют голуби.
Когда-то и парк, в котором мы только что гуляли, и окрестные дома принадлежали Миссии; здесь же недалеко от нее жили православные китайцы. Улицы, по которым мы идем, освящены кровью мучеников. Трудно представить себе, что здесь творилось всего сто лет назад...
Наверное, стояли такие же солнечные дни, и пышные кроны деревьев откидывали тень так же, как и сегодня... Всюду царила тревога — вот уже люди с красными повязками смело появляются на улицах города; ходят слухи о том, что не сегодня-завтра заполыхает Миссия. Одни семьи покидали свои дома и искали прибежища у родственников, другие, ожидая пожаров, остались в своих жилищах. Больше месяца продолжался произвол ихэтуаней — горели храмы, дома, деревья, гибли люди. Как писал очевидец восстания протоиерей Сергий Чан, потерявший всю семью, "в то время не было, кажется, ни одного человека, который не кричал бы ша"*.
Святые мученики китайские, молите Бога о нас!
ВЕЛИКАЯ СТЕНА
Что приходит на ум первым, когда слышишь слово Китай? Одни подумают о китайском чае, другие — о бумаге, кого-то посетит мысль о боевых искусствах, но большинство наверняка вспомнит Великую китайскую стену. Невозможно не увидеть ее, побывав в стране.
Еще в древние времена правители отдельных царств, находившихся на территории Китая, возводили оборонительные стены вокруг своих владений. В III в. до Р. X. Цинь Шихуанди, первый император династии Цин, объединивший разрозненные царства Китая, соединил эти стены в одну большую — так появилась Великая стена, "стена в десять тысяч ли", как называли ее древние китайцы. В строительстве стены приняло участие более миллиона человек, что составляло тогда пятую часть населения страны. Первоначально стена была сооружена из утрамбованной земли, на смену земле пришла глина и камни, и уже в XVI веке (что для Китая совсем поздно) стену укрепили кирпичом и каменными блоками, которые можно наблюдать и поныне.
Самый посещаемый участок стены находится в местечке Бадалинь недалеко от Пекина. Год назад здесь открыли скоростную трассу, и теперь всего сорок минут отделяет центр города от китайской достопримечательности.
Мы приехали в послеобеденное время, когда солнце нежно золотило пологие склоны, сплошь усыпанные цветущими низкорослыми вишневыми деревьями. Туристов в эти часы было немного. С трудом преодолевая огромные высокие ступени, мы направились к ближайшей сторожевой башне. Ветер носился со свистом между зияющими глазницами окон, из которых было хоро ШО ВИДНО, как стена золотой змейкой вьется по хребтам гор и теряется за горизонтом.
Неподалеку от Бадалиня прямо под стеной расположился медвежий питомник, где разводят панд и гималайских медведей. Мы опоздали, ворота уже закрыты, но сторож легко поддался на уговоры, позволив нам зайти на десять минут и полюбоваться маленькими ленивцами, которые готовились ко сну, укладываясь в самых немыслимых позах там, где настиг их сон — на полу, парапете и даже на металлической лестнице.
Опьяненные горным воздухом, возвращаемся в Пекин, где уже с нетерпением ждут нашего приезда.
ИХЭЮАНЬ
К северу от центра Пекина раскинулась потрясающая своей красотой и изяществом летняя резиденция императора — Ихэюань. Великолепные дворцы, пагоды, беседки, резные ворота выглядывают из-за густых шапок развесистых старых деревьев. Сад Добродетельной Гармонии, холм Долголетия, дворец Рассеянных Облаков... Указатели манят тебя, зачарованного, все выше и выше; ты уже вознесся над дворцами и можешь любоваться изогнутыми крышами сверху. Еще немного — и восхищенному взору предстает окутанное дымкой, совсем как в сказке, озеро Куньмин, посреди которого возвышается остров, соединенный с берегом большим арочным мостом.
В саду многолюдно, громко переговариваются вездесущие передовики. Никакие красоты Ихэюаня не интересуют их так, как отец Дионисий в подряснике. "Врач", — поясняет своей спутнице мужчина средних лет. Мы спускаемся к пристани, и катер с драконами на носу и корме уносит нас на остров. Оттуда по мосту возвращаемся к стоянке такси. Пора ехать; сегодня в посольской общине большая радость — будет креститься ее самый маленький член.
