В той интеллигентной среде советского периода, где я взрослел, о Боге и Церкви почти не говорили, духовность была чем-то из области культуры. В школе мы изучали материалы очередного съезда КПСС, собирали металлолом и макулатуру на благо советской Родины и мечтали о личном светлом будущем.
Все главные события моей жизни начались, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Мой друг детства познакомил меня с очень популярным в 70-е – 80-е годы прошлого века явлением авторской песни, которая в те годы называлась туристской или самодеятельной. И как-то мы с ним в 1978-м году попали на концерт известнейшего тогда барда Александра Дольского. На заднике сцены висели изображения шести орденов ленинского комсомола, в первых рядах сидели люди в строгих костюмах и галстуках, вся атмосфера девятисотместного актового зала Челябинского политехнического института была привычно затхлой.
Но вот Дольский начал петь «Балладу об упавшей звезде», по сути, песню-молитву, построенную, правда, на суеверии о том, что если увидишь падающую звезду, то загаданное в этот момент желание исполнится. Однако последние слова песни говорили о бессилии придуманного людьми божества: «Не ответив мне, звезда погасла. Было у неё немного сил».
Но молитвенный призыв песни, такой естественный для любого человека, рвался куда-то за пределы красивой легенды и концертного зала…
Со мною происходило нечто необычное, на незнакомом мне доселе уровне понимания — и я вслушивался в слова последующих песен с жаждой и все большим интересом.
«Знаю, рАспятый Еврей говорил с тобою. Вознеси меня, Андрей, над моей судьбою» звучало в посвящении Андрею Вознесенскому. Кто такой Вознесенский, я приблизительно знал уже, а вот рАспятый Еврей был для меня загадкой. И как поэт Вознесенский мог вознести поющего эти слова?
Но я и сам уже был вознесён над своей судьбою в новое пространство неосознанной пока веры с уже пробуждённым желанием в нём оставаться.
В комсомол я не вступил – не позволило ощущение человека, узнавшего нечто более глубокое, нежели причастность к формальной идеологической организации, а по окончании десятилетки в 1980-м году не воспользовался рекомендацией областной молодёжной газеты, с которой сотрудничал с тех же пятнадцати лет, и не стал поступать на журфак местного университета.
Обо мне уже говорили: «Не от мира сего».
Однако верующим я стал ощущать себя только через два десятилетия, когда весь опыт прошлой жизни сложился в точную и ясную картину, но началось всё в пятнадцать юных лет.
А в тридцать семь я крестился и почти сразу же ушёл в монастырь, где началась совсем иная жизнь, которая продолжается и по сей день. Если первый раз я родился, чтобы умереть, то в Крещении я родился, чтобы жить. Тогда, на рубеже веков, в 2000-м году я легко решил для себя этот вопрос, и сегодня, сподобившись уже и монашеского чина, и священного сана иеродиакона по прошествии ещё пятнадцати лет утверждения в вере, я вижу каждый год своей сознательной жизни и участие в ней Бога.