КРЕЩЕНИЕ
Тихон — младший, четвертый брат в семье и самый маленький прихожанин. Думаю, что со временем он будет петь на клиросе — не могли же пройти даром многочисленные спевки, на которых Тишка присутствовал до своего появления на свет.
На первой седмице Великого Поста в посольство приезжал батюшка из Сочи. Было решено читать Великий покаянный канон Андрея Критского.
— Рожать на первой неделе не благословляю! Кто петь-то будет? — сказал батюшка Тишкиной маме, регенту здешнего хора. Но Тихон не внял благословению и все-таки появился на свет. Через несколько часов после его рождения мама-регент созвала весь небольшой хор в свою палату и на глазах у изумленных врачей провела спевку; канон был отслужен благополучно. Сию историю с восхищением поведал отцу Дионисию тот самый священник.
Тихона крестили. За столом сидят самые близкие — крестные и друзья. Все желают малышу помощи Божией, любви, хороших наставников, чтобы ему никогда не было одиноко. А мне подумалось, что то же самое можно пожелать и всей пекинской общине, которая не так давно зародилась и уже приняла боевое крещение — как же еще назовешь Страстную и Пасху. Дай Бог и ей помощи во всем, мудрого наставника и долгих лет жизни.
ЗАПРЕТНЫЙ ГОРОД
До отъезда оставались всего одни сутки. Я уже успела привыкнуть к напевной китайской речи, ко крикам тренирующихся по утрам солдат, к тому, что в каждой цветущей куще скрывается резная крыша. С трудом верилось, что завтра вечером все будет по-другому.
В последний раз отправляемся на прогулку, на этот раз — в зимний императорский дворец Гугун, или Запретный город. Не знаю, хватит ли часа, чтобы обойти его вокруг. Мощные десятиметровые стены окружены огромными водяными рвами — такую оборону едва ли дерзнешь нарушить. Хотя наши соотечественники дерзали — дважды в XVIII веке члены нашей духовной Миссии пробирались на спор в Запретный город, но были вежливо выдворены.
Выстаиваем небольшую очередь и проникаем внутрь. Гугун воплотил в себе все, казалось бы, несочетаемое — безграничную свободу и строгий порядок, каноничность форм и вольную фантазию, подавляющую помпезность и изящнейшую простоту. Храмы и дворцы Запретного города просто громадны, но и они кажутся игрушечными по сравнению с теми площадями, в которые заключены. Гугун воплотил в себе не только мастерство зодчих и архитекторов, но прежде всего все идеи, пронизывающие китайское сознание.
Дворцовый комплекс был сооружен в рекордно короткие сроки — всего за 14 лет. Потрясающая способность организовывать коллективный труд тысяч людей удивляет и сегодня всякого приезжающего в Китай.
В толпе туристов мы движемся через ворота Высшей Гармонии, ворота Небесной Чистоты, мимо дворца Небесного Спокойствия, зала Союза и Мира и попадаем в великолепный сад — такой мог принадлежать только властелину Поднебесной. Прозрачные пруды, изысканные павильоны для отдыха, растения неправильных форм, на вершине холма — беседка, из которой император любовался ночным светилом.
Сидя за фарфоровым столиком в чайном павильоне, отец Дионисий с иронией замечает, что не случись в Китае революции, вряд ли пришлось бы нам пить прекрасный чай в стенах Запретного города. Чай действительно прекрасен, его даже пить жалко — сидел бы, прислушиваясь к шелесту тростника, да любовался на разноцветные лепестки и листья, словно специально изогнутые по форме иероглифов.
Вечером — последний перед отъездом водосвятный молебен и прощание с людьми, уже ставшими совсем родными.
— Приезжайте скорее и обязательно вместе.
Каждый пытается сказать теплое слово. Хочется навсегда запечатлеть в душе эти добрые лица, Фанзу, шум города вперемешку с китайской речью, навязчивые крики соек, запах китайской кухни, тополиный пух, — все, что связалось, сплелось с этой весной, с этой самой необычной в моей жизни Пасхой.
О ней еще непременно вспомнят впоследствии, вспомнят как о первой Пасхе после тяжелого сорокалетнего перерыва.
Журнал "Альфа и Омега", номер 3 (29), 2001 г. Печатается с разрешения редакции.
* Ша (кит.) — убивай.
